— Чарлз, нельзя ли заткнуть этого дебила? — Харви и Чарлз удивленно вскидывают взгляды, и Джон в приливе смущения понимает, что не просто подумал эти слова. Однако тон Чарлзова смеха выбран виртуозно, и Харви вмиг понимает, что добрую шутку Джона не надо принимать всерьез.
Толстые бордовые занавеси, с трех сторон ограждающие кабинет, слегка расходятся, и официант в смокинге придерживает темный бархат перед двумя островитянами из южных морей. По-зимнему бледный первый — помоложе, лишь на несколько лет старше Чарлза, но во всех смыслах преждевременно посеревший, в якобы-старинных бухгалтерских очочках. Пластмассовый красавец — парикмахерская каждую пятницу — чуть слышно перхая, пятится, давая боссу первым войти в тесный анклав роскоши. Тут и наступает обещанный Джону сюрприз, и время на миг застывает пузырем, чтобы дать разглядеть получше: трехмерная имитация знаменитого журнально-телевизионного лица, австралийский акцент, знакомый по ток-шоу и теленовостям, мрачная или слегка самодовольная мина (только два варианта), которыми украшаются по десятку обложек деловых журналов каждый год. Харви с подобострастием приветствует его и представляет. Но прежде чем сесть или подтвердить свою личность, видение оборачивается к официанту и заказывает обскурантистский антиподский коктейль, будто оно настоящий человек — телевизионный человек, — и Джон не видит повода хоть в чем-то усомниться. Неизменная ковбойская шляпа, нарост выпуклого острова-бородавки у юго-восточного побережья носа, брови как первобытный лес, над которым, должно быть, часами потеют телевизионные гримерши, замазывая их до какого-то сходства с мягкими человеческими чертами: весь реквизит узнаваем. Тем страннее, однако, несходства: в пределах ограды из штор у австралийца проявляются дурные привычки и тики — очевидно, их можно сдерживать только на время телерепортажа и ни секундой дольше. Там, где телевизионное лицо постоянно с начальственной напряженностью устремлено на закадрового интервьюера, трехмерный Мельхиор вовсе не допускает прямого контакта глазами, так что Джон опять почти убеждает себя, что за этот отдельный стол в «Короле гуннов» к ним пришел самозванец. При тусклом свете, при заключенной в богатую рамку репродукции гравюры с королевской охотой на единственной твердой стене, Джон чувствует странное, но физически ощутимое облегчение, увидев здесь еще одного крупномасштабного человека, который оказался не бог весть чем, вообще-то гораздо меньше того, каким его показывают миру.
Хьюберт Мельхиор владеет не самой большой медиа-империей в мире. Есть еще человек в Атланте и другой австралиец, еще, скорее всего, державы в Голливуде и Франкфурте и застекленные вершины на Манхэттене, чьи имена не всплывали пока на поверхность мирового сознания, у которых длиннее щупальца, больше влияния, больше телевизоров, книг и газет, что выражают клейменое мнение. Но в довольно широкой округе имя Хьюберта Мельхиора — одно из тех, которые даже для того, кто никогда не интересовался бизнесом и финансами, всегда кажутся знакомыми. («Это тот, который делает фокус с горящими кенгуру?»)
— Это и есть ребята, которые тебя так запугали, Кайл? — роняет Мельхиор, усевшись с легким хрюканьем. Серенький помощник как по команде посмеивается и кивает. Насмешка сказана странно безжизненным монотонным голосом, почти бормотанье — никакой шумной корпоративной фальшивой бодрости, к которой готовился Джон. На помощника Мельхиор не взглянул, и едва ли смотрел на Джона или Чарлза сколько нужно, чтобы понять, достаточно ли они устрашающи, чтобы так перепугать Кайла. Вместо того он глядит на собственные руки, которые вниз ладонями скользят по деревянной столешнице медленными беспорядочными траекториями.
— Запугали? Нет, нет, мистер Мельхиор, привели в замешательство, только и всего, — отвечает молодой с недочеловеческими интонациями всех запуганных безнадежных помощников президентов во всем мире, стареющих вдвое быстрее своих нанимателей. Он улыбается троим американцам от лица Мельхиора и равно от своего, предлагая вместе с комплиментами от корпорации дополнительный контакт глазами.
Мельхиор по-кошачьи привередлив. Он скребет крошечную выпуклую офиуру свечного воска, выбросившуюся на стол. Ноготь большого пальца его левой руки быстро скребет раз шесть или семь подряд, затем Мельхиор сметает восковые крошки торопливыми взмахами правого мизинца. Он чередует — скоблящий ноготь, сметающий мизинец, скоблящий ноготь, сметающий мизинец, — еще долго, когда никто уже давно не может разглядеть никаких восковых капель, когда его глаза и внимание уже давно в другом месте, но руки продолжают сами собой полировать стол.
— Миста Гыбр, — бормочет Мельхиор, разворачивая носовой платок и заботливо разглаживая на нем каждую складку, — одну неделю везде попадалось ваше лицо. Молодому парню не вредно иметь парочку карманных журналистиков. Должен сказать, вы прилично ориентируетесь в этой игре.
Чарлз вежливо посмеивается аутичной речи, произнесенной все тем же тоном едва сдерживаемой скуки.
— С вами и с вот этим вашим боссом, мистером Хорватом, он каждый раз появлялся в газетах, штанишки бедного Кайла все время были мокрые. Он все твердил: «Неподходящий момент, неподходящий момент, мистер Мельхиор». Не так ли, малыш Кайл? «Неподходящий момент»…
— Мистер Хорват, хотя и старший, он — надеюсь, я ясно объяснил, что вот Карой, он здесь как полноправный представитель…
— «Неподходящий момент, неподходящий момент», просто из-за какой-то чепухи про… — Мельхиор слышал, как Харви его перебил, но не поднимает глаз от незримых схем, которые рисует на столе прямым указательным пальцем, не отвлекается на брань, а продолжает говорить, и никакой мыслимый на земле шум его не остановит. — Пара новостей в газете, и наш Кайл плачет, как девчонка, что нам «неуместно» участвовать в конкурсе на венгерской приватизации. «Неуместно» после всего, что я построил. — Мельхиорово невыразительное, но честное признание, что его многомиллиардную медиаимперию загнали в угол не кто-нибудь, а Чарлз с Джоном, окатывает Джона гордостью. — Иисусе милосердный, мне пришлось слушать всю эту ахинею про то, что нам нельзя вмешиваться в процесс реституции, должны сначала дать венграм самим торговаться с собственным правительством. Полная ерунда. И вот вы тут сидите — просто мальчишка и такой же венг, как и я. — Он машет, но не смотрит на Чарлза. — Послушайте. Сказать по правде, мы немного с опозданием оценили медиапотребности в этом буше. Но теперь шутки кончились. Я буду в городе три дня, и у меня переговоры по шести газетам, шести издательствам, двум телестанциям и кабельному проекту, так что давайте не будем терять время и обхаживать овцу, правильно? Или она тебе поблеет, или ты идешь своей дорогой. — Даже эта эффектная австралийско-корпоративная похабщина говорится тем же будто бы скучающим и слегка социопатским голосом; Мельхиор пробует салат, обнаруживает в нем что-то противное и отодвигает. — Ваше маленькое издательство — хорошее, и я его хочу, но я не могу заниматься этим вечно. Есть еще полторы дюжины, кого я хочу в Венго и Чехо, да и поляки для «Медиан» тоже будут кое-что значить. Так что давайте решать. Вот Харви говорит, что ваш босс для этого нам не нужен. А это почему же?
— Он, к сожалению… — начинает Харви.
— Да. Жаль это слышать, — говорит Мельхиор.
— Полагаю, ключевой вопрос, возможно — камень преткновения, в котором, как я сам это вижу, я могу вам здесь помочь, чего я и хочу, предупредительно, предварительно обсудить: станет ли это «Медиан-пресс»? — спрашивает Харви, торопясь устраивать события, пока они не устроились сами.
Наконец Мельхиор поднимает глаза на собеседника — на Чарлза, который едва ли сказал хоть слово с момента приземления австралийца.
— Разумеется, ваше издательство станет новым членом гордого семейства «Медиан» и, значит, получит всю положенную поддержку бренда, гораздо большую поддержку, чем вы сможете устроить с тем, что осталось от вашего маленького частного фонда, миста Гыбр. — Намекнув на обширные знания персонального толка, Мельхиор возвращается к работе по перекладыванию своего неиспользованного столового серебра. — Вы какой-нибудь родственник тем сестрам, кстати? Актрисам? Вот скажите мне: значит ли название вашего издательства что-нибудь для людей в этой стране?
Все случилось так быстро — Джон едва ли понимает, что вообще происходит: когда последняя салатная тарелка покидает стол в бестелесных руках, он наконец осознает, что «Хорват-пресс» не только продается, но Парки уже приступили к обсуждению деталей того, как издательство будет именоваться, когда его, еще трепыхающееся, заглотит змеиное брюхо транснациональной корпорации «Медиан» и быстро расщепит на невоссоединимые компоненты.
