о погоде надо бы нам говорить.
Николай тоже встал.
— Ты сядь, — попросил Плетнев.
— А ты будешь ходить? — раздражаясь, спросил Николай, но все же сел.
— Я мало с кем говорю открыто, ты это знаешь, но с тобою должен поговорить.
Николай ожидал усмешки, но Плетнев продолжал с необычайной серьезностью:
— Ты не удивляйся. Я видел тебя недавно с Надей. Когда я увидел… да нет, дело даже не в этом… не в ревности… ты должен знать, что она для меня значит. Я прямо тебе скажу: я люблю ее…
На лице его появилась усмешка, которую ожидал минуту назад Николай, но уже успел забыть об этом, и теперь усмешка неприятно поразила его.
— Видишь, вот я какой, честно признаюсь, но ты не смейся…
— Не буду, — сказал Николай задумчиво. — Но зачем ты пришел ко мне?
— Я пришел просить тебя, просить… понимаешь? Я тебя никогда не просил. Вспомни… — Плетнев помолчал. — Тебе она просто нравится. А мне… а для меня она… хорошо, я скажу тебе прямо, она моя жена!
— Я не знаю, что там у вас было! — крикнул Николай. — И знать не хочу! И лучше всего уходи. Чего ты со мною говоришь? Ты с ней говори… Или уходи, или давай о чем-нибудь другом…
«Если он не уйдет сейчас отсюда, я ее возненавижу! — подумал Николай. — Вот он, вот он какой! И что в нем хорошего?»
А Плетнев продолжал:
— Сегодня ни о чем другом я говорить не в силах.
— Тогда молчи.
Николай начал перелистывать книгу, а Плетнев подошел к окну. Они надолго замолчали.
— Как дела в цехе? — пересиливая себя, проговорил наконец Плетнев. — Это правда, что Стропилин думает насчет ускорения станка?
— Диссертацию пишешь, а в цехе когда был! — откликнулся Николай зло, как бы продолжая прежний разговор. — Откуда только и узнал?
— Эта его… Женя сказала, — не принимая упрека, ответил Плетнев. — Она девчонка забавная. Жаловалась недавно, что он не хочет принять от нее помощь. Он ведь до сих пор выплачивает за станок.
— А ты принял бы? — спросил Николай и сам ответил: — Ты принял бы!
В коридоре послышались шаги. Шаги были неуверенные, тихие. Стук в дверь был тоже тихий Николай молча открыл. В комнату вошла Надя. В руках у нее был знакомый сверток.
— А я, — сказала она растерянно, заметив у окна Плетнева, — собралась на каток… Но лучше уж после.
Но Николай успел закрыть дверь, подхватил сверток с коньками, который Надя едва не выронила, и, сказав, что положит его в коридоре, поспешно вышел. Надя бросилась за ним, но Плетнев остановил ее:
— Боишься меня? Не знал…
— Хотите, чтобы я осталась? Хорошо, я останусь. Но нам, пожалуй, не о чем говорить.
— Нам не о чем говорить? — удивился Плетнев. — Надя, мы не случайные люди. Я смею называть тебя женой. Я только что сказал об этом Леонову. Пусть он знает, пусть знают все. И вообще, прошу тебя, не называй меня на «вы».
— Женой? С каких же это пор?
Плетнев хотел предложить ей снять пальто, но знал, что она этого не сделает, хотел пододвинуть стул, но боялся, что она вдруг опомнится и, чего доброго, еще уйдет. Руки ее были в карманах. Глядела она исподлобья.
— Я человек долга, — заговорил Плетнев, — и никогда не откажусь…
Плетнев старался говорить весомо, но слова его не были значительными, и это раздражало.
— Бросьте! — громко, едва не вскрикнув, сказала она.
И тут же подумала, что нечего было кричать, — нет в этом никакой доблести, и, главное, сознавала: чем больше кричишь, тем меньше твердости. Такой у нее характер, от матери… Ей надо успокоиться.
— Хорошо, что это случилось теперь, а не позже, — проговорила она. — И вы меня не уговаривайте… все равно мы не смогли бы жить вместе. Что-нибудь случилось бы, не то, так другое. Я вас немного узнала…
— Но ты любила меня!
— И очень жалею.
— Чувство же было! — настаивал Плетнев.
— Обманулась я в своем чувстве, — едва слышно, с горечью сказала Надя и отвернулась к окну.
На улице стало совсем темно, только в верхних стеклах синева была светлее от покачивающегося на ветру фонаря. Она задумалась, слушая шаги за спиной, — Плетнев ходил по комнате. Если он подойдет к ней и вздумает обнять за плечи, то она всей силой локтей оттолкнет его.
— Где здесь выключатель? — мрачно спросил Плетнев, давно уже испытывая неловкость. — Вот… Ну и хозяин! — Он зажег свет, осторожно спросил: — О чем вы думаете?
Надя не ответила. Плетнев закурил…
Наконец Николай вернулся — хмурый, с побледневшим лицом.
— Бросил гостей, дорогой хозяин, а сам удрал? — нарочито весело произнес Плетнев.
Николай хотел крикнуть: «А что тут такого? Я мужа с женой оставил!», — но сдержался, проговорил сердито:
— Я не бросал вас, вам надо было поговорить…
Он был так прост и правдив, что Наде хотелось сказать ему об этом, но сказать одному и какими-то другими словами.
— Ты будто под резцом побывал, — усмехнулся Плетнев. — Впрочем, оставим этот разговор. Идемте на каток. Я согласен составить компанию.
— Я не пойду на каток, — сказала Надя.
— Тогда я провожу вас домой…
В Наде что-то остановилось в это мгновение. Она посмотрела на Леонова так пристально и так долго, как будто они были одни. Ему показалось, что он понял все, или, наоборот, перестал понимать что-либо и только спрашивал у нее взглядом — правда ли то, что творится у него на душе. Она стала строгой и от этого менее красивой и, повернувшись к Плетневу, произнесла:
— Я дома.
Николай взглянул на нее и не заметил грубоватой суровости, а видел одну красоту ее лица и вдруг, словно задохнувшись от какого-то ветра, шагнул вперед и, понимая, что произошло, крикнул:
— Она дома! Слышишь?
Плетнев вышел из комнаты, шумно прошагал по коридору, сжал в кулаке медную ручку двери, дернул к себе, но дверь не открылась, рванул ожесточенно и только теперь заметил какие-то цепочки и кнопки, но не смог с ними справиться.
— Вон ту, беленькую кнопку, — сказала за его плечами пожилая женщина. — Видно, что не дома.
— Это правда? — спросил Николай, не смея приблизиться к Наде. — Ты останешься?
— Нет, — виновато проговорила Надя. — Он так не ушел бы… Ты не сердись на меня.
Подошла к нему с жалкой улыбкой, хотела поцеловать. Николай отстранился, горько подумал: «Все! Теперь — все!»
Он задумался. Краска стыда залила его лицо. «Как я мог поверить? Как мог сказать, что она дома? Неужели было непонятно, что это простая отговорка? Вот как быстро я ей простил!» Николай удивлялся, не зная, куда ему деваться
