Он не помнил, как попал сюда. Как пришел в этот спокойный лес, к чистому ручью. Смутная память говорила о чьих-то руках, о странном полете… Скорее всего, это был бред. И все, что было – бред. Он не хотел об этом вспоминать.
Здесь было начало лета, лес был полон дичи и ягод. Первые недели Берен только ел и спал, приходя в себя. Вскоре он стал прежним с виду, но в душе его – он чувствовал это, – что-то изменилось. Он начал видеть красоту…
Однажды он проснулся в слезах и в тревоге, услышав – Музыку: не ту, что вознесла его в долине черного хрусталя, но мучительно похожую. И Берен, не в силах снова потерять ее, пошел туда, где она звучала…
Он подкрался тихо, словно лесной зверь, страшась спугнуть ту, что пела. Странная тоска и истома мягко сжимали его сердце. Она сидела на небольшом холме, поросшем золотыми звездочками незнакомых ему цветов, в голубом как небо платье, и волосы ее казались тенью леса. Она сама была вся из бликов и теней, и ему временами казалось, что она – лишь его прекрасный бред, обман зрения. Но она была – она пела. Что выдало его? Он ведь не шевелился. Может она почувствовала его мысли, услышала как стучит его сердце – ему казалось, этот стук заполняет мир от самых его глубин до невероятных его высот; его дыхание становилось все чаще и тяжелее. Может, оно и выдало его. Песня оборвалась. На миг он увидел дивной красоты лицо – живое, мгновенно возродившее в его памяти ту мелодию, что вошла в его сердце там, в долине черного хрусталя. Она испуганно вскрикнула и исчезла – словно распалась на тени и блики, рассыпалась веселым хаосом звуков… Берен застыл. Мир вокруг стал тусклым и бесцветным. Он осознал – она испугалась его. Почему? он же не сделал ничего дурного, не хотел ничего – только чтобы все это оставалось, не уходило… Он забыл все – месть, отца, Орков… Их просто не было. Была – песня по имени… Имени не было. Песня. Просто песня.
Он тяжело опустился на землю на берегу ручья. Казалось, все кончено… Долго вглядывался в свое отражение. Странно – впервые задумался, красив ли он. Берен был из дома Беора – темноволосый, светлоглазый, рослый. Ему минуло три десятка лет, и был он уже не зеленым юнцом – мужчиной в расцвете молодости и сил. Тяжелая жизнь сделала его тело сильным, стройным и гибким… Но достаточно ли этого, чтобы она снизошла до беседы с ним… Он боялся. Но не мог забыть Песню.
Он искал ее. Он видел ее много раз – издали, но ни разу не мог подойти ближе чем на сотню шагов – она убегала и уносила Песню. Только следы оставались – золотые звездочки цветов, да в ночных соловьиных песнях слышалось то же колдовство, что и в ее голосе. И в сердце своем он дал Песне имя – Тинувиэль.
Так случилось – он опять увидел ее. Весной, после мучительной серой зимы. Почему-то подумал – если сейчас он не удержит Песню – не увидит ее уже никогда. А она пела, и под ее ногами расцветали цветы-звездочки. Песня наполнила его, Песня вела его, и, как слово Песни, он крикнул:
– Тинувиэль!
Она замолчала, но Песня продолжала звучать – и когда он смотрел в ее звездные глаза и видел ее прекрасное растерянное лицо, когда ее тонкие белые руки лежали в его загрубевших ладонях… А потом снова она исчезла – будто опять стала тенью и бликами…
– Тинувиэль… – произнес он в безнадежной тоске. Черное беспамятство обрушилось на него – Берен замертво упал на землю…
Дочь Тингола, могучего короля Дориата, Лютиэнь сидела рядом с бесчувственным Береном, пристально вглядываясь в его лицо.
«Что в этом человеке? Почему меня так влечет к нему? Простой смертный… Какое лицо… Он красив, но разве не прекраснее эльфийские властители? Прекрасны – но как холодны в своем совершенстве… Словно песня, которую пели столько раз, что она стала уже обыденной, слишком привычной… А здесь – словно смутное предчувствие музыки, что еще не родилась, Песни, что всякий раз будет звучать по-иному. Неужели она – для меня? Смогу ли я понять ее слова – слова смертных?»
И тихо наклонилась Лютиэнь над неподвижным лицом, и первое слово Песни было горьким на вкус. И Берен открыл глаза и сказал:
– Тинувиэль… Не уходи, прошу тебя, Соловей мой, Песня моя – не уходи…
– Кто ты? Я не знаю твоего имени, а ты почему-то знаешь мое…
– Я Берен, сын Бараира из рода Беора.
– Я не слышала о тебе, но о Беоре я знаю. Ты не уйдешь?
– Нет, нет, никогда? Зачем? Куда я уйду?
– Не уходи…
Они бродили в лесах вместе. Лютиэнь приходила каждый день, и Берен уже ждал ее – то с цветами, то с ягодами в ладонях, и они уходили в тень леса и вместе пили воду ручьев – как новобрачные на людской свадьбе пьют вино…
Так слагали они великую Песнь Детей Арды. За эти краткие недели Берен узнал столько, сколько не знали и самые мудрые из людей. А Лютиэнь, слушая человека, все больше восхищалась людьми, такими недолговечными, но с летящей крылатой душой. И впервые ей стало страшно: ведь он умрет, а она – она будет жить. Почему-то он и казался ей таким беззащитным, таким уязвимым, что хотелось обнять его, защитить собой от всего этого мира… От отца. Она предчувствовала гнев Тингола, но более не боялась этого.
…Когда ее как преступницу привели к отцу, Тингол изумился перемене, произошедшей с его дочерью. Она была сильнее его.
– Дочь, но подумай сама – ты встречаешься тайно с жалким смертным! Ты позоришь свое и мое имя. Подумай, что скажут о тебе?
– Разве может опозорить беседа с достойным? И мне все равно, что скажут о нас, отец. Видишь – и перед всеми не стыжусь я говорить о нем. И не стыдно мне сказать тебе перед всеми, что я люблю его.
Тингол стиснул кулаки. Его красивое лицо полыхнуло гневом – подданные опускали головы, чтобы не встретиться с непереносимо-пронзительным взглядом короля. Она всегда страшилась гнева отца, но теперь первым отвел глаза – он.
– Я убью его, – выдохнул король. – Тварь смертная, грязный человечишко! И его грубые руки касались тебя! Великие Валар, какой позор! Какое унижение! Уж лучше бы Враг встречался с тобой, чем он! Да он и есть отродье Врага! Найти его! С собаками ищите и приволоките мне сюда эту дрянь!
– Отец! – крикнула Лютиэнь. – Клянусь – тронь его, и перед троном Короля Мира я отрекусь от родства с тобой!
– Что?.. – задохнулся Тингол, но рука Мелиан легла на его руку.
– Ты не прав, – спокойно сказала она. – К чему позорить себя недостойной благородного повелителя охотой на человека – не простого человека, из славного рода! Дай слово государя, что не погубишь его, и призови его на свой суд. Ты – король в своей земле, так будь же справедлив. И помни – он прошел беспрепятственно через Венец Заклятий. Та судьба, что ведет его, не в моей руке.
Тингол опустил голову. Долго молчал; наконец, сказал глухо:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
