«Мы, Густав, Божиею милостию свейский, готский и венденский король, челом, бью твоему велеможнейшеству князю, государю Ивану Васильевичу, о твоей милости. Великий князь и царь всея Русския земли!»
Здесь, с одной стороны, перечислением собственных титулов шведский король стремится подчеркнуть свое равенство с московским самодержцем, но с другой — своим челобитьем, то есть низким поклоном, он это равенство отрицает. И дальше это же послание, в целом направленное на скорейшее заключение мира, содержит условие, что в случае договоренности мирное соглашение должно быть подписано монархами обеих сторон, а не так, как было ранее — монархом одной из сторон и новгородскими наместниками с другой. Свою позицию шведская дипломатия подкрепляла тем положением, что «наместники новгородские — люди великие, но холоп государю не брат». На это предложение Иван отвечал не просто отказом. Он буквально унижал владельца шведского трона:
«… Если король свои гордостные мысли оставит и за свое крестопреступление и за все свои неправды станет нам бить челом покорно своими большими послами, то мы челобитье его примем и велим наместникам своим новгородским подкрепить с ним перемирье по старым грамотам,… Если же у короля и теперь та же гордость на мысли, что ему с нашими наместниками новгородскими не ссылаться, то он бы нам и послов не отправлял, потому что старые обычаи порушиться не могут… Наместники новгородские — люди великие: князь Федор Даирович — внук казанского царя Ибрагима; князь Михайло Кислый и князь Борис Горбатый — суздальские князья от корня государей русских; князь Булгаков — литовскому королю брат в четвертом колене; теперь князь Михайла Васильевич Глинский — деда его, князя Михайла Львовича, в немецких землях знали многие; Плещеев — известный государский боярин родов за тридцать и больше. А про вашего государя в рассуд вам скажем, а не в укор, какого он рода и как животиною торговал и в Шведскую землю пришел: это делалось недавно, всем ведомо».
Как видим, русский царь считает шведского короля не только ниже своих бояр, но и ставит вровень с его же шведскими торговыми людьми. Надо думать, что причиной такой заносчивости Грозного стали не неудачи шведов в последней войне, там и у русской стороны особых успехов заметно не было. Здесь попросту начали сказываться особенности натуры Ивана Васильевича, в первую очередь, его ничем не обоснованное высокомерие, которое будет за ним замечаться еще не раз и которое станет причиной многих неудач его царствования.
После смерти Густава Вазы унаследовавший шведскую корону его сын Эрик еще больше, чем отец, не мог равнодушно покоряться устоявшемуся унизительному обычаю, запрещающему ему напрямую сноситься с русским царем. Сразу по восшествии на престол он отправил послов в Москву с требованием, чтобы мирные договоренности, достигнутые Грозным с его отцом и утвержденные с русской стороны новгородскими наместниками и скрепленные их печатями, были скреплены печатями царскими и чтобы впредь шведскому королю ссылаться только с самим царем. На это шведским посланникам в Москве ответили:
«Того себе в мыслях не держите, чтобы государю нашему прародительские старинные обычаи порушить, грамоты перемирные переиначить; Густав-король таким же гордостным обычаем, как и государь ваш теперь, с молодости помыслил, захотел было того же, чтоб ему ссылаться с государем нашим, и за эту гордость свою сколько невинной крови людей своих пролил и сколько земле своей запустенья причинил? Да, то был человек разумный: грехом проступил и за свою проступку великими своими и разумными людьми мог и челом добить; а вашего разума рассудить не можем: с чего это в такую высость начали?… Тяжелее всего на свете прародительскую старину порушить».
В 1563 году, заключая с Москвой семилетнее перемирие, Эрик вновь поднял вопрос о том, чтобы ему без новгородского посредничества сноситься с царем, и снова получил отказ. Несмотря на это, между обеими державами, благодаря общей враждебности к Литве, очень скоро установились дружественные отношения, нарушенные, как мы говорили, уже при новом шведском короле.
А предысторию отношений Руси к Швеции бегло можно осветить так…
Еще со времен княжения в Новгороде Владимира Святославича, будущего киевского князя Красное Солнышко, на русской земле как нередкое явление начинает наблюдаться присутствие скандинавского элемента. Особенно много выходцев с северных берегов Балтики было в рядах княжеских дружин, где они играли не последнюю роль в остром соперничестве князей за власть. Именно благодаря заморским наемникам Владимир вышел победителем в борьбе за киевское княжение со своими братьями, у которых по родовым счетам прав на старшинство было больше, чем у новгородского князя. Та же история повторилась после смерти Владимира, когда великим княжением завладел его сын Ярослав, который своим успехом остался должен наемной заморской дружине. Но мы не можем знать, насколько пришлый контингент дружин новгородских князей был именно шведским. Древние письменные источники называют его варяжским, не дробя и не относя к конкретному племени. Но под варягами на Руси понимались любые северные пришельцы, выходцы из каких угодно задворков Балтийских государств: Дании, Норвегии, Швеции. Всех их одинаково называли на Руси варягами или норманнами.
По-настоящему же тесный контакт именно со Швецией устанавливается у Новгорода во время княжения в нем Ярослава, будущего киевского князя, прозванного Мудрым. Будучи еще при жизни отца наместником в Новгороде, Ярослав пребывал в постоянном общении с северным соседом, где сумел не только приобрести много друзей, но и расположить к себе двор, результатом чего стала его женитьба на принцессе Ингигерде, дочери шведского короля Олава Скетконунга. Одним из условий брачного контракта предусматривалась передача женихом невесте в виде подарка одного из пригородов Новгорода — города Ладоги, расположенного на южном берегу Ладожского озера у места впадения в него реки Волхов. Условие было выполнено, после чего управление Ладогой с окружающей областью перешло в руки одного из родственников невесты, но шведское влияние в крае не стало от этого сколько-нибудь преобладающим. Русский элемент продолжал здесь доминировать, скорее пришельцы, привнося некоторые свои специфические особенности в быт аборигенов, в целом принимали устои последних, постепенно растворяясь среди славянского корня. И такое положение вещей не нарушилось обилием родственных связей русских людей со шведами, когда многие новгородцы, начиная с приближенной к Ярославу боярской верхушки, а затем и рядовых дружинников, последовали примеру своего князя.
Но, безусловно, более памятными для истории остались враждебные отношения Руси со Швецией.
Тут надо отметить, что до последних десятилетий XIII столетия военный контакт новгородцев со шведами оставался весьма ограниченным, не отмеченным регулярностью или постоянством. Дело в том, что в отличие от западных соседей, будь то Литвы, или Ливонии, от Швеции Русь была отделена морем, а потому долгое время новгородские пятины не имели на суше общей границы с владениями шведской короны. На севере владения Великого Новгорода включали в себя восточную часть южного побережья Финского залива, далее, оставляя за собой все русло Невы, они охватывали с западной стороны Ладожское озеро, и затем через земли корелов — племени финского корня условная и призрачная граница доходила до Белого моря. Таким образом, на севере новгородская земля граничила лишь с землями финского племени Емь, переживавшим тогда раннефеодальный период развития, почти не тронутый государственными отношениями. Да и с тем граница проходила только по западному побережью Ладоги, а также по среднему и нижнему течению Невы, оставляя свободным ее устье, то есть выход в море. Отношения новгородцев с народами финских племен всегда были мирными, может быть не столько благодаря дружественному характеру последних, сколько благодаря их слабости, чего нельзя сказать о шведах и о варягах вообще. Но шведам, для того чтобы потревожить новгородские владения, необходимо было пересечь Балтийское море и пройти всей протяженностью Финского залива. И хотя все скандинавы и были великолепными мореплавателями и располагали первоклассным по понятиям того времени флотом, шведские терзания русской земли носили характер редких, кратковременных набегов на почти пустынные берега Невы и Ладоги. Будучи отрезанной от Руси морем, Швеция до поры до времени была не в состоянии организовать сколько-нибудь серьезную военную акцию, позволившую бы ей закрепиться на берегах Невы или в южной части Финского залива, закрыв тем самым русским выход в море. А именно к этому и сходились все помыслы северного соседа Руси, стремившегося к полному господству на Балтике.
