из своих стихотворений говорит: «За каплю крови, общую с народом, прости меня, о родина, прости!» — «И она простила!» сказал я.
Я вовсе не намеревался говорить, но заговорил по вдохновению, просто в силу потребности высказаться, говорил экспромтом, но речь моя, по-видимому, произвела впечатление.
Говорились еще речи, читались стихи, и особенно глубокое впечатление произвело стихотворение неизвестного мне автора:
«Замолкла муза мести и печали, Угас могучий наш поэт, — Его словам с восторгом мы внимали, Его мы чтили с юных лет. Могильный сон, глубокий, непробудный, Навек сковал уста певца, Иссяк родник живительный и чудный В груди холодной мертвеца. Родник любви той чистой, неизменной, Что по лицу земли родной, Как громкий зов, торжественный, священный, Катилась светлою волной. И мощный стих, карающий, печальный, Будил заснувшие сердца, Громил порок, — народ многострадальный Облек сиянием венца. И злобою, огнем негодованья, Кипучей местью он звучал, Сатирой жгучей, словом отрицанья Добру и правде поучал. В земле сырой, в могиле одинокой Спи мирно, славный наш поэт! С тоской и скорбью, с горестью глубокой Тебе последний шлем привет. Рыдая, мы дрожащими руками На гроб бросаем твой цветы, — Весь в зелени, меж пышными венками Лежишь в гробу, недвижим, ты. И знаю я, та зелень вся завянет И твой истлеет бренный прах, В сердца друзей забвение заглянет, Как червь, ползущий на цветах… Но будешь жить ты в памяти народной, Навеки сохранишься в ней, Поэт могучий, гений благородный И слава родины твоей!»[24]
Публика долго оставалась у могилы Некрасова, и стала расходиться поздно, когда зимние сумерки уже набрасывали на кладбище полупрозрачные тени, и в темно-синем небе вспыхивали звезды…
Примечание.
Мои воспоминания о похоронах Некрасова дали повод «Новому времени» сделать против меня вылазку и посмеяться над тем, что я будто бы мог смешать Достоевского с Панаевым, что одного из ораторов, говоривших на могиле Некрасова, я будто бы принял за человека, умершего за 25 лет перед тем…
В № от 30 дек. 1902 г. «Новое время» именно привело следующую выдержку из моих воспоминаний: «После того, как гроб опустили в могилу и в последний раз в этот день пропели „вечную память“, на кладбище водворилась, мертвая тишина. Заговорил Панаев… В течение почти 40 лет он был близок с Некрасовым. По-видимому, он был сильно взволнован, говорил с паузами. Я плохо, урывками слышал его речь…» «Новое время» со свойственным ему апломбом заметило: «Да и не мог автор-очевидец, бывший на погребении Некрасова в 1877 г., слышать речи Панаева — сотрудника Некрасова. Панаев умер 18 февраля 1862 г.».
На следующий день в «Новом времени» было помещено мое письмо, в котором я утверждал, что на похоронах Некрасова первым говорил Панаев и, между прочим, указал на то, что в «С.-Петербургских ведомостях» (в № 360 за 1877 г.) также было сказано: «Первым говорил Панаев… Г. Панаев на основании своего 38-летнего близкого знакомства с покойным торжественно удостоверил, что Некрасов и как человек был на высоте своего поэтического дарования…»
«Новое Время» не удовольствовалось моим письмом и сделало к нему следующие комментарии: «Прим. ред. На могиле Некрасова, во время его похорон, как небезызвестно,
