Я категорично решила не плакать, но в горле ощущалась предательская соль. В сердцах я отправила Эрику эсэмэску: «Я бросила Ярослава. И тебя тоже. Не звони мне», сказала себе, что ответ мне безразличен и выключила телефон. Потом включила и начала ждать. Но ответа не было. Он молчал! Я отвергла ради него Ярослава, порвав все струны в моем сердце, а он тем временем слинял втихую к другой бабе! Я снова выключила и включила телефон — вдруг завис? Но ответа не было. Да чтоб твой Роботрон сломался!
К двум ночи меня охватил гнев. Я была так зла, что мне не сиделось на месте. Я вышла наружу и начала ходить по платформе. Мое лицо замерзло и пальцы сводило от холода, но я продолжала метаться, как тигр в клетке. Мобильник пищит! Замирая в тревожном ожидании, я нажала на кнопку… «Друзья всегда рядом, с Вашим мобильным оператором!» — бросилось на меня сообщение, и с диким животным вскриком я зашвырнула телефон в темноту. Он ухнул мимо платформы и беззвучно провалился в снег.
И я вдруг поняла, что осталась совсем одна. Нити порваны. У моего любимого новая старая жена. Деструктор, наверное, безумно счастлив, ведь его мамочка вернулась. Они будут счастливы без меня. Я буду несчастна без них. Словно сюжет страшного сна, но это произошло со мной в действительности. Просто в голове не укладывалось. Как я буду без Эрика? Без его улыбки? Заботы? Любви?
В пять тридцать, опухшая от слез, я села на автобус. За окном висело темное марево, начавшее светлеть только к концу трехчасовой поездки.
В Мирном я расспросила сонных прохожих и услышала, что ходит до Репьевки какая-то маршрутка, но редко, а посему, чтобы не тратить зря время, мне лучше отправиться пешком. Всего-то два часа спокойным шагом — и я на месте. Легко сказать. Решив, что хуже мне уже не будет, я устремилась в путь. На середине дороги повалил мокрый снег, но и без того я уже поняла, что была не права. Сонная и голодная, я быстро растратила силы. Можно предположить, что, доковыляв до деревни, я нашла бабушкин дом и все стало хорошо, но когда мне так везло?
В деревне, стеная и охая добравшись до конца улицы, где, как я смутно помнила, находился бабушкин дом, я обнаружила, что никакого дома уже нет. Просто ровный слой снега на месте, где он стоял раньше. Я понадеялась, что что-то перепутала. Но вот береза, знакомая с детства. А вон остатки бабушкиного сарая. Осознав свое положение, я села в сугроб и зарыдала.
— Что ты, милая, плачешь? — услышала я вдруг и, подняв глаза, увидела старушку с ведерком.
Хоть и говорят, что женщина с пустым ведром не к добру, но эта на вид была чисто престарелый ангелочек. Сквозь увеличивающие стекла очков ее глаза казались огромными, как у совы.
— Я из города приехала… пожить… в доме б-бабушки… а его здесь нет!
— Конечно, нету. Их же пять домов сгорело лет десять тому назад. Остальные отстроились. Кто в город не уехал, конечно.
— Я не могу уехать в город! — страдальчески вскричала я. Мое отчаянье многократно усугублялось тем фактом, что перед этим мне придется прошагать весь путь обратно до Мирного.
Бабушка задумалась, теребя платочек.
— А знаешь что, доченька, — вкрадчиво начала она. — Живу я одна. Думаю иногда: кто бы помог мне — тарелочку помыть, платочек погладить. Как бы было хорошо. Жили бы душа в душу.
Я удивленно раскрыла на нее глаза.
— Вы позволите мне пожить у вас?
— Немного помощи — все, что мне нужно. Баба Феня меня зовут.
— Соня.
Пораженная своим везением, я побрела за ней.
Жила баба Феня неплохо — большой сад, двухэтажный дом с пристройками, гараж, где ее внуки ставили машины, навещая ее.
— Попьем чаю с печеньками…
— О, вы так добры, — меня буквально трясло от благодарности. Я снова была готова залиться слезами, но теперь слезами счастья.
— Вешай свою шубку сюда… Что ты, без вещей? Сбежала, что ли? Несчастье какое случилось?
Пока я размышляла, стоит ли пересказывать ей события, в которых низкий уровень морали продемонстрировали я, Ярослав, Эрик, моя мама и наверняка кто-то еще, старушка уже отвлеклась:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Пойдем, мое хозяйство посмотришь.
«Вот оно, русское радушие, которым так славятся наши люди», — подумала я, следуя за ней.
— Вот здесь у меня свинки живут. Немного свинок. Десять голов всего.
Я посмотрела на свиней. Свиньи на меня. По мне так их было чересчур много.
— Вот здесь мои курочки.
Курицы апатично клевали пшено с дощатого пола курятника. Оглядывая свой гарем, важно расхаживал петух.
— Ты с ним осторожнее, — предупредила баба Феня. — А то глаз выклюет.
— Прямо выклюет? — встревожилась я.
— Или нос оттяпает.
Все это настораживало, но я понадеялась, что я не часто буду контактировать с курами. Вот платочки погладить — это сколько угодно. Или тарелочку помыть. С этим я справлюсь.
— А вот кролики.
— Кролики!
Кролики были милые, кролики мне понравились. Они так забавно возились в своих пахнущих сеном клетках. Но здесь начались настораживающие моменты. Для начала баба Феня ухватила черно-белого за уши и вытащила его из клетки с нестарушечьей силой.
— Смотри, какой жирный кроль. Потушим его скоро.
— Вы их едите? — я в ужасе уставилась на нее.
— Не в шашки же с ними играть.
Я перевела взгляд на кроликов. Они были такие пушистенькие, ушастенькие, играли друг с другом. Как можно видеть их каждый день, а потом сожрать и не подавиться? Кошмар какой-то. Я бы не смогла съесть животное, которое до этого погладила. Я бы захлебнулась слезами прежде, чем проглотила хоть кусочек.
— Вот сучка, погрызла-таки еще одного! Всех сожрала, тварь прожорливая! Последний остался!
— Кого сожрала? — ужаснулась я.
— Крольчат, конечно!
— КРОЛЬЧИХИ ПОЖИРАЮТ КОЛЬЧАТ?! — я в ужасе закрыла рот ладонью.
— Еще как жрут, только за ушами трещит! — баба Феня извлекла из клетки пушистый трупик убиенного крольчонка и небрежно бросила его в мешок с мусором.
Я посмотрела на единственного уцелевшего малыша. Он был беленький, с одним серым пятнышком на спинке. Какой чудесный розовый носик. Неужели все его братишки и сестренки погибли? Я перевела взгляд на крольчиху. Она была черная и выглядела… сытой. Меня передернуло от отвращения. Крольчиха вдруг подпрыгнула, грузно опускаясь возле крольчонка. Крольчонок шустро отскочил от нее.
— Скачи-скачи, пока жив, — хладнокровно посоветовала баба Феня.
— Надо что-то делать! — воскликнула я. — Мы не можем оставить его с этой… каннибалкой! Надо отдать его другой крольчихе, нормальной!
— Да если его родная мать сожрать пытается, чужая вернее съест. Запах выдаст, что не свой, — резонно возразила баба Феня.
Подавленная ужасами из жизни кроликов, я проследовала в коровник. Коровы мне не понравились. Они были большие, не очень чистые, и смотрели на меня без всякого выражения. А вот нежный, большеглазый теленок был крайне мил. Баба Феня сказала, что родился он совсем недавно, но уже стоял на своих хрупких тонких ножках.
— Вы его есть не собираетесь? — на всякий случай уточнила я.
— Это телка. Посмотрю еще, как молоко будет давать.
Бедная малышка. Жестокая эксплуатация. Но нам не лучше в наших офисах.
— Можно я ее поглажу? Корова не рассердится?
— Погладь, погладь.
Я коснулась шелковистого носа, и телочка испуганно отпрянула.
— Не бойся, маленькая, я тебя не обижу.
— А теперь с другой стороны потри, — предложила баба Феня.
— Что?
— Молозива перепила, пожадничала, теперь понос у нее, — баба Феня протянула мне щетку и ведерко с водой. — Вся задница в дерьме. Что, не чуешь?
На фоне благоухающего навозом коровника учуять чьи-то проблемы с кишечником было проблематично. Я покорно взяла щетку и ведерко, но после-таки впала в истерику:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Как ее мыть? Я… я не могу! Послушайте, у меня даже собственных детей нет! Я не знаю, как это делать!
— Вот, потренируйся. Потом я тебе быка покажу. Может, он на коровах объяснит тебе, как ***ться.
