– Но у меня есть то, что нужно! Конечно! Последняя жертва!
Она погладила свое гибкое тонкое тело, скользя пальцами по груди, по тонкой талии. Глаза ее лукаво сверкнули.
Пип передернулся.
Алые губы Брид сложились в полуулыбке.
– Я же Брид, Дева, – произнесла она таким тоном, будто мысль эта была ей непривычна. – И мне есть что отдать ради силы. Я не обижу Великую Мать, а она не обидит меня.
– Брид, ты нездорова, – прошептал Пип, пугаясь безумного выражения глаз юной жрицы.
Девушка подняла руку – струйка крови тонкой змейкой обвилась вокруг ее предплечья.
– О, Великая Мать. Услышь меня!
Она бросилась ниц, яростно извиваясь по влажной лесной подстилке. Почему-то чем растрепаннее и грязнее становилась младшая жрица, тем сильнее Пип желал ее сильное и восхитительно женственное тело.
– Я Дева, я могу предложить величайшую магию первого посвящения! – Внезапно безумное выражение исчезло с ее лица. – Вот именно! И распоряжусь этой магией с умом!
Она огляделась.
– Но кого же выбрать? Халь, Кеовульф и Абеляр – все отважны, все достойны. – Девушка смерила внимательным взглядом Ренауда. – И принц – хотя у него, боюсь, духа не хватит.
Глаза ее скользнули по Пипу и, ни на миг не задержавшись на нем, вернулись к Халю.
– Она не простит меня, – произнесла младшая жрица, обращаясь к молодому воину. – Кабы ты бодрствовал, то принял бы участие с должным пылом, но ты, увы, спишь. Остается лишь один выбор. О, дитя, прости меня, я причиню тебе боль – но я должна действовать.
Она обвела взглядом лес, чуть прищурившись, точно выискивала что-то в тени деревьев.
– О да, пахнет кобольдами! Она молодец, что призвала их. Значит, и он придет. – Брид щелкнула пальцами. – Пип, идем к иве. Оставь меч рядом с Халем и пойдем со мной.
Пип отгадал, что она задумала. Неужели она избрала его? А почему бы и нет? Ведь из него так и брызжет юношеская энергия! Паренек с пересохшим горлом припустил за юной жрицей и неуверенно остановился в нескольких шагах от ивы. Брид коснулась рукой корявого ствола и окликнула дерево:
– Сайлле Земли, Ведунья-Ива. Дождемся ночи и восхода луны – в тот час магия ивы сильнее всего.
Пип нервно покосился на котел чародеев. А ну как призраки вернутся? Правда, Брид говорила, что этого можно не опасаться, но все-таки…
Время тянулось медленно, жрица ничего не предпринимала, выжидая, пока сядет солнце. Мало-помалу любовный пыл Пипа поубавился, паренек отошел в сторону и сел на бревно, жуя веточку. Брид все так же безмолвно несла стражу под деревом.
Темнота подкралась незаметно. Пип даже удивился, обнаружив, что уже настала ночь, а над деревьями поднялась луна. Брид наконец-то проявила признаки жизни. Паренек поглядел на прибывающую луну. Хотя она еще не округлилась окончательно, но Пип в жизни не видел, чтобы она была такой яркой и большой. Брид запела – глубокий сильный голос торжественно разносился под сводами леса.
Внезапно паренек разинул рот, роняя изгрызенную веточку.
– Ты призвала меня! – раздался из тьмы под ивой надтреснутый старушечий голос. – Много воды утекло. Не думала увидеть тебя в столь добром здравии. И такой молодой! Твоя магия гораздо, гораздо сильнее, чем я полагала.
– И все же не такая сильная, как мне бы хотелось. У меня осталась только одна возможность – и я выжму все, что могу, из этой силы, из этой жертвы.
Согбенная фигура выступила из тени и, шаркая, шагнула вперед. Пип сразу же узнал странную старуху, что помогала тушить пожар в Хобомани, когда кобольдам грозила гибель в огне.
Она кивнула, откидывая с головы свисающие края капюшона и подставляя лицо потокам лунного света. Зашагала вокруг расколотой ивы.
– Приятно, что ты меня не забыла. Давно уже Троица не выбирала никого из нашего рода. Слишком часто жрицы подчинялись зову лишь собственных своих страстей.
Старуха со свистом вобрала в себя воздух. Пип ждал, что она завоет по-звериному, но из горла ее вырвался звук, более напоминающий глубокий стон, переходящий в рев. Откуда ни возьмись, налетел резкий ветер – он пел и шумел в ветвях древнего дерева, вихрем налетал на старуху. И вот в ответ вдали раздался ясный, безошибочно узнаваемый трубный рев могучего оленя, гулкий и звучный. Брид воздела руки.
– Да начнется танец жизни!
Жрица поставила к ногам золотую чашу. Старуха сорвала у основания ивы несколько тонких, гибких, как хлыст, побегов, выложила из них кольцо вокруг Брид и принялась медленно, торжественно выхаживать по периметру этого круга.
– Да родит сия магия великую жизнь! Да будет жизнь!
Она обошла поляну, прикасаясь к ветвям деревьев, что росли по краю. И в ответ из стволов начали выходить новые темные фигуры, такие же старые и согбенные, как и она сама. Пип протер глаза. От этого хождения по кругу у него уже голова закружилась. Казалось, даже деревья присоединились к пляске, качая ветвями в ритм пения дряхлых и сморщенных старцев и старух, что, в свою очередь, раскачивали руками, точно подражая деревьям.
– О жизнь! Великая жизнь! – пели они. – Мы рождены Землей, мы деревья Земли, и мы будем жить!
Невообразимый хоровод кружился по поляне, все разрастаясь и призывая в свои ряды новых и новых диковинных созданий.
Пип съежился: из леса валом повалили звери: барсуки, кабаны, лисы, кролики – все они вливались в великий танец жизни. Вращаясь в центре круга, Брид повелительно щелкнула пальцами:
– И ты, Пип. Танцуй! А зачем еще ты здесь, скажи на милость?
В следующую секунду на поляну выскочил легконогий олененок, а за ним – огромный белый олень. Могучий, величественный, он возбужденно трубил, угрожающе наставляя ветвистые рога на всякого, кто смел заступить ему дорогу. Одним прыжком он перелетел через кольцо ивовых прутьев – и Пип ахнул. В центре поляны стоял уже не олень, а человек – высокий мужчина с длинным луком в руках, красивый, но очень уж своеобразной, сугубо земной красотой. Такой же крестьянин, как и сам Пип. Одет он был в кожаные штаны и зеленую тунику, длинные нечесаные волосы спадали на плечи.
– Добро пожаловать, Харле! – приветствовала его Брид.
Они начали кружить друг возле друга. Лесной великан отбросил лук и сорвал с себя тунику, оставшись голым выше пояса. Смуглый, мускулистый, он двигался грациозно и энергично, рыча на любое животное, что смело подойти слишком близко, возбужденно фыркая и вбирая аромат вожделения, что окутал поляну. Взяв из рук девушки серп, Харле рассек на ней платье, скинул с ее плеч. Обнаженное тело юной жрицы сверкнуло в лунном сиянии.
Сейчас не было места ни скромности, ни целомудрию. Наблюдатели пели громче и громче, быстрее и быстрее, понуждая к совокуплению. Харле скинул штаны и, огромный, обнаженный, подступил к Деве. Со звериным рыком схватил ее, кинул лицом вниз наземь. Он упал на нее, как лев, что жаждет овладеть львицей, кусая девушку за шею, крепко прижимая к себе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
