Наученный прошлым опытом, я продолжал удерживать воображаемую высокую и толстую стену вокруг своего сознания, опасаясь, что если отпущу ее, то позволю зверю узнать, что нам удалось выскользнуть из западни, и штурм нашей квартиры бесполезен. Иногда я отвлекался, задумавшись о другом, но тут же напоминал себе о стене и возводил ее снова, пытаясь приучить себя навыку держать ее постоянно в неком «фоновом режиме».
А они все долбили в дверь и долбили… Все сильнее и яростнее. И свирепые визги и вопли десятков беснующихся тварей разносились по дому, легко проникая сквозь бетонные перекрытия, заставив нас закрыть детям уши, чтобы хоть таким образом защитить их от ужаса, который вызывал этот устрашающий шум.
Время шло. Минута за минутой. Мы молча сидели и ждали, каждый окунувшись в собственные переживания происходящего. Старшая дочь успокоилась и затихла. И в сумерках комнаты, освещаемых лишь лучом моего налобного фонаря и слабыми отблесками проникающего сквозь плотные шторы пожара, я незаметно наблюдал за выражением её лица. Оно было бледным. Испуганным. Затравленным. Осунувшимся. И что самое для меня горькое – смирившимся с доставшимся ей испытанием. Младшая же, после особо громкого удара, принялась было капризно хныкать. А старшая, по‑взрослому уверенным и спокойным тоном, успокоила ее, сказав пару нужных фраз. И та стихла… Тоже испуганная и подавленная, но все же по‑детски, не сполна понимая серьезность нашей ситуации.
И, наконец, мы дождались…
Послышался треск. А следом грохот.
Я понял, что «все»! Моя железная дверь, в прочность которой я столь свято верил, сдалась и рухнула, не выдержав натиска обезумевших тварей. А следом послышались возбужденные скрипящие визги зверей, которые словно шакалы кинулись в нашу квартиру, чтобы первыми добраться до добычи и отхватить себе куски пожирнее.
Мы все, как один, подняли головы вверх, в сторону потолка, за которым находилась наша квартира. А там, на той стороне от бетонного перекрытия гремела падающая мебель, звенели разбиваемые вдребезги стекла и посуда. Вопли десятков зверей, крушащих нашу павшую крепость, слились в один обезумевший от разочарования и ярости скрипящий вой.
– Они поняли что нас там нет…, ‑ сдавленным бесцветным шепотом констатировал я происходящее над нами, крепче обняв родных, ниже пригибая к полу спину и сжимая плечи, при этом мысленно сосредоточившись на воображаемой стене, держа на ней концентрацию, опасаясь, что именно сейчас, когда звери поняли, что нам удалось скрыться из ловушки, мой «старый знакомый» вновь попробует вызвать меня на контакт.
А следом случилось то, что заставило приподняться волосам на макушке моей головы. Старшая дочь вдруг встрепенулась. Высвободилась из моих объятий. Растерянно посмотрела на меня. На мать. Часто заморгала глазками. И удивленно произнесла, будто ответив на не расслышанный мною чей‑то вопрос.
– … мы здесь…
Стена
– Сладкая, с кем ты говоришь? – медленно, тихо, осторожно выговаривая каждое слово, спросил ее я, начиная смутно догадываться о том, что происходит с дочерью.
При этом я заметил, что скрипящий звериный вой на верхнем этаже умолк, будто твари затихли и выжидали, чем закончиться диалог девочки с ее невидимым собеседником.
Не обращая внимание на мой вопрос, дочь отвела отстраненный и помутневший взгляд в сторону. Тряхнула головкой. Сморщила переносицу. И снова ответила в пустоту.
‑ … здесь…. Мы спрятались внизу… На нижнем этаже от нашего домика…, ‑ бесцветным голосом сказала она.
И стоило ей произнести эти слова, как наверху, в нашей квартире, затаившиеся было твари завизжали и заскрипели с новой неистовой силой и яростью. Опять загрохотала опрокидываемая мебель, застучали лапы десятков возбужденных, жаждущих крови существ, вероятно сбивающих друг друга с ног и сталкивающихся в проходах. Судя по перемещению источника шума, орда ринулась из квартиры обратно в подъезд, а потом кинулась на этаж ниже, к квартире, где мы прятались.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Барабаны остервенело заколотили по моим ушам. Кровь разогналась в моем теле с такой силой, что я почти почувствовал ее напор и горячее трение о стенки артерий. И в моей груди будто сорвался вниз тяжелый и холодный булыжник, который с размаху приземлился внизу живота и распространил по телу свинцовое ощущение неотвратимости грядущей катастрофы. А безжалостный и зловещий секундомер обратного отсчета снова был запущен, отмерив нам короткий промежуток времени для того, чтобы справится с очередной смертельной ловушкой.
Но прежде, чем искать выход из квартиры и спасаться от наступающей орды, мне нужно было решить первостепенную задачу, которая не могла терпеть промедления.
– С кем ты говоришь? – на этот раз громко и с напором спросил я дочь, тряхнув её за плечи.
– Ай! Папа, больно…, ‑ жалобно протянула та. Ее взгляд прояснился и сфокусировался на мне. А потом она принялась расчесывать себя, теребя руки, ноги, живот и шею.
– С кем ты разговариваешь? – я притянул дочь к себе вплотную, приблизил наши лица, удерживая ее взгляд, чтобы она вновь не ускользнула от меня в свой диалог с невидимым собеседником.
– Папа… В моей головке дядя говорит… Он шипит так…, как…, ну…, я не знаю…. И тихо… И громко тоже… Прямо тут! – сбивчиво и взволнованно она пыталась описать мне свои ощущения, показав пальцем себе на висок, – ну… еще чешется от него… Плохо… Мне не нравится…
Мое страшное подозрение подтвердилось. Я набрал в легкие воздух и начал горячо и взволнованно говорить.
– Милая…, милая моя девочка…, ‑ забормотал я, – ты не должна разговаривать с этим дядей! Ни в коем случае не отвечай ему. Он плохой… Понимаешь? Это чудище! Монстр! Он – их всех главный. Тех, которые убили всех наших соседей. Убили тетю и ее деток из дома напротив. Помнишь их? А теперь они хотят убить и нас.
– Папа прости‑и‑и…, я не знала… Он меня спросил «где ты?» и моя головка стала такой…, такой… мягкой… И я будто перестала вас видеть… И такое все белое в головке стало… И я сказала ему, что мы тут… Внизу… Я сделала плохо, да? Теперь мы умрем, да? Это я виновата, да?!!
Она тяжело всхлипнула и бесшумно зарыдала, отстраняясь от моих объятий.
– Ты не виновата, – как можно мягче и убедительнее прошептал я ей прямо в ушко, удерживая дочь в руках и крепко прижимая ее к себе, – послушай меня… Он и со мной говорил. Этот голос…, ‑ дочь перестала вырываться и повернула ко мне свое заплаканное лицо с мокрой от слез маской, – и знаешь, что я делаю? Каждый раз, когда я слышу голос этого плохого дяди, то я строю вокруг своей головы стену. Я представляю, какая она большая и высокая. Помнишь, как та, которую мы видели в старом городе, когда ездили последний раз в отпуск? Помнишь?
Она утвердительно кивнула головой.
– Так вот, – продолжил я, – ты делай также. Если ты опять услышишь тот страшный голос, то сразу строй вокруг своей головы стену. И представляй какая она огромная. Какая длинная и высокая, твоя стена. И как хорошо она защищает твою головку. Хорошо?
Дочь снова утвердительно кивнула головой.
– Я не поняла…, ‑ супруга недоуменно смотрела на нас, ожидая объяснений нашему странному с дочерью поведению.
– Я тебе все потом расскажу. А сейчас мы должны выбираться отсюда, – бросил я ей и рывком встал на ноги.
И в этот же самый момент со стороны входной двери в квартиру послышался первый тяжелый удар. Потом второй. И третий. И четвертый! Орда бросилась на штурм двери и я уже знал по свежему опыту, что преграда долго не протянет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Не теряя больше ни секунды впустую, я бросился обратно на лоджию, добрался до стоящего в углу холодильника, блокирующего проход вниз, ухватился за него обеими руками и рванул на себя. Железная махина чуть колыхнулась на ножках и вернулась на прежнее место. Я рванул его на себя снова, вложив в рывок всю силу, которая у меня имелась. От усилий в пояснице щелкнуло. Жилы натянулись. Мышцы натужно зазвенели. Но я продолжал отчаянно тянуть, в какой‑то момент испугавшись, что у меня при всем желании не получиться справиться с задачей.
