― Что? ― Мой пульс учащается из-за смены темы. ― Это не твое дело.
― Значит, это «да». ― Выражение его лица мрачнеет, он крепче сжимает бокал с вином. ― Он кажется… неуравновешенным. Неуправляемым.
― Повторяю, мои отношения тебя не касаются.
― Я беспокоюсь о тебе. Живешь здесь одна, раздеваешься перед незнакомцами, общаешься с такими типами. Ты заслуживаешь большего — стабильности, финансовой защищенности. А это… ― Он неопределенно машет рукой, как будто жизнь, которую я построила, едва ли заслуживает упоминания.
― Прекрати. ― Я роняю палочки с громким стуком. ― Ты меня больше не знаешь, и понятия не имеешь, чего я заслуживаю.
Он моргает, потирая рукой подбородок.
― Верно. ― Его причесанные волосы мерцают в свете ламп, что противоречит мутному взгляду его глаз. ― Просто… рассмотри это. Пожалуйста.
― Что именно рассмотреть? Твое предложение стать моделью? Или тебя?
Его челюсть сжимается.
― Я здесь не для того, чтобы вмешиваться в твою личную жизнь или сбивать тебя с толку. Я просто думаю… может быть, между нами осталось что-то незавершенное.
― Мы закончили в тот момент, когда ты начал с ней.
― Ты думаешь, мне было легко? Смотреть, как ты уходишь, после того как я два года молился, чтобы ты однажды вошла в эту дверь? Подписывать эти чертовы бумаги о разводе? ― Он прищуривается, пот выступает над верхней губой. ― Ты просто ушла. Без оглядки. Как будто наш брак не стоил того, чтобы его спасать.
Я смотрю на него с изумлением, поражаясь, как его версия этой истории может так сильно отличаться от моей.
― Нужно ли напоминать тебе, что ты отпустил меня? Еще до того, как у меня появился шанс войти в эту дверь.
Он наклоняется вперед и тычет пальцем себе в грудь.
― Я оплакивал тебя.
От его слов у меня перехватывает дыхание. Нахмурившись, я смотрю на него через стол, и глубоко спрятанная боль пронзает мои внутренности. Я качаю головой, пытаясь вдохнуть сквозь колючую проволоку, стянувшую грудь.
― Недостаточно долго.
Он замолкает, напряжение исчезает из его позы. Ссутулившись, он закрывает лицо руками и трет ладонью макушку.
Молчание затягивается.
Мне хочется вылезти из собственной кожи.
Через несколько мгновений приносят наш заказ, и я погружаюсь в искусно приготовленные суши, надеясь, что их вкус отвлечет меня от напряжения, повисшего между нами. Когда молчание затягивается, я наконец поднимаю на него взгляд.
― Ты любишь ее? ― спрашиваю я, откусывая кусочек. ― Эллисон?
Джаспер поднимает глаза, его лицо на мгновение омрачается чем-то, напоминающим чувство вины. Он опускает ролл на свою тарелку, как будто тот слишком много весит.
― Да.
Я напрягаюсь, ожидая, что боль ударит, как ржавое лезвие, пронзит оцепенение и вонзится в сердце. Но чувство не приходит. Я думала, что его признание потрясет меня, нарушит мое равновесие, но вместо этого я испытываю странное чувство спокойствия.
― Тогда зачем все это? ― Я понижаю голос, любопытство смешивается с раздражением после нашего спора. ― Почему ты здесь?
― Потому что я беспокоюсь о тебе, ― выдавливает он из себя, его тон почти умоляющий. ― И я не могу избавиться от чувства, что слишком рано отказался от тебя. Ты разрушаешь свою жизнь, и я чувствую себя ответственным за это.
Я усмехаюсь, оскорбленная.
― Я не разрушаю. Я восстанавливаю.
Он тянется через стол, его пальцы касаются моих, в прикосновении сквозит отчаяние.
― Наша совместная жизнь была…
― Закончена, ― перебиваю я.
Его брови нахмуриваются, когда он сжимает мою руку.
― Хорошей, ― мягко говорит он. ― Наша жизнь была хорошей.
Я отдергиваю руку и кладу салфетку на колени.
― Послушай, у меня теперь новая жизнь, и у тебя тоже. Ты только что сказал, что любишь ее. Зачем мне вбивать клин между вами?
― Эллисон тоже скучает по тебе. Ты не клин, Эверли, ты ― недостающая часть.
Я макаю свой ролл в соевый соус, пока он не становится несъедобным.
― Я думала, речь идет о работе.
― Так и есть, ― говорит он, в его голосе чувствуется дрожь, что-то настоящее. ― Но это не все. Речь идет о прощении. О возможности двигаться вперед.
В моей голове проносятся воспоминания о том, что было раньше.
Я размышляю, что на самом деле означает движение вперед, зная, что Джаспер больше не заполняет мои мысли. Вместо этого я представляю карие глаза и потертые джинсы ― тепло, которое так отличается от шелковых галстуков и отполированных фасадов.
Я вижу Айзека.
И не могу понять, что это ― искра надежды или смертный приговор.
Я стискиваю зубы, стараясь держать себя в руках.
― То, что ты чувствуешь, ― это сожаление о чем-то несбыточном. Но ты не должен исправлять то, чего больше нет, ты должен исправить то, что у тебя есть сейчас.
Он смотрит мне в лицо, в его глазах отражается противоречие. Едва уловимое отчаяние.
― Ты не скучаешь по работе моделью?
― Скучать и хотеть ― две разные вещи. Я могу скучать и оплакивать свое прошлое, но при этом жаждать другого будущего. Когда пытаешься сплести эти две вещи воедино, получаются лишь узлы. ― Я смягчаюсь, снова тянусь к его руке, но мои пальцы парят над его. ― Я просто хочу быть свободной, Джаспер, ― говорю я ему, мой голос дрожит. ― А ты?
Я замечаю, как что-то мимолетное проносится по его лицу ― вина, печаль, сожаление, сомнение.
Никто не мог этого предвидеть. Наша ситуация разворачивалась как автокатастрофа в замедленной съемке, неизбежная, не оставляющая ничего, кроме осколков стекла и разбитых сердец.
Единственное, что нам осталось, ― это собрать осколки.
Джаспер рассматривает эти детали в новом свете, пока его взгляд не меняется. Возможно, это принятие. Он выдыхает и снова теребит галстук.
― Тогда вычеркни меня из уравнения. Дело не во мне и не в Эллисон. Просто подумай о предложении ― я могу замолвить за тебя словечко и обеспечу новым агентом. Многие захотят побороться за возможность представлять тебя, ― объясняет он, быстро произнося слова. ― На следующей неделе состоится показ. Грандиозный. В последнюю минуту освободилось место, и Эбнер вспомнил о тебе. Я очень надеюсь, что ты рассмотришь это предложение.
В его глазах светятся надежда и настойчивость, и я понимаю, что так он пытается загладить свою вину. Он думает, что если поможет мне вернуться в модельный бизнес, это как-то загладит то, что произошло между нами.
Мое согласие станет первым шагом к тому, чтобы избавить его от чувства вины.
И теперь, без призрака наших закончившихся отношений, витающего надо мной, я действительно обдумываю это приглашение. Я вижу его таким, какое оно есть, и чем оно может стать.
Передвигая ролл по тарелке, я поднимаю взгляд.
― Когда это будет?
В его глаза вспыхивает облегчение.
― В пятницу. Я могу помочь тебе подготовиться.
Я киваю.
Мне стоит подумать о положительных моментах ― стабильное, привычное занятие, приличный доход. Я могу провести ребрендинг. Может, я больше и не Эверли Кросс, но я не исчезла. Я все еще здесь, все еще способна построить что-то новое из обломков старого.
Сделав глубокий вдох, я делаю глоток вина и встречаю его взгляд.
― Я подумаю об этом.
ГЛАВА 47
Я сижу, закинув ноги в носках на уродливую оранжевую оттоманку, и смотрю на свой мобильный телефон, зажав за щекой вишневый леденец. Телевизор мерцает на заднем плане, громкость убавлена до минимума, идет какой-то модный фильм Netflix, к которому я потеряла интерес после пяти минут просмотра.
Снаружи, сквозь приоткрытые жалюзи, доносится автомобильный гудок, и я раскусываю конфету.
Мрроу.
Мистер Бинкерс сворачивается калачиком у меня на коленях, его мягкая шерстка действует как успокоительное, когда я провожу пальцами у него между ушами. Ноябрьский дождь хлещет по оконному стеклу, стекая вниз неумолимыми косыми струями. В Сан-Франциско начинается сезон дождей.
