странный инстинкт толкает его к этому, словно в генах было заложено у бывшего майора это неминуемое превращение…
Прошло несколько месяцев, о Борисе Николаевиче заговорили в газетах — правда, как-то глухо, с ухмылочками, с нехорошим душком, как будто хотели через него, нашего Бориса Николаевича, задеть того, другого, недосягаемого. Особенно в этом преуспела «Российская молодежная газета» с ее знаменитым на всю страну молодым карикатуристом Алешей Коневым.
Так к Борису Николаевичу пришла известность, и стали приглашать его, бывшего майора, на всевозможные встречи и презентации. Их было так много, этих самых презентаций, что казалось, будто Россия превратилась в одну огромную безудержную встречу всех и вся…
Особенно старались новые, так называемые, русские, среди которых, говоря откровенно, настоящие русские попадались все реже и реже. Им, новым, было особенно приятно (почему?), если вдруг среди шумного застолья поднималась узнаваемая массивная фигура Бориса Николаевича и хорошо знакомым каждому из присутствующих голосом говорила алаверды в честь виновника торжества. Гости вначале замирали, ничего не понимая, потом начинали радоваться с таким усердием, с таким неподдельным весельем, что Борису Николаевичу очень часто становилось неловко.
Впрочем, он скоро отказался от подобных предложений, насытился, и когда несколько дней назад ему сказали, что будут рады видеть Бориса Николаевича в знаменитом клубе «Пьерро», где пройдет встреча двойников знаменитых людей, бывший майор долго раздумывал, прежде чем согласиться. Что-то ему не понравилось в самом приглашении — то ли голос, то ли формулировка, то ли место, где все это должно было произойти…
Однако, он согласился. И пришел.
И теперь, возле зеркал, его вновь посетило нехорошее предчувствие. Он огляделся. Все спокойно. К чему бы это?..
3
Значит, все-таки есть какая-то сила взгляда? Без сомнения — есть!..
Вот и сейчас, стоило Борису Николаевичу чуть нахмуриться и взглянуть по-особенному — прозрачно, сквозь человека, не задерживая внимания, не давая себя в ответ поймать, бездумно и в то же время значительно, словно видна ему, Борису Николаевичу, та самая суть, что для остальных всегда будет неясной, непонятной, скрытой за семью печатями, потому как он, Борис Николаевич, это от Бога, а человек, любой, первый попавшийся, это совсем другое (и пусть здесь никто не обижается!), — так вот, стоило Борису Николаевичу таким образом посмотреть, как тотчас охрана знаменитого своими выходками клуба «Пьерро» стушевалась и почувствовала себя неловко. Как-то нехорошо себя почувствовала.
Хотя, по большому счету, ну что ей, охране, какой-то там Борис Николаевич? Что она этих «Николаевичей» не видела?.. Видела, да еще сколько. Но нет же! Стоило бывшему майору из строевой части нахмуриться, и все — нет больше ломовых качков из Марьиной Рощи, нет больше «крутизны», нет всего того грубого, наглого, что, едва прикрываясь униформой, двигалось по роскошному фойе клуба, что, небрежно достав карманные телефоны, переговаривалось между собой и презирало — ох, как презирало! — весь остальной мир…
Итак, Борис Николаевич слегка нахмурился, взглянув на молодых людей, стоявших возле входа, затем еще раз провел расческой по безукоризненному пробору, искоса оглядел себя ничего, хорош, а главное похож! — и, важно подняв голову, проследовал в сторону большого зала…
Как же это все назвать? Конкурс не конкурс, встреча не встреча (разве что клуб по интересам)… Одним словом — тусовка. Собрались, выпили, потолкались. И разошлись, не успев надоесть друг другу. И все, конечно же, стоя, чтобы не особо задерживались, чтобы не развезло, чтобы, не дай бог, мебель казенную не попортить. Хотя, какая, к лешему, это казенная мебель?! Все, нет больше ничего в клубе «Пьерро» казенного! Все теперь наше, то есть ихнее, господина Хайдарова — а вот, кстати, и он сам стоит, колонну подпирает и умные разговоры ведет с Михаилом Сергеевичем…
Борис Николаевич огляделся.
Что же, публика знакомая. Джордж Буш с какой-то шлюхой, где он ее раскопал, а главное — как провел мимо охраны, эх, Веня, Веня (Вениамин Сергеевич Руковицин — он же Буш с 1988 года, можно сказать, «Буш со стажем»), угораздило же тебя! Борис Николаевич Веню уважал, хотя и не одобрял непомерную жадность — Веня за свою личность, то есть за Буша, требовал немалых денег. Ну, что же у каждого свои причуды…
Кто у нас тут еще? Так, Михаил Сергеевич, еще один, и еще, да сколько же вас! Шишкин-Гитлер — недоделок из Средней Азии. Уж этот станет знаменитым, будьте спокойны! Этот своего не упустит. У Шишкина «шиза» настоящая, полный сдвиг на фашизме, ладно, проехали, замнем… Интересно, а на что он живет?.. Тьфу на него, тьфу! Вот ведь привязалось! Забыть, забыть этого несчастного…
Борис Николаевич брезгливо передернул плечами, вспомнив, как первый раз познакомился с Шишкиным-Гитлером, вспомнил его безумные глаза, липкие руки, слюну, летящую изо рта, знаменитый портфель, где лже-фюрер таскал какие-то бесчисленные вырезки и ксерокопии статей о фашизме. Бр-р-р! Он поспешил отвернуться.
Все ясно. Обычное ассорти. Раиса Максимовна в трех, нет, в четырех экземплярах. Тэтчер — кажется, санитарка из Склифософского — улыбнулась, что же, и мы в ответ улыбнемся. Горький с Маяковским, ничего, похожи. Пара Президентов, но похуже, пожиже, нет той фактурности, что у Бориса Николаевича, к сожалению, нет-с. Фигурки помельче, какой-то сброд. Актеры, певцы, попса, естественно… Ленины, Сталины, Калинины…
А это кто там торчит? Достоевский или Солженицын? Впрочем, какая разница, все равно фальшивка — один помер давным-давно, а второй, кажется, за океаном. Или уже вернулся?
Кто-то вежливо, но настойчиво взял бывшего майора под локоть…
— Здравствуйте, Борис Николаевич.
Борис Николаевич обернулся. Незнакомец. Лет сорок пять. Брови. Кто это? Не Брежнев, нет. Но что-то общее есть.
— Здравствуйте, — осторожно отозвался Борис Николаевич.
— А я вижу, лицо знакомое. Дай, думаю, подойду, — широко улыбнулся незнакомец.
— А я вас сразу узнал, Борис Николаевич! — еще шире улыбнулся незнакомец. Он теперь просто излучал радость.
— Я что-то не припоминаю…
Борис Николаевич кивнул. Что-то продолжало его настораживать. Может быть, эта общительность?
— Вы же Ельцин!
— Я?.. Вообще-то да… — признался Борис Николаевич.
— Похожи! Во, как похожи! — Незнакомец поднял вверх палец правой руки. — На все сто!..
— А вы, простите, кто? — осмелился спросить Борис Николаевич.
— Я?
— Да. Вы… Я что-то вас никак не узнаю.
— Я — Антон Ильич.
— Чехов, что ли? — подумал вслух Борис Николаевич и вызвал этой фразой такой бурный восторг незнакомца, что на них стали оборачиваться…
Незнакомец, услышав, что его назвали Чеховым, раскрыл от изумления рот. А затем захохотал с такой силой, что, как показалось Борису Николаевичу, в большом зале мигнул свет, излучаемый сотней светильников. Все еще не переставая смеяться,
