– Жажда мучает меня. Налей еще этой дивной воды и поставь у моей лежанки.
На эту просьбу Даут дружелюбно широко улыбнулся и мигом исполнил ее.
Глава тринадцатая
– Что ты знаешь о Бриндизии, Даут?
Заслышав голос Сулейман-паши, Даут потеснил личных друзей и охрану старшего сына повелителя османов. Теперь он стоял лицом к лицу с тем, кого еще несколько дней назад опасался более всего под небесами Аллаха. И хотя трехдневное плавание по неспокойному морю отняло много сил у бывшего тайного пса Орхан-бея, и бледность все еще не сошла с его лица, Даут резво поклонился и тут же ответил:
– Прежде всего, это город-порт. Греки приписывали его основание Одиссею и его спутникам и называли этот город Брентесием. Римляне усмотрели в очертании бухты рога оленя и переиначили это греческое название в собственное – Брундизий, что и означает голова оленя. В римские времена это был огромный город со стотысячным населением. Это были главные ворота Рима в торговле с Востоком. Теперь это жалкий городишко, отдавший большую часть торговли порту Бари. Что еще?.. Ах, да! Здесь заключили перемирие Марк Антоний и Октавиан Август. Здесь умер великий римский поэт Вергилий. Здесь заканчивается знаменитая Аппиева дорога. Оканчивается двумя огромными мраморными колоннами. Дорога, ставшая символом могущества Рима… Что еще?..
Все ниже опуская голову и из этого неудобного положения наблюдая за тем, как темнее лицо одного из самых знатных вельмож Османского государства, Даут занервничал и понизил голос едва ли не до шепота.
– Почему не говоришь главное? – строго спросил Сулейман-паша.
– О чем мой повелитель? – едва не задохнулся от огорчения Даут.
– О том, что именно с этого проклятого города, с этой проклятой бухты отправились в земли Аллаха многие крестоносцы. Отсюда и сейчас отправляются толпы паломников, чтобы расползаясь скорпионами по Святой земле жалить правоверных мусульман ядом ненависти и лжи.
– Твои слова справедливы, мой повелитель. Я упустил это.
– Пошел прочь… – велел Сулейман-паша, едва не добавив слово «пес».
Без вздоха тенью скользнул Даут за главную мачту большого торгового корабля.
– В этом городишке пополним запасы свежей воды, может, что из пищи… И хорошенько осмотримся. Проверим, может, что затевают враги Аллаха? А это еще кто?
Сулейман-паша припал к борту. Вслед за ним на дубовый фальшборт навалились и его многочисленные сопровождающие.
– Эй, на корабле! Каков груз и курс?! – послышалось с воды.
– Это портовый сборщик подати, – тут же прояснил ситуацию капитан корабля.
Сулейман-паша равнодушно посмотрел на взмокшего от напряжения толстобрюхого капитана армянина из тревожной Киликии[267] и разрешающе махнул шелковым платком.
– На корабле специи. Перец, корица, гвоздика, имбирь. Часть товара грубые специи[268]. Держим курс на Венецию. Не приставая к берегу, хотели бы пополнить запасы воды и продуктов.
– Я должен осмотреть груз и тех, кто при нем! – уже ближе раздался голос с воды.
– Он сделает это быстро за пять грошей[269]. Лучше заплатить, – застыл в поклоне капитан.
Сулейман-паша опять разрешающе махнул платком и, зевнув, окликнул:
– Эй, Даут!
Тут же у его ног оказался проворный отцовский бывший тайный пес.
– Я здесь, мой повелитель!
Отвесив нижнюю губу, старший сын великого Орхан-бея поправил роскошный парчовый халат и тихо спросил:
– Как наш товар?
– По-прежнему… спит, как младенец.
– Хорошо. Но для большей убедительности облей-ка этого гяура вином.
– Слушаюсь, мой повелитель.
И Даут тут же скатился в трюм.
Здесь он присел у мешков с грубыми специями, на которых, широко раскинув руки, возлежал огромный мужчина в шелковых синих одеждах.
– Прости, Гудо, но я должен выполнить приказ этого… – Даут все же осмотрелся в пустом от посторонних людей трюме, и шепотом добавил: – Коршуна.
Сорвав с одного из глиняных кувшинов сургучово-свинцовую пробку, Даут со вздохом налил на лицо и шею «господина в синих одеждах» терпкого красного вина.
– Вот как оно все повернулось, мой друг Гудо, – грустно сказал «друг» Даут и уселся у ног спящего Шайтан-бея. – А могло ли быть иначе? Возможно. Но уцелела бы моя и твоя голова? Рабство все же лучше смерти. Хотя… Ты бы поспорил. Скоро солнце усядется в воды. А поутру мы отправимся на север в Венецию. Ты же хотел оказаться в этом городе? Там твоя женщина. Бывал я в этом городе на воде. И не однократно. И всегда содрогался от вида напыщенных и, в то же время, лукавых лиц венецианцев. Даже коварным и самомнительным византийцам далеко до этих обитателей грязной лагуны. Тебя обменяют на гарантии того, что Венеция будет препятствовать папе и рыцарям помочь Константинополю. Тогда легко можно будет захватить османам город святого Константина. У тебя выпытают все, что будет нужно дожу Венеции, а потом сторгуют тому же папе римскому. А я… А я… Эх!.. Я…
– Здесь… В этой половине трюма, как я и говорил, грубые специи, вино, и всякое, что необходимо в пути…
– Я все же взгляну, – послышались голоса в открытый люк.
– Прошу. Прошу! Здесь удобная лестница.
Вслед за капитаном корабля в трюм спустился дородный мужчина в одеждах городского муниципалитета. Не притрагиваясь ни к чему, портовый служащий застыл посреди трюма.
– Ах, да! – широко улыбнулся капитан.
В его руке звякнул кошель с монетами.
– А эти?
– От самого Кипра пьют, – состроил недовольную гримасу киликиец.
– Ладно, – взял деньги портовый служащий. – А что касается Венеции… То порты ее закрыты.
– Вот как? – взметнулись вверх густые армянские брови капитана.
– Это ненадолго. Похоронят дожа. И скоро выберут другого.
– Так значит великий дож Андреа Дандоло…
– Его призвал Господь.
– Ах, ах, ах! – запричитал капитан, поднимаясь по лестнице.
– Как это не вовремя, и как это печально, – грустно выдавил Даут, едва трюм покинули капитан и проверяющий. – Какой же сейчас переполох поднимется на палубе. Что же теперь будет со мной? А, Гудо?
Даут со вздохом повернул голову к «господину в синих одеждах».
– Сейчас бы мне понадобился твой совет, мой друг Гудо.
– Совет?
Даут почувствовал, как ужас сковал его тело.
Этот «синий ужас» уже сидел на мешках, вопреки крепости сонного зелья, и крепко держал в своих огромных и сильных руках шею побледневшего «друга».
– Сулейман-паша!.. Эй, люди!.. – пытался выдавить из сжимаемого горла Даут, но эта жалкая попытка закончилась небытием, в которое отправил «друга» короткий удар «господина в синих одеждах».
* * *
Очнулся Даут от нестерпимой постоянной боли.
– О-о-о-й! – застонал он.
– Ты чего?
Над Даутом возникло престрашное лицо «друга» Гуда.
– Больно, – едва выговорил Даут.
– Больно? – удивился «господин в синих одеждах». – Ах, это!
Гудо бесцеремонно перевернул «друга» и выбросил из-под его правой лопатки острый камень.
– Ладно. Вставай. Пора в путь.
– Что это? – заикаясь, спросил Даут.
– Это сумерки. Потом будет ночь, звезды и очень яркая луна.
– Я не об этом.
– А о чем?
– На мне ни единой сухой нитки.
– А-а-а, это?! Уж прости. Даже Шайтан-бей летать не умеет. Пришлось плыть и тебя на себе тащить.
– Как же? Как?
– Когда на корабле узнали о кончине венецианского дожа, то поднялся переполох. Возникли споры, так как твой «друг» Сулейман-паша долго не говорил своего слова. Все собрались возле него. Так что я незаметно выволок тебя на палубу и спустил с борта. Затем взял тебя под грудь и…
– Я не об этом.
– А о чем же? – нахмурил брови Гудо.
– Ты же… Ты же… Больше смерти боялся воды, а плавал как камень, окованный железом.
– Ну, скажем, воды я не боялся. А что касается моего умения управляться на воде… Я недавно думал о том, что провел несколько дней в праздности. В полной праздности. До этого случая я старательно избегал безделья. Учиться, всегда чему-то полезному учиться. Так настаивал один очень хорошо мне известный человек. Его уже давно нет в живых, но я часто слышу его голос. Этот голос заставил меня в дни моего вынужденного пребывания в тайном месте Константинополя найти полезное занятие. И я его нашел. Хотя те, кто предоставил мне укрытие и сами плавали, как камени, но они указали мне лучшего из учителей по этому искусству. Так что теперь я могу плавать со связанными руками, а не то, что тебя протащить по воде несколько сот шагов.
– Если кто и не умеет держаться на воде, так это евреи Константинополя. Значит, ты скрывался у иудеев. Мне следовало об этом догадаться. Особенно зная, что многие из тех, кто помогали тебе в пути, были потомками царя Давида. Хотя… Даже если бы я и догадался, вряд ли мы смогли бы вытащить тебя из лабиринта еврейского квартала Константинополя. Так что тайное место ты выбрал идеальное, мой друг.
