съеденную молью. У меня нет ни слуг, ни поваров, ни советников, ни короны,
ни замка.
– Наложникам царицы не дозволено разговаривать с ней в подобном тоне, – сухо отвечаю я, предостерегая его попридержать язык.
По его шее расползается румянец, остановившись над расстегнутым воротником туники и пальто, которые он носил слишком много дней. Но его усыпанную веснушками кожу покрывает не краска смущения, а гнева.
– Этот наложник целыми днями напролет трудится, чтобы вас накормить, согреть и устроить с удобством, а вы тем временем только сидите и жалуетесь, а еще в это грязное окно смотрите вместо того, чтобы что-нибудь сделать! – выплевывает он.
Я смотрю на него с изумлением, и изо рта вырывается пар от прохладного воздуха.
Через мгновение его злость стихает, а голубые глаза немного смягчаются. И за это я ненавижу его еще сильнее.
– Нельзя ждать, что вам подадут все на блюдечке, а потом злиться, когда не получаете желаемое, – тихо говорит он.
– Джео, я спрошу у тебя совета, если у меня возникнет вопрос, как раздвигать ноги и зарабатывать на жизнь сексом, – холодно говорю я. – Но когда вопрос стоит о правлении царством, ты крайне некомпетентен, чтобы раздавать мне советы.
Джео смеется, не разжимая губ, и в его смехе нет радости.
– Безусловно. Какой же я глупец.
Джео бросает нож и идет к двери.
– Куда ты? – требовательно спрашиваю я.
Он останавливается, чтобы надеть облепленные снегом пальто и сапоги.
– Лучше я побуду на улице и попробую наловить еще холодной рыбы. С ней и то приятнее.
Я не обращаю внимания на его истерику и показываю в сторону кухни, где рыба, которую он начал разделывать, продолжает лежать на столе с извлеченными костями и приоткрыв рот.
– А как же ужин?
Застегивая пуговицы, Джео пожимает плечами.
– Я не повар, а всего лишь наложник, верно? – Он смотрит на сэра Пруинна, который сидит у камина и без тени смущения наблюдает за нашей перепалкой. – Может, купец в кои-то веки оторвет задницу от стула?
Не говоря больше ни слова, Джео выходит на снег и хлопает за собой дверью, как капризное дитя. Видя, как он уходит, спускается к краю озера и исчезает из виду, мне хочется закричать.
Живот сводит судорогой.
Рядом раздаются шаги, а потом на мои плечи кладут руки и разворачивают к себе. Я опускаю взгляд на бледные кисти.
– Уберите от меня руки, сэр Пруинн.
Несмотря на мое предостережение, среброглазый купец живо улыбается. Вместо того чтобы отпустить, он дотрагивается до моей руки и уводит с крошечной кухоньки в гостиную зону перед камином.
– Ваш наложник вернется. Ему просто нужно немного выпустить пар. А вам стоит присесть и дать ногам отдохнуть.
– Я не люблю, когда меня водят за руку, – говорю я, но сажусь в жесткое кресло, стоящее к огню ближе остальных. Не важно, что мы целыми днями подкидываем в камин дрова из поленницы. Никакой огонь не заставит меня почувствовать это оранжевое тепло. С той минуты, как я покинула Хайбелл, моя кожа окутана холодом.
Сэр Пруинн располагается в кресле напротив, в котором обычно читает какую-то книгу из бестолковой коллекции на пыльной полке. Какое-то время он просто смотрит на меня, закинув ногу на колено, и опирается локтем в подлокотник, подпирая голову рукой. Мне надоедает его внимание.
– Что?
В его никелевых глазах мерцает какой-то огонек.
– Вы этого не заслужили. Нисколько.
Оборонительные путы в моей душе самую малость ослабевают.
Он обводит свободной рукой комнату.
– Вы должны находиться в замке, править подданными, которые вас чтят и уважают.
– Разумеется, – выпрямившись, отвечаю я. – Так бы и было, если бы не вмешался мой супруг.
– Он хотел, чтобы вы объявили о наследнике, которого ему родит другая женщина.
От непомерного удивления я с негодованием смотрю на него.
– Где вы это услышали? – Это не вопрос, а требование ответа.
Услышав мое повеление, он не сжимается от страха. Наоборот, светловолосый торговец улыбается.
– Я многое слышу. Потому вы и продолжаете со мной видеться, помните?
Я откидываюсь на спинку кресла, с ненавистью отметив, что подушку как будто набили соломой. Мне плевать, насколько давно построено это убежище – предыдущие монархи должны были обставить его предметами, достойными членов царской семьи, которым здесь, возможно, понадобится укрыться. Как только выберусь из этого гиблого места, распоряжусь, чтобы его полностью отремонтировали.
– Но недостаточно, – предъявляю я ему обвинение. – Вы должны были предупредить меня о происходящем и о том, как Тиндалл с помощью своего вестника посеял такой свирепый раздор.
– Лишняя пара дней ничего бы не изменила. Последствия были бы точно такими же.
– Вам-то откуда знать, – грубо отвечаю я. – Я могла изменить ситуацию. Хайбелл мой. Я хочу только его и заполучу.
Пруинн наклоняется вперед.
– Знаете, есть иной способ получить то, что вы так жаждете.
Мы снова встречаемся взглядом, словно лед и камень.
– Я ничего не скажу о вашем якобы предсказании судьбы. Я уже говорила и повторю: от Седьмого королевства ничего не осталось.
Пруинн пожимает плечом, его одежда отчего-то до сих пор выглядит безупречно.
– Магия не лжет.
– Магия лжет очень часто, сэр Пруинн, как и люди, которые ей владеют. Если вы еще этого не поняли, тогда вы глупец.
Он молчит, внимательно на меня смотря, но я не отвожу взгляда. Я смело встречаю его изучающий взор, пусть видит мою стойкость и непоколебимость.
– Царица делает то, что должна, чтобы сохранить трон, – наконец произносит Пруинн и показывает на дверь. – Может, ваш наложник этого не понимает, а я вот я – да.
– Вы странствующий торговец, который балуется предсказанием будущего. Ничего вы не понимаете.
На его красивом лице появляется улыбка – суровая улыбка, скрывающая его истинные чувства.
– Как скажете, Ваше Величество.
Меня бесит его фиглярство, словно он уступает не из уважения, а от разочарования. Пруинн берет свою книгу и возобновляет чтение, словно ему плевать на все. Словно его не волнует ни гнилостная вонь рыбы, еще лежащей в том ведре, ни то, что мы здесь отсиживаемся.
Я подавляю раздражение. Оно стало совсем ощутимым, как клин, застрявший между зубами. Сколько бы раз я ни пыталась его грызть или раскусить, оно никуда не девается, и оттого ноют челюсти.
На несколько минут повисает тишина, а мне остается только сидеть на жесткой подушке и грызть это раздражение.
От кружащих в голове однообразных мыслей меня отвлекает шум, и я перевожу взгляд на дверь, когда в дом входят двое моих стражников. Комки грязного снега падают с них и превращаются на полу в мерзкую лужу.
Кожа на лице у них
