— Ты не любишь его? — поразилась Аля.
Действительно, разве может кто-нибудь не любить Эрика. Только те, которые его не знают, и мужчины, слишком высоко ценящие свою гетеросексуальность.
— Люблю.
— Тогда почему?
— Потому что пока еще недостаточно подумала. Это мои «Семь лет в Тибете». Только у меня месяц в навозе. Человек не сможет быть счастлив с кем-то, пока не научится быть счастлив один. Истасканная фраза, но я только недавно поняла ее смысл.
— Но ты вернешься к нему?
— Если достигну правильного состояния.
— Что значит «правильное состояние»?
— Это значит, что я перестану бояться, что упущу свой шанс и останусь одна. Это значит, что я перестану сравнивать нас с другими и размышлять, получится ли у нас «нормальная семья». Это значит, что я начну ощущать себя в своем теле, здесь и сейчас. Если я пойму, что он — тот человек, которого я хочу себе и для себя, а не потому, что возраст, или мама, или что-нибудь еще… тогда я вернусь к нему.
— Но, если ты будешь тянуть слишком долго, он может действительно тебя не дождаться.
— Тогда он не моя судьба.
Аля расхохоталась, но быстро притихла.
— Знаешь, я тебя поняла.
Мы уже добрались до Мирного.
— Пошли, что ли, булок к чаю купим, раз ты приехала, — предложила я.
— Как Игорек? — тихо спросила я Алю, когда мы стояли у прилавка и ждали, когда говорливая Нюра отпустит предыдущую покупательницу. Мне было тяжело говорить о Деструкторе. Почему-то, гладя бархатные уши Сократа по вечерам, я всегда вспоминала его и начинала плакать. — Он, наверное, был вне себя от радости, что Жанна приехала?
— Да он едва терпел ее. Я думаю, для него это было тяжелое переживание. Но Эрик счел это полезным, — Аля дернула плечом. — Он отец. Не мне с ним спорить.
Я кивнула, не понимая, что сейчас чувствую. Горечь и радость одновременно — странная смесь, как шампанское и красный перец.
— Пошли за Дианкой.
— И она приехала?
— Да вроде уже должна была.
Диана действительно ждала нас у остановки, нетерпеливо топая ногой.
— Ну раз мы все собрались, можно идти в деревню, — объявила я.
Диана посмотрела на свои аккуратные ботильончики из натуральной кожи.
— Даже не думай, что я пойду пешком.
— Куда ты денешься, — нежно возразила Аля.
— Должна же быть какая-нибудь маршрутка.
— Должна, — пожала я плечами. — Ни разу ее не видела. Это мифическая маршрутка. Как Несси.
— Хм, — Диана скосила на меня свои и без того раскосые глаза. — Ты в курсе, что тебя до сих пор не уволили? Проверь карту, тебе зарплату начисляют.
— С паршивой овцы хоть шерсти клок. Это я про «Синерджи».
— Не знаю, что произошло у тебя с Ярославом, но он все еще верит, что ты можешь вернуться.
— Стоит сбежать, чтобы узнать, сколько народу станет ждать твоего возвращения. Диана, мы помирились?
— А мы и не ссорились. Я просто самоустранилась до завершения острого периода твоей дурости.
— Если то был острый период, то до этого у меня была дурость в хронической форме?
— Хорошо, что ты все понимаешь.
— Какая же ты вредина, так бы и придушила, — вздохнула я и набросилась на Диану и Алю с объятиями. — Девчонки, как мне вас не хватало!
— Ты только сейчас это осознала?
Пока мы шли к деревне, посыпал снег. В марте! Русская природа определенно не без сумасшедшинки. Баба Феня встретила нас с предсказуемым дружелюбием:
— Что, понаехали, шлюхи из города?
— Мы не шлюхи, — возмутилась Диана.
— Говори за себя, — вставила Аля. — Бабуля, я сына родила в пятнадцать. А забеременела в четырнадцать!
— Пошли в хату, расскажешь.
Стягивая сапоги, Аля подмигнула мне. Я сняла шубу, и у Дианы вырвалось удивленное восклицание:
— Вот ты отощала! Килограмм семь скинула!
— Скинешь тут, нянчась с коровами да отбиваясь от козла. Ой, у нас такой теленочек! Потом покажу!
— Пять с половиной, — прищурившись, уточнила Аля. — Отличная фигура, но матерь божья, какая же отстойная на тебе кофточка.
— Зато я купила ее за сто пятьдесят рублей.
— Тебя обобрали.
— Словами кидаетесь, как собака хвостом крутит! Самовар стынет! — прикрикнула баба Феня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А у мене горілка з собою. Хочете? — ни с того ни с сего перешла на украинский Аля.
— Горілку я поважаю, — сразу переключилась баба Феня.
— Сало є у вас?
— А як же. Давай розливай і розповідай.
Мы душевнопровели вечер и напились в хлам. Баба Феня и Аля все время болтали по-украински, да и у нас с Дианой спьяну прорезалась українська мова. Уехали они назавтра, в полдень, едва оклемавшись с бодуна.
Через неделю меня навестил Деструктор. Я увидела его в приоткрытую дверь коровника, когда скребла шкуру коровы, непонятно почему именующейся Розанной III.
— Игорек! — я бросилась к нему и стиснула в объятиях. — Ой, наверное, мне стоило вымыть руки.
— Да ничего, — успокоил он меня с непривычной кротостью.
Он выглядел все тем же милым ребенком — светлые волосы, большие глаза, яркая курточка и значки с героями компьютерных игр.
Мы помолчали, как будто не могли решить, кому говорить теперь, но потом начали разом:
— Как ты?
— Как ты?
— Нормально.
— Не знаю.
— Пойдем-ка выйдем из коровника.
Я тихо провела его в дом, в кухню, надеясь, что баба Феня не станет отвлекаться от телевизора — она смотрела передачи, одну за другой, и кляла на чем свет стоит все физиономии в ящике, гневно звякая спицами.
— Садись, — я поставила чайник. — Ты голодный?
— Нет.
— Как ты добрался один?
— Здесь прямой путь, не заблудишься.
— Папа знает?
— Догадывается, — Деструктор хмуро заглянул в свою чашку. — Жанна уехала.
— Я знаю. Аля мне сказала, — я отметила, что он назвал ее Жанной, а не мамой. Было неловко расспрашивать его о ней, но Деструктор заговорил сам:
— Она оказалась совсем не такой, как я представлял ее. Она думает только о шмотках, и показах, и съемках, и славе. Она не проводила время со мной.
— Иногда люди так увлекаются работой или хобби, что им сложно переключиться…
— Нет, — Деструктор упрямо мотнул головой. — Она просто меня не любит.
— Игорек, — я опустилась на табуретку напротив и сокрушенно посмотрела на него. — Конечно, она любит тебя. Она такая молодая… наверное, ей сложно о ком-то заботиться в таком возрасте, и поэтому могло сложиться ложное убеждение, что…
— Я достаточно взрослый, чтобы принять правду, — прервал мои излияния Деструктор. — Она меня не любит. Никогда не любила. Поэтому она бросила меня. Поэтому папа разлюбил ее и развелся с ней, — он весь съежился, но его голос звучал твердо. — Я больше не должен фантазировать о ней и ждать ее возвращения. Когда я понял это, я начал понимать многое. Что ты заботилась обо мне, что я тебе… нравился…
— Ты и сейчас мне нравишься, — я прижала его к себе.
Хотя мы явно исчерпали лимит объятий, Деструктор не пытался вырваться.
— Этого папа и хотел: чтобы я узнал правду, — прошептал он, уткнувшись в мое плечо. — Только поэтому он пустил ее к нам жить. Он не мог даже смотреть в ее сторону, так она злила его. Ты вернешься к нам?
Я заглянула в свои чувства и ответила как есть:
— Через какое-то время. Не знаю точно.
— Пожалуйста, поскорее.
— Я постараюсь.
Деструктор отстранился, наконец справившись с собой, и даже заулыбался.
— Хочешь печенья?
— Конечно! Я привез тебе значок с Painkiller. Ты любишь эту игру.
— Спасибо, Деструктор.
— Я больше не Деструктор. Хватит этой игры.
— А кто ты теперь?
— Я — это я. Игорь.
— Хорошо, Игорь.
Мы много гуляли. Я показала ему маленькую телочку, и коров, и свиней, и кур, и кроликов (про преступления мамаши-крольчихи я умолчала), и моего вольного грызуна Сократа. Крольчонок заметно подрос и совсем перешел на взрослый корм.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Вечером я посадила Игорька на автобус до города, потребовав, чтобы он созвонился с Эриком и договорился, чтобы тот его встретил. Отпустив ребенка, я вернулась домой, накормила Сократа и заснула, улыбаясь до ушей.
