верить моему опыту, он часто связан с поверхностностью и банальностью», – зло произнес я, а она улыбнулась и сказала:
«Это, безусловно, была довольно глубокая мысль».
Она вытащила из сумки книгу в красной обложке, на которой значилось «Злонамеренный умысел – Швеция в период пандемии», книга только вышла, и, если верить аннотации на последней стороне обложки, автор подвергал критике многочисленные ошибки, допущенные шведским правительством и в самом начале, когда болезнь распространялась невероятно быстро, и позже, когда распределение вакцины осуществлялось недостаточно эффективно.
– Я ее прочла по пути сюда, – сказала она, – прочти и ты, потом обсудим.
Спустя несколько недель она вернулась, на этот раз я каким-то образом заранее знал, что она придет, и потратил несколько часов на уборку и вытирание пыли, чтобы в доме было уютно, когда она появится и сядет на кухне с этой своей чашкой кофе. Я и сам толком не понимал – она мне не мама, она лишь наемная почасовая работница, – так почему же меня заботит ее мнение? Я натянул новый темно-синий спортивный костюм и вышел на террасу, солнце теперь пригревало, она стояла у куста розмарина и обрывала засохшие веточки.
– Прочитал? – спросила она, не отводя взгляда от земли.
Я откашлялся и ответил, что, разумеется, прочитал книгу, но мне не понравился ее настрой. Как можно считать такой уж катастрофой смерть от гриппа нескольких тысяч стариканов, брошенных, спору нет, почти без присмотра в домах престарелых, если они могли сгинуть от какой-нибудь другой хвори месяцем или в лучшем случае годом позже? А тем временем мое поколение подростков вынуждено было сидеть по домам перед экранами, страдать от одиночества и жиреть, не получая необходимые знания в полном объеме?
– К тому же, – продолжил я с дивана, подложив под спину в качестве опоры папину старую удобную подушку-сувенир из Сеула, – просто возмутительно, как можно взять и задушить государство денежными займами, когда речь идет о заболевании, убивающем менее одного процента населения, и это в то время, как мы не видим возможности найти средства на климатические реформы, которые спасли бы жизни ста процентов грядущих поколений. – Знает ли она, что даже десятой части всех денег, брошенных на экономическое стимулирование в связи с коронавирусом, хватило бы, чтобы сдерживать потепление климата в пределах двух градусов? Десятой части!
Она осторожно поднялась от ящика с посадками и отряхнула от земли колени своих темно-зеленых рабочих штанов.
– Откуда ты это знаешь? – спросила она.
– В интернете пишут, – ответил я.
– Да, но откуда ты ЗНАЕШЬ? – она улыбнулась. – Какое влияние оказывают выбросы метана в Сибири или пожары в Амазонии, сколько стоит создание источников ветряной и солнечной энергии, как быстро можно принять меры и что мы будем есть, на чем ездить и где жить, пока они принимаются? Как вообще можно это вывести в цифрах?
Я пожал плечами:
– Наверное, надо доверять тем, кто в этом разбирается. Специалистам.
Она ушла в дом за своей кофейной чашкой, потом уселась на диван рядом со мной. На таком близком расстоянии я уловил, что от нее пахнет солнцем, землей, немного по́том и старой поношенной одеждой.
– Или давай я так спрошу: ты когда-нибудь видел какие-нибудь климатические изменения? То есть собственными глазами?
– Летом стало теплее, бывают иногда очень жаркие дни. И зимы хуже – меньше снега и льда.
Йенни помотала головой:
– Тебе семнадцать, чисто математически невозможно, чтобы ты пережил достаточное количество лет и зим, чтобы суметь констатировать какие-то изменения. Все, что ты сейчас говоришь, базируется на сравнении средних температур, которые высчитывались задолго до твоего рождения, а ЗНАЕШЬ ты только то, что летом тепло, а зимой слякотно, но ты НЕ знаешь, что является нормой, а что нет, да и вообще люди испокон веков жаловались на погоду.
Я поразмыслил немного:
– Я знаю, что, когда родился, южная вершина Кебнекайсе была самой высокой точкой в Швеции, и она оставалась таковой со времен ледникового периода, а за время моего существования растаяла и перестала быть самой высокой горой.
Она вздохнула:
– Андре, а ты когда-нибудь поднимался на вершину Кебнекайсе?
– Нет, но папа сказал, что мы с ним…
– Вот именно, – перебила она меня. – Опять ты вернулся к тому же самому – ты не ЗНАЕШЬ. И ни разу не видел собственными глазами.
Мы посидели молча и посмотрели на город; солнце зашло за тучу, и от теней под нашими ногами задул холодный ветер. По апельсиновому дереву прыгала любопытная птичка, я подумал, что можно было бы построить скворечник и установить его там или вывесить такой шар, слепленный из семян, чтобы кормить птиц, было бы симпатичненько, вопрос, конечно, в том, понравится это папе или будет его раздражать, но, скорее всего, он вообще ничего не заметит.
Я молчал и думал, что вот сейчас она скажет что-нибудь утешительное, что-нибудь доброе, от чего снова станет хорошо на душе, так обычно делали учителя в школе, во всяком случае учительницы – заворачивали критику в мягкую и нежную обертку: «Чувствуется, что ты понял хотя бы основы, просто я бы хотела, чтобы ты более понятно объяснил ход своих мыслей, я лишь хочу сказать, что, на мой взгляд, ты способен на большее».
Мы еще долго сидели молча, потом она вылила остатки кофе из чашки в цветочный горшок и пошла за своей сумкой.
– Ничего ты не знаешь, Андре. Сидишь тут у себя на крыше, жалеешь себя и думаешь, что обставил этот мир. – Она достала из сумки еще три книги и положила на диван рядом со мной: – К следующему разу эти прочти.
* * *
В море на каменистом островке стоит красный маяк и таращится на нас. Остров неожиданно большой, на нем высится густой лес, а на некотором расстоянии от горы я различаю несколько домов. Со стороны птичьего заповедника доносятся крики чаек. Место не кажется мне незнакомым, я словно вернулся домой, на маленький уютный холм среди шхер, но только когда взгляд, блуждая, охватывает панораму открытых пустынных просторов, меня вдруг оглушает мысль: это же как у Толкина – место, которое кажется совершенно обычным, но при этом мерцает светом непознанного и величественного.
Острова Свенска-Хёгарна находятся в самой дальней части Стокгольмского архипелага. Позади них голый горизонт, за нашими спинами едва различим материк, нависший серым мороком.
Здесь кончается Швеция.
Из года в год, в каждый летний круиз, мы намечали остров нашей целью. Но то папа винил во всем слишком сильный ветер, то безветрие, то ветер был что надо, но дул, к сожалению, не в ту сторону.
Только теперь до меня доходит, что он не отваживался. Папе никогда
