— Ветер давай! — прикрикнул Петька на переставшего махать приятеля.
Огонь вцепился в сухие бока поленьев, защелкал и загудел, унося в трубу красные хвосты искр.
— Что, видел? Я в любую погоду костер разожгу.
— И в дождь?
— И в дождь, — уверенно кивнул Петька, направляясь к выключателю гасить свет. — Ишь, гудит, — восхищенно прошептал он, — как настоящий. Я сейчас.
В темноте красноватое пламя действительно напоминало костер. Смолистые дрова пахли лесом. Огненные блики метались по комнате, превращая обычные предметы в странные, колеблющиеся тени.
— Спальные мешки вот, — вынырнул из коридора Петька, на твой. В тайге без мешков могила.
По мохнатому воротнику Толик узнал свое пальто.
— Какой же…
— Тс-с… — остановил его Петька таинственным шопотом, — мы с тобой у костра, вроде геологи-следопыты. Кругом тайга, кедры… а мы руду ищем, и ничего… нам не страшно.
Толик подвинулся поближе к товарищу. Ему вдруг показалось, что в зеркале шкафа, напоминающего сейчас мрачный утес, сверкнули красные глаза притаившегося зверя.
Целый вечер друзья искали железо и золото, продирались сквозь непроходимые заросли, тонули в болотах, сражались с тиграми. Даже поругались, выманивая из берлоги медведя.
— Сейчас мы эту берлогу обложим, — командовал Петька, ползая на четвереньках вокруг письменного стола.
— Чем? — с готовностью спросил Толик.
— Ну, облаву сделаем, собак, значит, нужно, — пояснил Петька, — ты давай… Лай.
— Авв-ав, — стыдливо тявкнул Толик.
— Да разве так медведя дразнят! — рассердился Петька. — Так только болонки на мух лают. Смотри, как надо: «р… р… р, гав-гав-гав», — оглушительно загрохотал он простуженным басом и полез в берлогу. — Лезь за мной!
— Я лучше стрелять буду.
Петька не ответил, он зарычал по-медвежьи, пронзительно взвизгнул и кубарем выкатился из-под стола.
— Стреляй! Не видишь, — я раненый! — закричал он. Толик щелкнул языком и для верности смазал Шапкина по спине.
— Кого бьешь! — завопил Петька. Но Толик уже сидел на нем.
— Убил, убил! — захлебывался он от восторга, — сейчас шкуру снимать будем!
— Вот я тебе сниму! — вывернулся Петька. — С таким напарником только на кошек охотиться. — Он посопел, сердито глядя на Толика, и добавил примирительно:
— Ну ладно, в тайге всякое бывает. Теперь делай мне первую помощь.
Печка уже протопилась, когда Толик вспомнил про тетради.
— Уроки-то, Петя?. — сказал он упавшим голосом.
— Ну и что, уроки? Нечего, завтра сделаем. Мороз-то!..
Пошевелив угли кочергой, Петька развалился на своем спальном мешке.
— По естествознанию нас уже спрашивали, по русскому тоже. Медвежатинки бы сейчас зажарить, — мечтательно вздохнул он. — Любишь медвежатину?
— Люблю; только вдруг завтра в школу?
— Да что ты заладил? Сказано, — завтра мороз будет, и всё… — Но, чувствуя, что Толик не очень верит, Петька нехотя полез к окошку. — Воздух нюхаю, самый таежный способ предсказывать погоду, — объяснил он, пыхтя у открытой форточки.
Морозный пар медленно опускался по стенке на пол.
— Ну, сколько нанюхал?
— Гра… градусов 30, — дрожа от холода, но стараясь сохранить глубокомысленный вид, объявил Петька.
Ребята расстались поздно. На улице было холоднее, чем днем. Под ногами отчаянно скрипело. Воздух стал гуще, казалось, вот-вот он начнет примерзать к стенам и падать на землю звонкими льдинками. Продрогший Толик уснул, едва добравшись до постели.
Утром его разбудили чьи-то холодные руки. Тихонько, словно напоминая о том, что оно скоро заговорит, тикало радио.
У дивана в расстегнутом пальто стоял Петька. Вид у него был угрюмый. В руках он держал свой видавший виды портфель.
— Ты чего?… Случилось что-нибудь?
Петька отвел глаза и безнадежно показал головой на окно. За оттаявшим стеклом медленно летели крупные хлопья сырого снега.
— Вот тебе и дым свечкой, — растерянно прошептал Толик.
Р. Амусина
Открытие
Оказывается, девчонки — совсем не плохой народ. Надо только уметь с ними правильно разговаривать. Хотите знать, как мне удалось сделать это открытие?
Когда моя сестра Варька окончила ясли и поступила в детский сад, она была еще совсем хорошей девочкой. А с тех пор, как мы подросли, она совершенно перестала меня слушаться: как я ни дергал ее за косы, как ни швырялся в нее резинкой и даже линейкой, — ничего не помогало! Было обидно, что вся моя воспитательная работа пропадает зря.
Варька даже и разговаривать со мной иногда не хотела.
И вот однажды мы сидели в комнате и занимались. Мне надо было выучить уменьшительно-ласкательные суффиксы.
Я начал учить:
— «Очк», «ечк», «еньк», «ушк»…
Но все эти «очки-и» и «ечк-и» немедленно выскакивали из головы обратно.
Тут я вспомнил, что надо называть предметы с этими суффиксами, тогда на примерах всё и запомнишь. Только на чем бы по поупражняться?
«А возьму-ка, — подумал я, — первый попавшийся предмет и на нем поупражняюсь».
Первым предметом, который попался мне на глаза, была Варька.
— Вар-ечк-а, Вар-юшк-а… — сказал я вслух.
Вдруг смотрю, — Варька вскочила и стоит, как вкопанная, даже еще хуже — как каменная.
«Что это с ней такое?» — подумал я, но тут же решил не отвлекаться и упражняться дальше.
Следующим был суффикс «еньк».
Тут надо взять какое-нибудь прилагательное… Ага, нашел!
— Милая, мил-ень-кая… — упражнялся я вслух.
Вдруг вижу, у Варьки такое удивление на лице, какого я раньше у нее никогда и не видал.
«Что это она?» — подумал я, но опять решил не отвлекаться, — мало ли чему девчонки удивляются! А для серьезного человека это, наверное, вовсе и неинтересно! И я стал искать примеры на суффикс «енк».
Я огляделся, но Варька стояла прямо передо мной и закрывала собой все другие примеры. А из самой Варьки и суффикса «енк-а» не получалось ничего путного — какая-то Вар-енка… Но когда я произнес вслух это слово, Варька меня поправила:
— Я тебе не «Варенка», я тебе сестра, Варя.
Сестра… Ага! Вот оно, нужное слово, — обрадовался я. Прибавить «енк», и получаем «сестр-енк-у»!
Потом я стал повторять вслух все выученные суффиксы подряд:
— Вар-ечк-а, мил-еньк-ая, сестр-енк-а…
Это я громко повторил три раза. Смотрю — что такое! Варька опять разглядывает меня, как будто перед ней какая-то исключительная личность, и словно она меня первый раз в жизни видит. Смотрит и улыбается…
— Варька, — говорю я, — ну чего ты на меня глаза вылупила?
Тут Варька вдруг вся съежилась, вздохнула и отвернулась.
«У Варьки какие-то сильные переживания, — подумал я. — Спросить, что ли?… Нет, не буду — какие уж там переживания могут быть у девчонки-четвероклассницы! А я уже, как-никак, пятый класс заканчиваю».
Но мне было так интересно, что я не выдержал и спросил:
— И чего это ты? То вдруг сияешь, как замок на портфеле, а то вдруг глаза в землю, а косицы кверху.
— Будто ты сам не понимаешь! — ответила Варька.
Я не понимал, но допытываться не стал.
Назавтра я учил вводные слова, а Варька со своей подругой сидели в другом конце комнаты.
Мне попались на глаза резинка и карандаш. Я составил предложение и сказал его вслух:
— «Дайте мне резинку и карандаш».
Теперь надо было вставить вводные слова. И я стал составлять новое предложение уже с вводными словами:
— «Дайте мне, будьте добры, резинку и карандаш».
И вдруг со страшным грохотом отодвинулись два стула. Варька с Иркой бросились ко мне обе разом, с протянутыми вперед руками, и с такой быстротой, как будто на мне что-то загорелось. Это, оказывается они мои упражнения по грамматике за правду приняли. И как только я вставил вводные слова «будьте добры», они бросились ко мне с карандашами.
Я уже открыл рот, чтобы рассказать им всё, но вдруг понял, почему вчера Варька так сияла, и решил им секрета не открывать. И правильно сделал, потому что они обе сразу стали такие хорошие, что готовы были отдать мне резинки и карандаши насовсем.
Потом мы вместе играли — оказывается, девчонки выдумали много таких интересных игр, до которых мальчишки еще и не догадались додуматься.
Мне захотелось даже и в слово «девчонки» вместо суффикса «онк» поставить «очк» и называть их «девочки», но в последнюю минуту я передумал… Одно слово дела не решает, а «девчонки» всё-таки как-то выразительнее!
А в общем, если знать кой-что из грамматики, то оказывается, что девчонки — очень даже неплохой народ.
М. Колосов
Тушканчик
Рис. И. Ризнича
Давно хотелось мне поймать тушканчика. Эти грызуны вредят полям не меньше сусликов. Весной беда от них зеленям кукурузы, подсолнухов, а летом — посевам хлеба.
