принялась закатывать рукава платьев, чтобы как следует рассмотреть предплечья.
– Ты выполнила свою часть клятвы. – Ситрик грустно улыбнулся уголками губ и бросил взгляд на свои изрезанные чёрным руки. – Ты молодец.
Девушка неожиданно всхлипнула. Прежде она так много не плакала, держа в себе слёзы.
Они просидели так немного, а после Илька вытащила из ножен свой клинок. Ситрик видел, как лезвие его дрожит, изгибаясь и мерцая. То это был обычный нож, то изогнутая луна серпа. Здесь, близ подземного мира, лезвие принялось показывать обе свои души. Илька в последний раз посмотрела на жестокий дар Бабушки и Эйно. Ситрик ощутил, как тяжело было ей оторвать от себя нож.
Илька выставила вперёд руку и, зажмурившись, бросила лезвие в реку, и то быстро скрылось в чёрной воде, разрезав гладь. Она поморщилась и, раскрыв глаза, увидела, что на её ладони проявилась маленькая белая царапина, какую оставила, верно, размотавшаяся проволочная обмотка на рукояти.
– Что такое? – взволнованно спросил Ситрик, заметив напряжённое лицо Ильки.
– Нестрашно, – продолжая хмуриться, произнесла девушка. – Я же не порезалась о лезвие. Даже крови нет. – Она показала руку парню, и тот, помня грозные слова Вёлунда, кивнул.
На берегу скрипнула, ломаясь, ветка, и Ситрик уставился в сторону леса, но никого не увидел. Сначала он подумал, что это Ида пришла, поборов свой страх перед озером, но после ощутил на своей спине незримый взгляд. Кто-то следил за ними в этот миг, не желая показываться и прячась. Над водой поднялся ледяной ветер, морща гладь озера и продувая одежду. Ситрик вздрогнул. Он давно не ощущал холода…
Кашлегон на берегах озёр отцвёл ещё прошлой ночью.
В тот день, когда Ситрик и Иголка покинули дом нойты, шёл дождь. Где-то вдалеке за зелёной дымкой деревьев громыхала первая гроза, ранняя в этом году. Юноше хотелось сказать, что дождь в начале пути – хороший знак, только это был не кратковременный ливень, очищающий взор богов, а слепая неясная морось, кутающая дорогу в промозглые туманы.
Ситрик проверил, на месте ли его вещи. За зиму Илька помогла перешить под него одежду, доставшуюся ему с плеча какого-то мужчины из лесного племени. Он успел привыкнуть к этому старому-новому облачению, но скучал по прежнему. Рубаха от Бирны была мягка, как кошачьи лапки, а башмакам Бьёрна, казалось, были не страшны даже горящие тропы Муспельхейма. Отрезы Зелёного покрова он завернул в свой плащ и забросил за спину вместе с остальными вещами, топор заправил за пояс, спрятав узорное лезвие в кожаный чехол. Для походного быта не хватало множества вещей Холя, что канули вместе с Ве – они остались в доме Эйрики, что был сожжён и обращён в летучий пепел. Илька отдала ему всё, что могло хоть как-то сгодиться. Протянула и свой нож, подаренный Вёлундом.
– Держи. Нельзя мужчине без ножа, – сказала она. – Я попрошу у Хирви новый. Он найдёт.
Ситрик отказался, хотя собственного ножа у него и правда до сих пор не было. Он собирался купить его в городе, и Илька тогда протянула ему ломаные серебряные пластинки, какие получила зимой, выменяв шкурки. Ситрик принял её и тут же, прижав к себе Ильку, прошептал:
– Жаль, что мне нечего подарить тебе. Мне кажется, я для тебя обуза.
На этот раз Илька не отстранилась и уткнулась носом в его грудь. Рубаха его быстро намокла от слёз, и девушка проворчала, что это всё из-за дождя. Ситрик невесело усмехнулся и погладил девушку по голове, трогая не спрятанные под платок волосы у лба. Он чувствовал, что Илька силится что-то сказать ему, совсем как тогда, ночью, когда он учился приручать огонь. Однако она молчала.
Ситрик не хотел выпускать нойту из рук, но Иголка уже собралась и ждала. Он стащил с головы Ильки платок и зарылся носом в её волосы, которые, как шёрстка кошки, впитывали в себя запах любого окружения. Сейчас её волосы пахли не только дымом очага, но и терпкой ивовой корой да сладостью гусиного лука, сорванного на опушке леса.
Прогудел гром, следом за стремительно промелькнувшей, точно восьминогий конь, молнией.
– И мне так жаль оставлять тебя. Ты стала для меня сестрицей.
Почувствовав, что платок упал с её волос, Илька наконец разорвала объятия. Она взглянула на Ситрика, насупив брови.
– Прощай, – пробормотала она холодно и отступила.
Вскоре из дома вышла Иголка и тут же принялась рассказывать о том, что не было погоды хуже, чем та, какую она застала в море, когда вместе с семьёй добиралась до Онаскана. Но Ситрик не слышал её. Он смотрел на Ильку, не понимая, почему она вдруг стала строгой к нему. На пороге показалась и Грима. Лицо её за несколько дней стало моложе и краше – боль теперь не донимала её. Не выдержав его взгляда, Илька скрылась, но ушла не в дом, а в лес за его стеной.
Ситрик долго смотрел на её удаляющуюся спину, не понимая, чем он обидел её. С ней было и просто, и сложно. Будто Илька сама порой не понимала себя…
Наконец они простились и с Гримой, и тропа легла под ногами, уводя путников прочь от жилища нойты. Ситрик привычно подставил ладони под верёвки, что скрепляли груз на его спине. Иголка шла рядом, не отставая. Сначала за ними увязалась Блоха, подумав, что хозяйка пойдёт вместе с ними, но после, заскулив, остановилась посреди лесной дороги. Она смотрела то на Ильку, оставшуюся у дома, то на Ситрика, что уходил в сторону залива. От недовольства собака залаяла и неохотно вернулась к хозяйке, догоняя её.
Снова прогремела гроза. На этот раз ближе и громче. Ситрик обернулся, надеясь увидеть нойту, но её дом и саму Ильку уже спрятал набухающий зеленью весенний лес.
Дождь прекратился, когда Ситрик и Иголка вышли к Узкому заливу. Гладь его была спокойна, а воздух пах водой. Они чуть отклонились с тропы и вышли в рыбацкую заводь, где под навесом были спрятаны лодочки-долблёнки, но сам строящийся город был в другой стороне.
За то время, что путники были в дороге, Иголка решила испросить Ситрика и выведать о нём всё. Парень отмалчивался, и охочей до сплетен Иде оставалось лишь злиться. Однако острозубая не теряла надежд. Но в какой-то момент и она вдруг замолчала, погрузившись в тягостную тишину, будто мысли и догадки завели её в тяжёлые воспоминания. Ситрик не спрашивал, о чём она думает, но догадывался. С того дня, как Илька забрала Иголку в свой дом,
