― Волосы распустила?
Я удивленно смотрю на него и кладу стебель сельдерея на разделочную доску.
― Да.
― Он покойник.
У меня вырывается смешок.
― Поверь мне, я не заинтересована в возобновлении отношений. Это был чисто деловой разговор. Платонические отношения.
Он следит за тем, как нож нарезает овощи.
― Так в чем же был смысл?
― Завершение, я думаю. И он хочет, чтобы я вернулась в модельный бизнес. ― Я разворачиваю пачку масла. ― Я подумываю об этом.
Айзек складывает руки под подбородком, наблюдая за тем, как я порхаю по кухне.
― Почему?
― Не знаю. Некоторые аспекты индустрии казались удушающими и пустыми ― люди, отдающие приказы, отрепетированные позы и улыбки, ― но бывали моменты, когда я чувствовала себя частью чего-то большего. Я не был невидимкой. Люди видели меня, понимаешь?
Его брови сходятся на переносице.
― И этого достаточно, чтобы ты захотела вернуться?
― Не совсем, ― признаю я, прижимаясь к столу. ― Скорее… Я не хочу провести остаток жизни, гадая о том, как бы все повернулось, если бы я продолжила занималась этим. Что, если я смогу сделать это на своих условиях? ― Я пожимаю плечами, отводя взгляд. ― В пятницу состоится большой подиумный показ. Джаспер потянул за ниточки, чтобы я приняла в нем участие. Думаю, я хочу попробовать, а потом решить, подходит ли мне этот путь.
Его выражение лица мрачнеет.
― Ты хочешь отправиться в путешествие по дорогам памяти со своим бывшим?
Нахмурившись, я качаю головой.
― Нет, это не так. Он не будет представлять меня в профессиональном плане. И в личном плане между нами все кончено. Он с Эллисон, а я с… ― Мои слова обрываются на полуслове. Я моргаю и прочищаю горло. ― Шоу пройдет здесь. Оно будет идти только один день. И, возможно, я просто хочу доказать себе, что больше не собираюсь убегать.
― А как же жуки?
― Жуки? ― Я морщу нос.
― Да. Эверли, которую я знаю, ― ученый. Она мечтает об открытии новых видов жуков и бабочек, а не о модных тенденциях.
Я делаю паузу, обдумывая это заявление.
Это то, чего я хочу.
Но это кажется далеким воспоминанием, омраченным беспомощностью, которую я испытала в плену. В этом жестоком, темном месте, охваченная отчаянием, я жаждала свободы, чтобы исследовать, делать открытия, которые имели бы значение. Я хотела помогать людям, нести свет в мир любым доступным мне способом.
Сейчас, когда я стою здесь, груз моих несбывшихся мечтаний ощущается тяжелее, чем когда-либо. Еще одно печальное напоминание о том, кем я была раньше.
― Я действительно этого хочу, ― говорю я, восстанавливая дыхание и возвращаясь к нарезке овощей. ― Я хочу помогать людям, менять жизни. Но это выходит за рамки энтомологии. Я хочу быть голосом тех, кто не может говорить за себя. Я просто не уверена, что уже не слишком поздно для этого.
Я понимаю, что ищу совета у человека, который так же потерян, как и я.
Но Айзек, кажется, смягчается. Он изучает меня с другой стороны стола, медленно снимая с себя промокшую кожаную куртку и опуская ее на соседний табурет.
― Ты молода. Еще ничего не поздно.
Мои губы подергиваются, я продолжаю работу.
― Я думала о психологии.
― Ты любишь поговорить.
Еще одна сдержанная усмешка.
― В этом-то и дело. Я два года выступала в роли импровизированного психотерапевта, пытаясь помочь тем людям, у которых не было ни единого шанса. Обсуждала с ними их страхи, выслушивала их сожаления. Пыталась дать им хоть что-то, за что можно было бы ухватиться в месте, где не было никакой надежды. ― Я запинаюсь, нарезая морковку, чувствуя крепкую хватку тех воспоминаний и ледяной холод призраков, оставшихся позади. ― Я не смогла спасти никого из них. Ни одного.
Взгляд Айзека нехарактерно спокойный, почти нежный.
― Может быть, дело не в том, чтобы говорить или слушать, а в том, чтобы находить ответы.
Я делаю паузу, обдумывая его слова.
― Находить ответы?
― Криминалистика. ― Он облокачивается на стойку, внимательно наблюдая за мной. ― Подумай об этом. Ты любопытна, наблюдательна ― всегда копаешь глубже. Ты все равно будешь помогать людям без голоса, только иначе. Ты будешь помогать тем, кого они оставляют позади.
Идея поселяется в моей груди удивительно естественно, как будто она ждала этого момента, чтобы появиться. Не просто изучать, а раскрывать правду.
Находить справедливость.
Я думаю обо всех жертвах, которые приходили и уходили, а их истории оставались незаконченными. Я представляю себе матерей, дочерей, мужей, которые ждут, когда их любимые вернутся домой. Мои глаза застилают слезы, а внутри меня расцветает тихая решимость.
Криминалистика.
Да… может быть, я смогу этим заняться.
Когда-нибудь.
Я киваю, делаю глубокий вдох и кладу нож на стол. Но прежде чем я успеваю ответить, Айзек встает со стула, огибает столешницу, подходит ко мне, обхватывает меня руками за талию и притягивает к себе.
Расслабившись, я смотрю на него, мое тело реагирует на жар в его глазах и силу его объятий.
― Сначала ужин, ― бормочу я, мои пальцы скользят по его груди и обхватывают плечи.
― М-м-м. У меня на уме другое меню. ― Он наклоняется и проводит губами по моему уху. ― Думаю о тебе в криминалистической лаборатории, в коротком халатике, с собранными волосами … Чертовски сексуально.
― Там были бы трупы.
Он приподнимает меня за бедра, обвивая мои ноги вокруг талии.
― По крайней мере, они не стали бы мешать.
― Романтично. ― Я целую его, прикусывая нижнюю губу, пока он не издает стон. ― Я принесу скальпель, а ты ― цветы.
― Я думал, это будут сигареты и чай с пузырьками. ― Он ухмыляется сквозь очередной поцелуй.
Айзек несет меня в спальню и бросает на незастеленную кровать. Матрас прогибается под моим весом, когда его тело накрывает мое, я выгибаюсь навстречу к нему. Это привычное безумие ― мы срываем одежду, тянем друг друга за волосы, сжимаем конечности ― ногти, зубы, стоны. Мои колени раздвигаются, поднимаются вверх, когда он обхватывает меня обеими руками и врывается внутрь.
Я выгибаюсь, разрываюсь на части.
Все начинается с настойчивых, жестких толчков и нетерпеливых криков. Я почти не сомневаюсь, что он сорвет наволочку и привяжет мои запястья к столбикам кровати и будет доводить до исступления, пока у меня не начнет двоиться в глазах и я не начну молить о пощаде. Но вместо этого он обвивает мои ноги вокруг своей талии и опускается на меня, наши тела оказываются вровень. Он нежно гладит меня по щеке.
Я нахожу его глаза.
Мы замираем.
Между нами возникает новое чувство, его движения замедляются. Он хмурится, и я не могу понять, о чем это говорит. Мое дыхание сбивается на всхлипывание. Я поднимаю руки, запускаю пальцы в его спутанные, медленно высыхающие волосы, но не сжимаю, не тяну.
Я наслаждаюсь.
Мягкими волосами, нежным взглядом.
Близость окутывает нас, и я чувствую все ― больше, чем его тело, прижатое к моему, гладкое и твердое. Больше, чем темное желание, за которым мы привыкли гнаться. Это что-то проникает мне под кожу и обвивается вокруг ребер, проникая когтями в поврежденные камеры моего сердца и крепко сжимая его. В его глазах светится нежность, которую я редко вижу, словно он держит в руках что-то хрупкое и не знает, сможет ли это сохранить.
Не уверен, что умеет это делать.
Айзек двигается медленнее, глубже, и это похоже на невысказанное обещание, которое ни один из нас не знает, как озвучить. Мой пульс бьется в такт заданному им ритму, ― размеренный темп, оставляющий место для дыхания. Позволяющий чувствовать. Я прижимаю его лоб к своему, закрываю глаза, позволяя себе погрузиться в эту неожиданную перемену.
Мы словно счищаем с себя все слои брони и мусора, которыми мы себя окружили, и каждый поцелуй становится тихим признанием. Прикосновение его руки к моему подбородку говорит то, чего никогда не смогли бы выразить слова. И когда оргазм достигает пика, я обхватываю его затылок и, притянув его лицо к изгибу моей шеи, вскрикиваю. Айзек вонзается в меня сильнее, темп ускоряется, пока он не находит свою разрядку, изливаясь в меня с низким стоном.
