Отец дю Бокаж, заметив, что Адриан указывает пальцем именно на него, проворчал:
— Наглец, дух Господень не станет вмешиваться в столь нечестивые дела.
— Добрый мой лама, — продолжал Адриан, не обращая внимания на иезуита, — иди к Великому Моголу и скажи ему, что четверо сильных и здоровых мужчин готовы всемерно преумножить население подвластных ему гор и равнин, но на это нам потребуется время. Если он не даст нам его, ничто не заставит нас согласиться принять ваших женщин.
Лама воздел руки к небу и возопил:
— Бесценный лотос, образумь Галдан Черен-хана, позволь моей голове вернуться сюда на моих собственных плечах.
Флорис и Адриан подождали, пока буддистский священник выйдет, и только тогда позволили себе засмеяться.
— Простите, господин герцог, но что смешного вы находите в нашем положении? — спросил Грегуар, наливая себе еще водки с молоком.
Братья задумались, однако все же решились ввести старого друга в курс дела.
— Итак, добрый мой Грегуар, — завершил Флорис, — теперь тебе известно все, что нас ждет; пытки, которых мы попытаемся избежать, и монгольские женщины — от этих деваться некуда. Впрочем, относительно женщин ты можешь быть спокоен, среди нас четверо молодых и сильных мужчин…
— О! Простите, господин герцог, — к великому удивлению Флориса и Адриана запротестовал старый интендант, — не знаю, что об этом думает преподобный отец, но относительно себя… могу вас заверить, что вас будет не четверо, а пятеро…
— Как! Но… — в один голос воскликнули Флорис и Адриан.
— А так, господин граф, у меня только одно слово, а я сказал, что нас будет пятеро.
— О! Сын мой, грех гордыни, плотский грех, грех…
— Ах, господин аббат, после я исповедуюсь…
Появился лама, запыхавшийся от быстрого бега; голова его прочно сидела на плечах.
— Бесценный лотос выслушал меня, чужестранцы. Галдан-хан принял решение. Он дает вам четыре луны и откладывает свою свадьбу до дня вашей казни, но чтобы достичь лучших результатов, он требует шестерых мужчин…
Все взоры обратились к отцу дю Бокажу; тот с лицемерным смирением сложил руки и покачал головой:
— Конечно, дети мои, чего не сделаешь ради общего дела, я готов принести эту жертву, но плоть моя… ах, да будет небо мне свидетелем!
— Вот видишь, лама, пожелания Великого Могола будут исполнены, — заявил Флорис, и, не удержавшись, звонко рассмеялся, хлопнув брата по плечу.
— Что ж, быстренько за работу, да поможет нам бесценный лотос, — поддержал брата Адриан.
Лама приподнял войлочный занавес, служивший дверью. Несколько сотен женщин выстроились в длинную очередь; воины в кожаных рубахах поддерживали среди несчастных страждущих поистине образцовый порядок. При виде шестерых мужчин женщины радостно завизжали и замахали косами.
— Похоже, барин, — заметил Федор, прищурив свой единственный глаз, — что мы все помрем от изнеможения гораздо раньше, чем нас соберутся казнить!
Казак вслух выразил их общую мысль…
30
— Я земной червь, я хиреющий побег, я пыль под пальцами твоих ног. Тело мое недостойно величия твоего, о повелитель Вселенной.
Галдан Жестокий растянулся на покрытом шелковым в крапинку покрывалом диване. В гроте царил полумрак. Великий Могол приподнялся на локте и взглянул на женщину, смиренно преклонившую колени на толстом тибетском шерстяном ковре. Обстановка жилища Великого Могола напоминала пещеру Али-бабы. В золоченых чашах били фонтанчики и плескались, шевеля прозрачными плавниками, зеленые и голубые рыбки. Жирандоли из бирюзы отражались в опаловых зеркалах. В широких чашах из розового опала и лазурита, оправленного в золото, грудами лежали черные жемчужины, алмазы и сапфиры. Ароматические смолы распространяли сладковатый запах, удушливый для тех, кто к нему не привык. Галдан-хан был одет в шаровары цвета охры и сапоги на толстой подошве. На его обнаженном могучем торсе были выщипаны все волосинки. Он рассмеялся диким смехом. Его длинная коса, с вплетенными в нее золотыми цепями, спускалась до самой земли. Он сплюнул шарики бетеля[30], которые постоянно жевал, дабы возбудить свой пыл.
— Иди сюда, раздевайся!
Маленькая наложница задрожала всем телом. Спеша исполнить приказание, она быстро разомкнула серебряное кольцо, поддерживавшее ее одежды, и они соскользнули на ковер. Великий Могол внимательно разглядывал юные, высоко поставленные груди, чьи топорщившиеся соски свидетельствовали о волнении или об ужасе девушки. Взгляд раскосых глаз властелина заскользил к гладко выбритому низу живота.
— Я тебя не знаю.
— Ты прав, Сияющее Солнце, я новенькая в твоем гареме, но твои старшие жены наставляли меня, и я обучена искусству ласк.
Великий Могол утробно заурчал, опрокинул ее и своими блестящими длинными и кривыми ногтями впился ей в зад. Маленькая наложница застонала от боли, но быстро справившись со своими чувствами, влюбленно прижалась к своему господину и заворковала:
— О, сверкающая звезда, я всего лишь игрушка, готовая исполнить любое твое желание, доставить тебе любое удовольствие. О, пылающее светило небесной тверди, я твоя рабыня… я…
Яростно взревев, Галдан-хан пнул девицу сапогом, и она покатилась по полу к каменной стене. Если бы стены комнаты не были завешаны толстыми коврами ручной работы, несчастная наверняка бы разбила себе голову.
— Бобо Нуур! Бобо Нуур! — бешено взревел тиран.
Начальник евнухов, маленький дрожащий человечек с оливковой кожей, весь в поту, прибежал так быстро, насколько ему позволяли его стянутые щиколотки.
— Нежный звук твоего голоса донесся до меня и наполнил мою душу радостью, о божественный господин, — воскликнул евнух, падая на колени.
— Прикажи казнить эту блеющую козу, она слишком много говорит.
Юная наложница оглушительно зарыдала, в отчаянии заламывая руки.
— Эта женщина осмелилась не угодить тебе, сверкающее солнце? — выпрямляясь, забеспокоился Бобо Нуур.
Евнух был единственным человеком, который не боялся тирана, ибо он с самого детства воспитывал Галдан Черена и имел на него определенное влияние.
— Она наскучила мне, а это самое худшее. Все эти безмозглые создания наводят на меня смертельную тоску, они мне опротивели, меня от них воротит.
— О! Но посмотри, мой повелитель, ведь это девственница, каких ты любишь. Она стройна, и вместе с тем в меру упитанна, а кожа ее отливает восхитительным оттенком желтой меди, — говорил Бобо Нуур, ощупывая, словно овцу, маленькую наложницу, едва живую от страха.
