Позади знакомо зашуршал полог, и Фаиз, вернувшись из прошлого в настоящее, поднялся с коврика для молитвы. Обернулся — Гаяр уже деловито хлопотал у низкого столика возле ложа, расставляя миски и блюдца. Фаиз подошел, окинул взглядом свой нехитрый ужин и скривился:
— Опять одна трава?
— Простите, мой господин, — привычно повинился шарарец. — Но шахри ан Джезе прибудет уже через час, и вам…
— …не следует есть ничего тяжелого, — раздраженно буркнул Фаиз, цитируя мастера-колесничего. Учителем ан Джезе был хорошим, не поспоришь, но нудным до зевоты — и порой чересчур, по мнению Фаиза, преданным делу. Боги с ним, с тем, что мастер гонял его по манежу по несколько часов кряду, не давая даже дух перевести, — это Фаиз еще мог понять. Со времен своего обучения в Сокрытом городе он действительно многое позабыл, а время поджимало. Однако полный запрет на кофе и частичный — на мясо, которое, по твердому мнению неумолимого наставника, «излишне отягощало желудок», был Фаизу совсем уж против шерсти. «Во имя богов, — сердито подумал он, усаживаясь за стол и опуская пальцы в высокую чашу с водой, — что может случиться от пары кусочков курицы? Колесница подо мной просядет, что ли?» Он вытер руки о салфетку, отломил край лепешки, макнул его в соус из взбитого кислого молока с зеленью и без аппетита сунул в рот. Прислужник придвинул к нему поближе миску с пастой из печеных баклажанов.
— Уже недолго осталось, мой господин, — словно угадав мысли Фаиза, проговорил он. — А как вернетесь с тренировки, я приготовлю вам плов с бараниной. Острый-преострый, как вы любите. Жаль, кофе не достать!
Он печально качнул головой. Гаяр был истинной тенью своего господина и жил только его интересами, поэтому запреты мастера-колесничего мало его трогали — по крайней мере, в кофе он точно вреда не видел. Однако все его попытки раздобыть хоть малую толику драгоценных зерен потерпели крах. Вокруг была пустыня, провиант в оазис доставляли воронкой каждый вечер, одновременно с прибытием шахри ан Джезе, а надзирал за отправкой Рашид, верный наперсник шафи. Мураду ан Махшуду нужен был результат, мастер-колесничий обещал ему этот результат при соблюдении определенных условий, Рашиду вменили в обязанность эти условия соблюсти — и против них троих у Гаяра не было шансов. Мысленно сокрушаясь по этому поводу, шарарец выдавил в чашу сок из двух больших апельсинов, разбавил его водой и подал хозяину. Фаиз, скосив глаза на прислужника, фыркнул.
— Ничего, — обронил он, словно бы в утешение — то ли ему, то ли себе. — Два дня осталось поститься.
— Три, — подумав, сказал Гаяр. — Еще состязание.
— А, ну да. Тогда как вернемся с арены — сваришь мне два кофейника сразу! Не победу отпраздновать, так хоть как последнее желание…
В его голосе проскользнула тень невеселой иронии. Прислужник поднял глаза.
— Вы победите, мой господин, — серьезно сказал он. — Вы были первым в Каф-Хаттафи. И шахри ан Джезе вами доволен, я сам слышал.
Фаиз скорчил в ответ кислую гримасу. Потом сделал еще глоток разбавленного апельсинового сока и потянулся к миске с тушеным нутом.
Мастер-колесничий прибыл в оазис точно к полуночи и отбыл обратно в столицу за два часа до рассвета. Измочаленный Фаиз, на ходу стаскивая с себя кожаный нагрудник, дохромал до источника, опустился перед ним на колени и стянул перчатки. Стертые вожжами ладони нестерпимо горели, так, словно бы с них заживо сняли кожу. Фаиз погрузил руки в воду по самые локти и с тихим благодарным вздохом прикрыл глаза. Посидел так немного, потом умыл покрытое слоем пыли лицо и улыбнулся, вспомнив обещание Гаяра. После тренировки мясо есть не возбранялось. А плов, что и говорить, его тени всегда удавался на славу. Того же эль Хаарта, вон, от блюда было за уши не оттащить… «Любопытно, — подумал Фаиз, — трубку-то этот святоша выбросил? Или рискнет всё же использовать хоть разок?» Он вновь улыбнулся краем губ, в душе, однако, ощущая уже ставший привычным холодок неуверенности. Это чувство возникало теперь всякий раз, стоило Фаизу вспомнить приятеля, и он никак не мог понять, отчего. Эль Хаарт был дурак — не в том смысле, в каком обычно понимают это слово, но в том, что касалось людей, — он совершенно в них не разбирался, и пусть самому Фаизу оно вроде бы было на руку, но почему-то ужасно бесило. Знать, что тебя используют, — и позволить это? Изо дня в день делить стол с человеком, для которого ты не больше, чем объект задания, терпеть его насмешки — и искренне огорчиться, узнав, что этому наконец-то пришел конец?.. Будь недавние подозрения шафи не лишены оснований, Фаиз бы это понял. Он сознавал свою привлекательность для таких, как он сам, — но Нейлара эль Хаарта мужчины не интересовали. И любить Фаиза ему уж точно было не за что — но как тогда всё это понимать?.. «Мне нравилось тут, с тобой», — всплыл в памяти голос Нейла, и Фаиз раздраженно передернул плечами. Лично ему всё это совсем не нравилось. В немалой степени потому, что он никак не мог перестать об этом думать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Позади тихо, знакомо заскрипел песок. Фаиз открыл глаза и обернулся через плечо: к источнику спешил Гаяр с деревянной кадушкой в одной руке и узелком чистой одежды в другой. Жаль, нельзя искупаться по-человечески, подумал Фаиз, поднимаясь. Скинул сапоги, сбросил на землю пропитанные едким потом рубаху и шальвары, дождался, когда прислужник окатит его тремя полными ведрами воды и отмахнулся от протянутой простыни:
— Так обсохну, — сказал он, разводя руки в стороны и подставляя тело свежему ночному ветерку. — Про плов не забыл?
— Нет, мой господин, уже всё готово, — Гаяр, обернувшись на белеющий во тьме шатер, понизил голос. — У нас гости, мой господин. Час назад прибыл шафи, ждет вас.
Фаиз нахмурился. Открыл глаза, тоже метнул быстрый настороженный взгляд в сторону своего шатра и сдвинул брови:
— Господин здесь? Зачем? Гонки еще только через два дня… Что ты застыл, образина?! Одеваться, быстрее!
Шарарец молча исполнил повеление. Фаиз торопливо натянул шальвары, нырнул головой в сорочку и сунул ноги в туфли. С тех пор, как почти три недели назад они с шафи расстались на Дворцовом холме, от него не было никаких известий — и тут вдруг это внезапное появление! «Что здесь понадобилось господину в такое время? — со смутной тревогой думал Фаиз, поднимаясь по дорожке к шатру. — За мной никакой вины нет, а была бы, так он не пришел бы лично… Планы насчет принцессы изменились? Или, не дай боги, что-то с аль-маратхи?» Последняя мысль заставила молодого человека ускорить шаг. Благополучие повелителя Алмары волновало его постольку-поскольку, куда больше беспокоился он о своем господине — и о себе. Железный шафи был правой рукой Селима Тринадцатого, он был предан ему безраздельно, и будущего без своего повелителя не мыслил — да и что стало бы с тем будущим, случись светлейшему остаться в прошлом?.. Да, Мурад ан Махшуд являлся главой почтового двора, власть его была бесспорной, но и недоброжелателей у него хватало — взять хоть первого советника аль-маратхи, с которым они были давние соперники. Случись что с Селимом Мудрым, сиятельный шауки Рифат-ан-Керим не упустит возможности избавиться от своего главного конкурента, и пусть это ему навряд ли удастся, передел власти затронет всех по обе стороны трона. В том числе и Фаиза — а ему этого, несмотря на всю верность учителю, совсем не хотелось.
Терзаясь дурными предчувствиями, молодой человек единым духом взлетел по дорожке, откинул полог шатра и шагнул через порог.
— Мой господин! — выдохнул он, стремительно опускаясь на одно колено. Шафи, сидящий в россыпи подушек на широком ложе, улыбнулся.
— Фаиз, — сказал он, отняв от губ мундштук трубки большого шаашира, что стоял перед ним на столике. — Ну, довольно. Встань.
Молодой человек подчинился, не без облегчения отметив про себя, что, кажется, он чересчур поторопился с выводами. Вид шафи имел расслабленно-благодушный, вокруг него не толпилась охрана, а значит, что бы ни привело его сюда, о Селиме Тринадцатом пока беспокоиться не стоило.
