девчат долго не будет. Ушли на вечер. — Взяла с печки алюминиевый чайник, спросила: — Чай пить будем?
Николай поставил чайник обратно, глухо проговорил:
— Надя слышишь… Я не могу так… Со мною что-то делается. Я не знаю что.
И он снова до боли стиснул ее руку.
Надя напряженно улыбнулась, спросила, не глядя в лицо:
— О чем ты?
— Надя, — едва выговорил Николай. — Скажи, это правда?
— Правда…
Он выпустил ее руку, пошел. Надя не остановила его, теперь он может уходить, может поступить, как найдет нужным. Она сказала ему, она должна была сказать. Ей стало легко и все безразлично.
Николай ушел.
Ушел, но его тянуло к Наде, он хотел видеть ее, говорить с ней, просить у нее прощения, требовать ответа, кричать на нее, приказывать ей, до боли стискивать руку, отталкивать, умолять не сердиться, сделать так, чтобы он был счастлив. Она могла это сделать, могла успокоить его, только она.
Он подстерег ее, когда она возвращалась с курсов, начал бормотать извинения.
— Не надо, не надо, — смущенно проговорила она.
Он замолчал, осторожно взял ее под руку и, когда Надя повернула к нему растерянно-улыбчивое лицо, неожиданно поцеловал в щеку. Нет, даже не поцеловал, не успел, губы едва коснулись щеки. Он растерялся, не знал, что сказать, и, обозленный на самого себя, на свою неловкость, молчал до самого крыльца.
— Зайдем? — нерешительно предложила Надя.
А он только сию минуту спросил себя: «Пригласит или нет?» И решил: «Если пригласит, не пойду… Не могу я идти!» Ему казалось, что она хочет загладить перед ним какую-то свою вину и заранее протестовал.
И все-таки он пошел, вопреки собственному решению, пошел без колебания и даже обрадовался приглашению.
В комнате были девушки. Увидев, что Надя привела гостя, торопливо собрались и, пересмеиваясь, убежали.
Надя с усмешкой вздохнула. Это была горькая усмешка. Подруги мстили ей. Хорошо еще, что ничего не сказали. Надя страшилась этого и все-таки пригласила Николая.
— Прошлый раз ты отказался от чая, — сказала она устало. — Если откажешься и теперь, я стану пить сама.
— Не откажусь!
Николай почувствовал в своем голосе нотку вызова. Видимо, эти слова имели для него какое-то другое значение.
Эту его интонацию почувствовала и Надя, шутливо сказала:
— Думаешь, чая нет? Есть, и даже с конфетами.
— С конфетами? Отлично, — с преувеличенной бодростью произнес Николай. — Где у тебя спички?
Он схватил чайник, выбежал в коридор, налил из бачка воды, вернулся, растопил печку, набросал в нее углей, разворошил их, в печке загудело, жестяная дверца накалилась. Потом он выключил свет, и от дверцы на стену упал красный отблеск, легла темная тень Николая.
— Зачем ты? — испугалась Надя и побежала к выключателю.
— Не трогай! — Николай был в том прежнем настроении, в настроении злого веселья. — И так видно!
— Еще подумают что-нибудь…
— Пусть думают. Тебе не все равно?
— Мне все равно, — сказала она совсем не то, что хотела сказать.
Ей в эту минуту стало действительно все равно.
Николай подошел к ней.
— Надя… ты… понимаешь… прости меня… Я уже говорил тебе… что мне тяжело… я и сам не знаю, почему так…
Глаза его странно блестели. Блеск был влажный, предательский, нежданный.
Николай включил свет, зажмурил глаза, провел по ним рукою, словно бы от резкой боли. Он хотел обмануть самого себя, хотел обмануть Надю.
— Ну! — сказал он неожиданно весело, посмотрев на приунывшую Надю. — Где у тебя чашки? А, вот они!
Надя, словно очнувшись, решительно оттолкнула его от настенного шкафчика, к которому он подошел, и, смеясь, напомнила:
— Я здесь хозяйка!
— Ты хозяйка? Нет, я здесь хозяин!
Ему стало весело-весело, неизвестно отчего.
— Не мешай, все сам сделаю.
— Не трогай, — настойчиво проговорила Надя и снова толкнула Николая.
— Ах, ты так? — с веселой угрозой крикнул он, притянул ее к себе и крепко обхватил за плечи. — Будешь мешать?
— Пусти! Слышишь, пусти!
Николай не заметил сперва, что Надя не приняла его шутки, что она серьезно требует отпустить ее. А когда понял это, все ожило в нем — и раздражение, и обида, и злость, и неожиданно возникшая ласка; он стиснул Надю еще сильнее, приподнял и повалил на кровать.
Молча, без крика, Надя собрала в себе все силы, оттолкнула Николая, быстро поднялась и, поправляя волосы и улыбаясь, словно ничего не случилось, напомнила:
— Чай пить…
Прошло несколько молчаливых бесконечных минут.
— Я не просто так, — сказала она, тяжело дыша. — Я ведь его любила. А ты меня оскорбить хочешь… Не понимаешь?..
Николай растерянно сказал:
— Я пойду…
И вышел.
«Что ж, — горестно размышлял он. — Видимо, я не такой, как тот… — Он остановился, закурил на ветру. — А если бы она не противилась? Что бы тогда? Тогда — все! Кому нужна такая»? Николай сделал несколько шагов и опять спросил себя: «Так зачем же я так?.. Хорошо еще, что не ударила. Вот вернусь и скажу: «Бей меня, бей, хлещи по щекам, я заслужил!» Он резко повернулся и пошел обратно, почти побежал.
В окне было темно. Николай удивился: прошло всего несколько минут… Она же собиралась чай пить. Или ушла?
Осторожно заглянул в окно, едва различил в полумраке: Надя сидела у стола, склонив голову на руки, и плакала.
Николай взбежал на крыльцо, ухватился за скобку двери, потом, одумавшись, медленно сошел по ступенькам, расстегнул борчатку и пошел навстречу снежному ветру.
«Милая, милая… — бормотал он. — Если бы ты знала, если бы знала, как я мучаюсь!..»
В эту ночь Николай долго не мог уснуть. Он видел перед собою Надю, не ту, которую оставил с Плетневым в парке, не ту, которую обидел прямым вопросом, не ту, которую с ожесточением толкнул на кровать, а ту, которую впервые заметил в окне коксовыталкивателя, ту, которая собиралась на каток, ту, которая, проводив его, плакала… он любил ее такую. Но была еще и другая Надя, и он не мог этого забыть и не знал, что ему делать.
…Прошло несколько дней.
Николай сидел дома и старался заставить себя читать книгу. За окном сгущалась синева раннего вечера.
В дверь постучали. Николай даже вздрогнул от этого неожиданного стука, а когда увидел на пороге Плетнева, насупился.
Остановись на пороге, Плетнев ждал, когда хозяин встанет из-за стола. Он решил сделать вид, что ничего между ними не произошло. С Леоновым, насколько он знал его, можно было так поступать. Николай же все не мог подняться от стола и недружелюбно смотрел на нежданного гостя.
— Не прогонишь?
— Проходи…
Плетнев разделся, закурил, сел.
— Погода нынче хорошая, — сказал он, встал и заходил по комнате. — Да… не
