Нет, это не охотники. Три выстрела почти через одинаковые промежутки времени… Это сигнал бедствия. Кто-то нуждается в помощи. Может быть, погибает от жажды и голода, может быть, сбился с пути. Медлить в пустыне нельзя. Если человек ослабел, не может идти, у него нет воды, а солнце жжет так немилосердно, — смерть неминуема. Надо срочно оказать помощь.
И Лена решительно пошла в пески в противоположную сторону от метеорологической станции. Она шла по караванной тропе, но шла ли она в нужном направлении, точно не знала. Выстрелы больше не повторялись.
* * *
В тридцати километрах от метеорологической станции работала геологическая экспедиция.
Основная база экспедиции расположилась у колодца в западной части центральных Кара-Кумов, а во все стороны от нее уходили в пески изыскательские партии. Один из таких отрядов состоял из трех человек: пожилого геолога Константина Ивановича, студента-практиканта Миши и проводника туркмена, которого звали Ишим. Отряд разбил свою палатку вдали от базы, на дне русла давным-давно высохшей реки. Возможность спокойно работать обеспечивали запасы воды и продовольствия, охотничьи ружья и точная карта пустыни с обозначениями колодцев и караванных путей.
Проходившая невдалеке караванная дорога вела к колодцу с пресной водой. Если бы вдруг иссяк запас воды, то до колодца было не больше нескольких часов ходу.
В береговых уступах обнажались древние горные породы. Геологам посчастливилось найти мрамор, но они хотели определить, велики ли его залежи, а это требовало времени. Ишим отправился на верблюде к базе за продуктами и водой. Он уехал на рассвете, а к полудню заболел Константин Иванович. Начался сильный озноб, поднялась температура, и уже через несколько часов он лежал в палатке без сознания и бредил. Ночью ему стало хуже, и утро не принесло облегчения. Миша испугался. Больной всё время просил пить, и отказать ему было невозможно. Если он проболеет еще два-три дня, то вода может кончиться до прихода Ишима с базы. В пустыне всегда надо иметь воду в запасе. Миша это знал. Надо было что-то предпринять до прихода Ишима.
Миша рассчитал, что до колодца, указанного на карте, и обратно он сможет дойти в несколько часов. Поэтому он поставил около больного всю воду, какая у них была, оставил пищу, написал записку, что пошел к колодцу, взял пустой бидон, ружье и отправился в путь.
По карте до колодца было всего десять километров. По ровной дороге и в умеренном климате это два часа пути. Но когда ноги увязают в песке, когда всё время приходится обходить высокие барханы, расчет времени путается.
Миша был выносливым человеком. Он всегда занимался спортом, привык к походам в разных условиях, но в пустыне он был впервые. Вначале он шел бодро, насвистывая какую-то песенку. Но вскоре у него запеклись губы, захотелось пить, он уже с трудом вытягивал ноги из горячего песка, но еще довольно быстро продвигался вперед, сверяя свой путь по компасу.
Он думал о том, как он напьется у колодца, и не сразу заметил, как начали дымиться гребни песчаных барханов. Он остановился и осмотрелся вокруг В разных местах с вершин барханов срывался песок. Небо, как туманом, заволокло пылью. Острые песчинки стали обжигать лицо, руки, становилось трудно дышать.
«Неужели песчаная буря?» — подумал Миша, и в памяти всплыли слышанные им рассказы о разных бедствиях, которые причиняют бури в пустыне.
Что делать?
Укрыться было совершенно негде. Он шел по барханам среди подвижных песков. Если ляжет, его засыплет с головой и он задохнется, устоять же против ветра было немыслимо. В это время он заметил вдали куст саксаула и решил до него добраться.
«Будет хоть какая-нибудь защита от ветра», — подумал он и, обвязав лицо до глаз носовым платком, чтобы песок не проникал в нос и рот, упрямо стал продвигаться к одинокому деревцу.
«Пески поют. — подумал Миша, — к урагану…»
Тем временем небо стало серым, солнце исчезло. Стемнело. Миша посмотрел на часы, стрелки показывали всего два часа дня. Ветер усиливался. Мимо одинокого путника неслись со страшной быстротой сухие ветки колючек, волочились по песку вырванные с корнем кустики солянок.
Насыщенный мельчайшим песком воздух стал нестерпимо удушливым. Внезапно пение песков прекратилось, наступило временное затишье. Потом налетел ураган.
Миша упал и уткнулся лицом в руки. Что-то грохотало над ним, цеплялось за одежду, уносилось дальше. Песок мгновенно набился в карманы, за шиворот, во все складки. Человек был один среди песчаной бури. Казалось, что пустыня и небо соединились и неслись куда-то вместе в едином порыве. Было жарко и душно. Воздуха для дыхания не хватало. Нос, уши и горло были забиты песком. Еще одна минута — и легким не хватит воздуха. Потная рубашка прилипла к телу, уже наполовину засыпанному песком. Невыносимо хотелось пить. Слюна стала густой и вязкой.
«Неужели конец? Неужели никто даже не найдет моего тела?» — думал Миша в отчаянье и вспомнил, как он еще недавно, всего месяца два назад пил дома холодную воду. Он пришел тогда разгоряченный со стадиона… Какая была вкусная, свежая вода!.. А мать ему говорила:
— Миша, будь осторожен, не простудись.
Вот теперь хотя бы только один глоток, одну только каплю!
Потом молодому человеку показалось, что он теряет последние силы. Он задыхался, давило грудь, стучало в висках, в глазах кружились красные пятна… а по голове струился песок с шорохом, который казался Мише грохотом.
Сознание его помутилось. Он затих. Песок пересыпался через его тело.
Прошло не мало времени. Один из песчаных холмиков, насыпанных бурей, зашевелился. Миша поднял голову.
Ветра почти не было. Густая пыль еще висела в воздухе, но песок лежал почти неподвижно. Миша попробовал сплюнуть песок, набивший рот, но слюны не хватало. Ему пришлось пальцем очистить сухой рот. Распухшим языком он облизал потрескавшиеся губы и только теперь заметил, что на небе бледно мерцали звезды… Но был ли то вечер или утро, — Миша не знал.
Он посмотрел на часы. Стрелки не двигались, повидимому, и в механизм попал песок. Деревцо саксаула, к которому он стремился подойти в начале бури, было наполовину засыпано песком. Барханы, лежавшие до бури в форме полумесяцев своими рогами к нему, теперь повернулись рогами в другую сторону. Как будто вся пустыня изменила свой облик, и Миша больше не знал, в какую сторону надо идти.
Компаса в кармане не оказалось. Вероятно, он выпал. Миша стал в отчаянье разрывать около себя песок. Но вскоре понял, что это безнадежно.
Песок остывал, повеяло прохладой. Повидимому, ночь только наступала. Измученный всем, что ему пришлось пережить, Миша лег на прохладный песок и быстро заснул.
Проснулся он от жажды и голода. Солнце уже взошло, и песок снова стал накаляться. Чтобы немного утолить жажду, Миша стал жевать терпкие побеги саксаула. Это не помогло. Он решил двинуться в путь.
Деревцо саксаула, к которому он шел перед бурей, стояло немного правее намеченного им по компасу пути. Поэтому он взял направление левее саксаула. Шел он медленно, слабея с каждым часом от мучительной жажды.
В воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка. Встречающиеся отдельные кусты колючек стояли неподвижно.
Вдали, там, где пустыня сливалась с небосклоном, появились цепи снежных гор, у подножья виднелась зелень. Там вода! Миша ускорял шаги… Нет, — мираж…
Кругом все застыло, скованное зноем. Песок, солнце. Жара.
Сколько он прошел за этот день и сколько ему еще осталось идти до колодца, Миша не знал. С трудом вытаскивая ноги из песка, он медленно брел всё вперед и вперед.
Он не заметил, где и когда оставил пустой бидон, но ружье было с ним, и он его не бросал, хотя нести было невыносимо тяжело. Подняв голову, он неожиданно увидел воду. Широкое серое озеро или море лежало вдали, сливаясь с горизонтом. Оно блестело на солнце.
«Неужели опять мираж?» — пронеслась мысль в его разгоряченном мозгу. Он посмотрел под ноги и заметил, что идет по широкой тропе, еле заметной в глубоком песке. По обе стороны тропы вздымались песчаные холмы, принявшие очертания громадных горбов каких-то допотопных чудовищ. На тропе валялись выбеленные солнцем и ветром кости. «Должно быть, верблюды», — как-то равнодушно подумал Миша.
Над ближайшими холмами кружилась громадная птица, то спускаясь к песку, то снова поднимаясь высоко в небо.
«Уж не меня ли выслеживает этот стервятник? — подумал Миша. — Но я еще жив… — и он вспомнил о ружье, которое болталось за спиной. — Я жив…»
С невероятным усилием он снял его с плеча, кое-как прицелился в птицу и нажал курок. Раздался выстрел. Птица взлетела повыше, потом, кружа в воздухе, стала снова спускаться над морем. И тут вдруг Миша понял, что серые полосы моря — это шоры, серые солончаки, он также понял, что идет по караванной тропе к колодцу, указанному на карте. Следовательно, он не сбился с пути, колодец близко, но идти он уже не мог. Тогда последним усилием Миша заставил себя снова взять ружье и выстрелить. Он стрелял, чтобы его услышали у колодца. Ведь там могли быть люди. Потом он тяжело опустился на песок, сознавая, что больше не встанет.
