– Разумеется. Ведь девочка ваша внучка.
– Вот именно. Дочка моего сына, которого я, между прочим, тоже любил. Понимаю, поверить трудно, но все же…
– Нет. Совсем не трудно, – покачала головой Грейс. – Я тоже его любила.
«По крайней мере, я любила того человека, каким его считала», – мысленно прибавила Грейс. Нюанс небольшой, но существенный.
Тут на застеленных ковром ступеньках послышались шаги. Наоми спускалась на первый этаж. При каждом ее шаге сердце Грейс сжималось. Она понимала – сколько ни готовься, отреагировать нормально все равно не сможет. В первый раз Грейс всерьез задумалась о том, чтобы сбежать. Но было в этом что-то некрасивое, унизительное – взрослая женщина спасается бегством от младенца. Грейс покрепче схватилась за сиденье стула и устремила мрачный, решительный взгляд на кухонную дверь.
Казалось, на кухню с ребенком на руках вошла не Наоми, а совсем другая, незнакомая женщина. Темные волосы растрепались, и двигалась она живее, энергичнее – даже при том, что держала девочку на бедре тем самым способом, который заведен у всех матерей. Вот она, Элена. То есть Абигайль. Казалось, даже цвет лица у Наоми Сакс изменился – стал более ярким и здоровым. Наоми стала почти похожа на совершенно счастливую женщину. В дверях она спросила:
– Надеюсь, все объяснили?
Грейс поднялась на ноги. Никто не просил ее о том, что она собиралась сделать. Впрочем, Саксы и не решились бы. Что, впрочем, было совершенно оправданно. Но Грейс все равно протянула к девочке руки. Она вовсе не собиралась так поступать и даже не была уверена, что хочет этого. Но решила не сворачивать на полдороге.
– Можно?.. – спросила она у Наоми.
Та поначалу не ответила, но потом взяла ребенка и протянула Грейс. Грейс взяла девочку на руки. Элена больше не была смуглым младенцем, приведшим в такое замешательство членов родительского комитета, когда Малаге Альвес вздумалось покормить ребенка грудью – обеими грудями. Теперь Элена превратилась в пухленькую девочку, головку которой окружало облачко тонких темных волос. Щечки украшали глубокие ямочки. Ножки были крепкие. А еще девочку почему-то вдруг очень заинтересовало ухо Грейс. Она отдавала себе отчет, что судьба ребенка трагична. Биологический отец убил мать, отец по документам от нее отказался, и брата она фактически лишилась. А ведь крохе всего полгода. Грейс обратила внимание, что у девочки все такие же длинные красивые ресницы, которые женщины обсуждали во время той, первой встречи.
У Генри были такие же – тоже красивые, тоже длинные.
– Кажется, мне пора, – сказала Грейс.
Наоми осталась в доме с ребенком, а Дэвид и Митчелл проводили гостью до машины, а на прощание заключили в крепкие объятия.
– Ну все, теперь вы с Генри от нас не отделаетесь, – бодро объявил Дэвид. – Придется терпеть.
– Папа! Звучит, как угроза! – рассмеялся Митчелл. – Не слушай его, Грейс. Ладно, будем ждать звонка. А если не позвонишь, берегись, из-под земли достанем. Черт, опять какие-то угрозы получаются… И совсем не смешно. Извини.
– Не знаю. По-моему, смешно, – поддержал сына Дэвид.
Грейс заверила обоих, что шутки – просто обхохочешься, села в машину и завела двигатель. Казалось, Грейс приехала в Рослин много часов назад. Только сейчас она сообразила, что понятия не имеет, сколько времени.
Выехав на трассу 495, Грейс достала телефон и позвонила отцу на мобильный. Ответил он сразу. Голос звучал взволнованно.
– Ты где? Получила мое сообщение?
– Нет. Извини. Вы что сейчас делаете? Ужинаете?
– Да. Вернее, кое-кто не ест, но все же… Мы в «Свином раю».
Не удержавшись, Грейс рассмеялась:
– Как же вы уговорили Еву отправиться в заведение с таким названием?
– Генри сказал, что «Свиной рай» – это просто метафора. Представляешь, употребил такое слово!
– Впечатляет, – согласилась Грейс.
– А когда пришли и Ева увидела меню, быстренько заказал ей коктейль «Май Тай», и дело сразу пошло на лад. Теперь сидит вполне довольная. А твой сын уплетает за обе щеки поросенка, да еще с таким видом… как бы это сказать… райского блаженства.
– Дай ему телефон на секундочку, – сказала Грейс и попросила отца взять домой немного утиного салата.
Голос у Генри был веселый, каким он может быть только у двенадцатилетнего мальчишки, после долгого отсутствия снова посетившего любимый ресторан.
– Ты где? – задал Генри тот же вопрос, что и ее отец.
– Давай заведем собаку, – сказала в ответ Грейс.
Глава 22
Что обо мне скажут, когда выйду из комнаты
Генри мечтал об умной собаке. Если верить проведенным сыном тщательным исследованиям, в плане интеллекта на первом месте стояла бордер-колли. Но в приютах Западного Коннектикута этой породы не оказалось. Большую часть составляли питбули либо метисы питбуля. В конце концов выбрали какую-то разновидность гончей. В день, когда Грейс и Генри ехали по трассе 7, эта собака оказалась единственным «непитбулем» в муниципальном приюте Данбери. И Грейс, и Генри решили, что больше искать не будут – они ведь уже готовы заводить собаку (хотя в случае Грейс вернее было бы сказать – настолько готовы, насколько это вообще возможно). Им повезло – пес оказался умным и ласковым. Возраст – один год, среднего размера, окрас – черные и коричневые пятна, а сзади – что-то напоминающее симметричное пятно Роршаха[65]. Не успели отъехать от приюта, как пес расположился на коленях у Генри, вздохнул сразу всем телом и моментально уснул. Убедившись таким образом, что собака и впрямь умная, Генри решил назвать его Шерлок.
– Уверен? – уточнила Грейс с переднего сиденья. – Не слишком ли большая ответственность для такой маленькой собаки? Имя ведь надо оправдывать.
– Шерлок справится, – бодро отозвался Генри. – Он собачий гений!
А еще Шерлок был южанином. Работница приюта, просмотрев его документы, объяснила, что южные приюты часто оказываются переполнены, и тогда, чтобы не усыплять животных, собак и кошек отправляют в менее населенные северо-восточные штаты. Шерлока, например, привезли прямиком из Теннесси. Так что не стоит удивляться, если пес будет лаять с южным акцентом.
– Давай заедем в зоомагазин.
– Мы ведь уже купили корм.
– Надо заказать именную миску. А еще ошейник. У Дэнни есть пес Герхард, так у него на ошейнике так и написано – «Герхард».
Собака, о которой говорил Генри, была шнауцером шоу-класса, и хозяева весь год возили его по выставкам. Родители Дэнни оказались на удивление приветливыми и веселыми людьми. Его мать звали Матильдой, но она настояла, чтобы и Грейс, и Генри обращались к ней «Тиль», потому что ее так «все называют». Однажды вечером, приехав забрать Генри, Грейс позволила зазвать себя на ужин и от души насладилась забавными историями с выставок, включавшими описания того, как собакам наводят красоту перед выступлением. К собственному удивлению, весь вечер Грейс смеялась от души – такого с ней давненько не бывало.
И все же Грейс сказала Генри, что равняться на Герхарда – и его семью – они не станут.
– В каком смысле? – уточнил искренне озадаченный Генри.
Грейс объяснила. Глядя в зеркало заднего вида на длинную прядь волос, спадавшую на лоб Генри, она поражалась, каким же взрослым стал ее сын. Когда он еще был младенцем, педиатр сказал Грейс, что ребенок безо всяких преувеличений может вырасти за ночь. Случается, с утра мать замечает, что ножки у сына или дочки стали длиннее, а головка больше. Так бывает. В последующие годы Грейс часто вспоминала эти слова. Особенно в тот день, когда второклассник Генри вдруг окончательно и бесповоротно перестал быть малышом. А то лето два года назад, когда Грейс поехала в Грэйт-Баррингтон покупать Генри кроссовки, причем выбрала те, которые были даже чуть-чуть великоваты. А через неделю Генри принялся жаловаться, что в этих кроссовках у него упираются пальцы. А когда снова поехали в магазин, пришлось приобретать такие же на два размера больше. А теперь Генри снова быстро вырос – но на этот раз речь шла не о росте, размере ноги или обхвате головы. Пока Грейс была занята другими заботами и проблемами, связанными с побегом Джонатана, Генри успел попрощаться со значительной частью детства. Теперь перед ней был уже не ребенок, а скорее подросток. Сын был готов вступить в ту пору, когда мальчишки с длинными вихрами, легкомысленно пренебрегающие личной гигиеной, постепенно начинают замечать, что девочки отличаются от них, и задумываться, что с этим делать. А еще Генри производил впечатление мальчика, довольного жизнью. Даже… может ли такое быть?., счастливого мальчика. Никаких следов переживаний или уныния. Обычный, нормальный мальчишка, живущий обычной, нормальной жизнью – школьные друзья, контрольная по математике в понедельник, принудительная обязанность играть в школьном оркестре и место аутфилдера[66], которое он недавно занял в команде «Лейквиллские львы». Спонсировал команду не кто иной, как пиццерия «Смиттис» в Лейквилле. Та самая, в которой они с Генри ели жирные кушанья в день побега – так его теперь называла Грейс.
