не хотелось приключений. Он предпочитал стоять на приколе у Сандхамна, где им все восхищались, и скользил из одной гостевой гавани в другую, заходя то на Мёю, то на Гринду, то в Финнхамн[121]. Больше всего ему хотелось, чтобы неделя включала в себя минимум хлопот. И лишь теперь – когда, уменьшив стаксель, я медленно пропускаю по левому борту участок подводных камней, команда примолкла, и только девчонка, стоя на носу, выкрикивает мне курс, – я понимаю, что всегда мечтал сюда попасть.
Сидя в одних плавках под давящими лучами солнца, я наблюдаю, как мы вступаем в блестящие воды и медленно скользим по узкой и мелкой котловине бухты. «Там так сложно причалить», – любил повторять отец, если не получалось свалить вину на ветер; он в основном ориентировался по навигатору и специальному приложению для построения курса, которое скачал себе на планшет, морскими картами мы вообще не пользовались. Но на «Петтерссоне» нашлась старая книжица, «Маршруты и бухты Стокгольмского архипелага», с подробными схемами того, как заходить в труднодоступные бухты, и я прихватил ее, прежде чем потопить катер; теперь книжка лежит у меня на коленях подобно настоящей карте сокровищ, издание годов пятидесятых, а то и древнее, но вполне годится, чтобы провести нас по этому отрезку пути, который напоминает лабиринт. Как только мы окажемся параллельно большому камню, находящемуся с левого борта, нужно вывернуть руль вправо, здесь повсюду глубина два метра; ребята во все глаза смотрят на окружающие нас острые скалы, потом на меня, как будто я волшебник, и впервые на моей памяти я не стыжусь собственного тела, не втягиваю живот, и мне плевать, что грудь висит жировыми складками, а член кажется крошечным в тесных плавках.
– Давайте мы… – шепотом начинает долговязый и достает маску, я киваю и принимаюсь насвистывать мелодию из «Звездных войн».
– Тут никого, – шепчет с носа девчонка. – Не вижу ни одной лодки.
Она права, крошечный причал пустует, как и маленькая пристань для моторных лодок. Три или четыре никем не занятых буйка покачиваются на поднятых нами волнах. Солнце крышкой нависло над зеркальной гладью воды. Меня вдруг одолела вялая сонливость, и я вспомнил, что почти не спал последние две ночи.
Мы швартуемся. Девчонка и двое старших парней спрыгивают на землю с чипсами и канистрой красного, долговязый дымит найденной где-то сигарой, потом закашливается, остальные хохочут. Длинноволосый коротышка остается сидеть на кокпите, жмурясь на солнышке, он перевязал себе руку, отек, кажется, стал сильнее, у него там одновременно ожог и открытая рана, по-хорошему ему надо бы в больницу.
Да и хрен с ним. Все равно недолго уже осталось.
Вообще-то мне не хочется бросать «Мартину», но в то же время совсем нет смысла торчать тут и ждать развязки. Ребенком я любил, когда мы прибывали на новое место, я спрыгивал на берег, на незнакомую скалу, исследовал пляжи, бухты, заросли и валуны. Теперь не то. Может, потому что теперь меня не манит неведомое.
Когда остальные скрываются из виду, я спрыгиваю на маленький причал и отправляюсь в путь. Архипелаг Свенска-Хёгарна отличается от других островов в шхерах, его острова не ровные и покатые, напротив, здесь полно расщелин и небольших возвышенностей, оврагов и валунов, поверх них проложена разветвленная система деревянных мостков и дорожек, чтобы посетители, не испытывая дискомфорта, могли побродить по острову.
Дойдя до центра острова, я миную старое кладбище, огороженное невысокой каменной стеной: участок выжженной травы, на котором, как гласит табличка, похоронены прежние смотрители маяка и их семьи, хотя, возможно, место захоронения освоили еще раньше, остров был заселен в ХV веке, а в то время, по моим представлениям, он периодически оказывался отрезан от цивилизации на недели и даже месяцы из-за штормов, льдов или штилей.
Я хожу кругами; если верить «Маршрутам и бухтам Стокгольмского архипелага», здесь должна расти вороника, вереск, можжевельник, мшанка приморская и ежевика золотистая, но передо мной одни засохшие растеньица, пожухлые листья и серая как пепел земля. Когда-то на островах в шхерах встречались орхидеи, я видел фотографии сорта, который называют Адамом и Евой, это когда сиреневый и сливочно-белый цветки растут вместе, похоже на чудо, детскую мечту о рае на земле, и вот теперь она исчезла, ее вытеснили заросли можжевельника, пожрали инвазивные испанские слизни, белохвостые олени и кабаны.
Все исчезнет: животные, растения, рыбы, птицы; полный трындец, я сажусь на каменную стенку и рыдаю от горя: уровень воды будет повышаться, леса сгорят, шапки полярных льдов растают, и конца этому нет, все кончено, вся моя жизнь станет долгой чередой прощаний с будущим, которое у меня давным-давно украли, я скатываюсь со стены, ложусь, вытянувшись во весь рост на одной из могил, впериваюсь взглядом в мертвое голубое небо и засыпаю.
* * *
– Чертово пацанье…
Хриплый голос переполнен ненавистью. Подо мной жесткая земля. Стало чуть прохладнее.
Тело ломит, я со стоном приподнимаюсь, чтобы сесть. Вечерний свет ложится на стену и кустарник; я, должно быть, проспал несколько часов.
Снова тот же голос:
– Толстяк, который в фуражке…
Я весь сжимаюсь, прирастаю к каменной стенке, съеживаюсь в ее тени.
Шаги все ближе, кто-то проходит мимо по ту сторону стены.
– Вон дом наверху…
Грубые подошвы шаркают по грунту.
– Смотрителя маяка…
Не дышу, сжимаюсь в комочек, пытаюсь слиться с камнями, инстинктивно ищу укрытия, пока словно кто-то другой, а не я наблюдает за происходящим со стороны, комичное зрелище: толстый рослый парень в тесных не по размеру плавках лежит на земле и жмется к старой ограде как мокрица.
Слышу, как шаги удаляются: от меня, наверх, в глубь острова. Я ползу в противоположную сторону, обратно к бухте. Дышу поверхностным дыханием, напрягаю ягодицы. Спрятавшись за куст, вижу, как двое мужчин и двое мальчишек уходят в сторону домика смотрителя маяка. На одном мужчине красная вязаная шапочка, другой – дородный, в джинсовых шортах, лысина сверкает на солнце. Я перебираюсь через деревянный настил тропинки и спускаюсь вниз к гостевой гавани. Вижу высящуюся над камнями мачту «Мартины». Замечаю скоростной катер с Бьёркшера. Отхожу от тропинки и ползком карабкаюсь вверх по скале ради лучшего обзора.
Белая кепка сидит на кокпите «Мартины» вместе с двумя подростками. Они встревоженно всматриваются в ту сторону, где скрылись остальные. Длинноволосого коротышки нигде не видно.
Я продвигаюсь вперед еще на несколько сантиметров, чтобы разглядеть все как следует, но больше никого не замечаю, других лодок тоже не видно, и низ живота начинает сводить от страха.
Его здесь нет.
Он не придет.
Скатываюсь обратно вниз, поворачиваю назад и пробираюсь мимо кладбища, обходя его слева
