Вздохнув, я снова смотрю на экран телефона, мои глаза останавливаются на одном имени.
Айзек добавил свой номер в мой телефон в отеле два дня назад, наказав звонить или писать ему, если я почувствую опасность. Он ничего не сказал о том, чтобы я писала ему из чувства вины, но груз моей совести стал слишком тяжелым, и я написала ему вскоре после того, как Джаспер подвез меня до моей квартиры, и рассказала о деловом ужине. Он прочел и ничего не ответил.
Теперь его имя снова светится передо мной, и я не могу избавиться от искушения. Вероятно, он не предполагал, что я буду пялиться на его имя только потому, что я запуталась в мыслях о нем ― дерзком, непредсказуемом и тем не менее, почему-то заставляющем меня чувствовать себя в большей безопасности, чем когда-либо.
Я перекладываю леденец за другую щеку, большой палец зависает над его контактом, а затем я прижимаю телефон к груди, надеясь притупить боль, которая возникает от его имени, даже когда я не смотрю.
― Что ты думаешь, мистер Бинкерс? У меня есть к нему чувства?
Это преуменьшение.
Я чувствую к нему что-то с тех пор, как он назвал меня Пчелкой и обнажил свою душу через белую стену, его голос пробился сквозь мою пустоту, как спасательный круг.
Кот довольно урчит у меня на коленях, его мягкая шерсть греет мою руку. Я сдерживаю улыбку.
― Да, ― бормочу я, поглаживая его уши. ― Наверное, ничем хорошим это не закончится.
Откинувшись назад, я открываю новое сообщение и скольжу пальцами по клавиатуре.
Я: Привет.
Он читает его почти мгновенно. Мой пульс учащается, пока я жду ответа.
Айзек: ?
Я хмурюсь.
Я: …Я не знала, что «привет» должно сопровождаться чем-то еще.
Проходит несколько секунд, пока мои зубы сжимаются вокруг конфеты.
Айзек: Ты в порядке?
Я: Да
Потом я добавляю:
Я: Думаю о тебе.
Мое сердце бьется в предвкушении.
Он не очень-то разговорчив. И не любит делиться. И, возможно, не любит переписываться.
Мы никогда не стали бы ходить на свидания за ужином или обмениваться слащавыми сообщениями с пожеланиями доброго утра. И все же что-то в этом есть… правильное. Как будто все, что у нас будет, будет чистым и настоящим, сотканным из моментов, которые никто другой не сможет понять.
Несовершенно совершенным.
Его ответ приходит через минуту.
Айзек: Я голый?
Я с хлопком вынимаю конфету изо рта и ухмыляюсь.
Я: Ты мне скажи.
Айзек: Легко выполнимо.
Я наблюдаю за тем, как его пузырьки то лопаются, то двигаются, но отправляю ответ до того, как приходит его сообщение.
Я: Ты сегодня занят? Я хочу приготовить тебе ужин.
Пузырьки замирают и исчезают. Струи дождя бьют по зданию, усиливаясь при порывах ветра. Я глубже вжимаюсь в диван, ожидая ответа и чувствуя себя более уязвимой, чем думала. Для него это может быть просто секс ― знакомое тело, согревающее постель, отношения, построенные на хрупкой связи и запутанной истории, но что-то подсказывает мне, что это нечто большее.
Это чувствовалось в том, как он обнимал меня, когда моя щека прижималась к его груди, когда я дремала в его объятиях, как он открылся и поделился со мной большим, чем я когда-либо могла себе представить. В его обещании защитить меня и собственными руками лишить жизни нашего похитителя.
Он поклялся, что убьет его… ради меня.
Его пузырьки снова оживают.
Десять секунд. Пятьдесят секунд. Две минуты.
Должно быть, он пишет диссертацию.
И тут мой телефон пикает.
Айзек: К.
Я моргаю, глядя на экран.
Согласно всем статьям об отношениях, которые когда-либо были написаны, это универсальный код для «ты ему просто не нравишься». Но в случае с Айзеком я понятия не имею, что это значит. Он может появиться у моей двери через двадцать минут, чтобы поужинать, материализоваться в моей спальне в два часа ночи для быстрого секса или никогда больше со мной не разговаривать.
Тяжело вздохнув, я бросаю телефон рядом с собой, а мистер Бинкерс спрыгивает с моих коленей и убегает на кухню. Независимо от намерений Айзека, я хочу есть и приготовлю ужин.
Я вспоминаю давний разговор в наших камерах, когда он упомянул, что скучает по куриному пирогу в горшочке, который готовила его сестра, утверждая, что это «единственный вид пирога, который стоит есть». Воспоминание смягчило его обычно сдержанный тон, и я представила, какое тепло он испытывал, просто думая об этом.
При воспоминании о том дне на моих губах появляется улыбка. Это был крошечный огонек, светлячок в темноте. По правде говоря, я думаю, что это был определяющий момент для него ― для нас обоих.
Разобравшись с конфетой и порывшись в холодильнике, я раскладываю ингредиенты на кухонном столе, пока мои ноги остывают на потертой плитке. Как раз в тот момент, когда я беру коробку с охлажденным коржом для пирога, раздается стук в дверь. Мои пальцы сжимают коробку, и я задаюсь вопросом ― это Айзек или кто-то другой?
Хранитель времени все еще где-то там, ― кричит мой разум.
Это очень в его духе ― постучать.
Но тут из-за двери доносится голос, который мгновенно успокаивает меня.
― Это я.
Облегченно вздохнув, я пересекаю квартиру и открываю дверь. Айзек стоит на пороге, его мокрые волосы прилипли ко лбу, он прижимается плечом к косяку и смотрит на меня. Я одета не так, чтобы произвести впечатление: облегающая розовая майка и мешковатые белые спортивные штаны, волосы заплетены в косу, перекинутую через плечо. Его глаза останавливаются на косе, в его взгляде мелькает что-то темное и собственническое, как будто он уже представляет, как обхватывает ее пальцами, сильно дергает и использует как своего рода причудливую петлю.
Затем он переключает свое внимание на коробку с коржом для пирога, прижатую к моей груди.
― Хороший выбор.
Мои губы растягиваются в улыбке, когда я отступаю в сторону, позволяя ему войти.
― Я не знала, придешь ли ты.
― Я сказал, что приду, ― говорит он, переступая порог и стряхивая капли дождя с волос.
― Твой ответ был неопределенным.
― Правда? ― Он фыркает, пряча руки в карманы своих влажных синих джинсов. ― Думаю, в следующий раз я отправлю тебе миллиард эмодзи.
Я закрываю дверь и поворачиваюсь к нему лицом.
Какое-то мгновение мы смотрим друг другу в глаза, и меня захлестывает волна уязвимости. Айзек стоит в моей квартире, ожидая, пока я приготовлю ему ужин, и это кажется… интимным. Даже более интимным, чем те компрометирующие позы, которые мы разделили две ночи назад, что кажется нелогичным. И все же с каждым взглядом, каждым прикосновением и каждым разделенным моментом эмоциональная связь между нами становится все глубже и глубже, и я не могу понять ее до конца.
Нервная энергия переполняет меня, заставляя мои слова звучать неуверенно.
― Эм… ты говорил, что скучаешь по куриному пирогу.
Он слегка хмурится, бросая взгляд на коробку с коржом, зажатую у меня подмышкой.
― Ты помнишь об этом?
Кивок.
― Сара готовила его для тебя.
При звуке ее имени он заметно напрягается и сглатывает.
Он не отвечает.
― В общем, я подумала, что мы могли бы поговорить. Ну, знаешь… пообщаться. ― Прикусив губу, я прохожу мимо него на кухню, заставленную шкафами. ― В одежде?
― Не понимаю вопроса.
Я ухмыляюсь, доставая ингредиенты из упаковок.
― Ты быстро добрался, ― говорю я. ― Я помешала твоему преследованию?
― Я был неподалеку. ― Айзек бросает взгляд на кухонный высокий стул, как будто если он сядет, это как-то усугубит момент. Придаст нашим отношениям новый вес, другой смысл. Спустя мгновение он садится, упираясь локтями в столешницу.
― Как прошло свидание?
Отводя глаза, я качаю головой и достаю нож для разделки.
― Я же говорила, что моя встреча с Джаспером ― это не свидание.
― Ты надела платье?
― Нет. Толстовка и джинсы.
