— Монсеньор! Я счастлив виде…
— Вы… не Никола.
— Аннибал Карваль к вашим услугам. Граф Валмон отпустил меня в ваше распоряжение и просил срочно вручить вам письмо.
— Аннибал…
— Монсеньор, что-то не так?
— Вы очень похожи на брата. Где письмо?
«Герцог Эпинэ, — на сей раз Проэмперадор Юга был краток, — все касающиеся Вас и виконта Мевена недоразумения разрешены.
Получение Вами сего письма равнозначно вступлению в должность командующего ополчением Внутренней Эпинэ. В таковом качестве Вы подчиняетесь командующему ополчением всей провинции барону Волвье».
— Вы можете объяснить мне, что это значит?
— Граф Дорак после беседы с господином Проэмперадором почувствовал себя плохо и с выделенным ему эскортом отбыл в свои владения для излечения. Его обязанности перешли ко второму сыну графа Валмона Сержу. Монсеньор, вам лучше догнать процессию, пока вас не хватились.
— Вы правы.
Аннибал был похож на брата не только внешне.
Часть пятая. «КОРОЛЬ МЕЧЕЙ» [8]
Или я, или хаос.
Приписывается Шарлю де Голлю
Глава 1 ТАЛИГ. ТАРМА
400 год К. С. 3-й день Осенних Скал
1
В Старой Придде Ноймаринена уже не было — после известий о поражении герцог с ближайшими помощниками перебрался западнее. Это было правильно, хотя выбор именно Тармы Лионеля удивил. Сам он предпочел бы Акону, где сходились основные тракты северо-запада и речной путь. Армия Эмиля через город уже прошла, известия из Марагоны поступали исправно, да и сама Акона с ее цитаделью и внешними укреплениями могла за себя постоять. Рудольф, однако, решил по-своему, возможно желая показать, что не намерен отсиживаться за крепостными стенами.
— Монсеньор вас ждет! — объявил капитан с орлиным носом. — Прошу…
Превращенная в кабинет богатая гостиная радовала глаз выдержанными в зеленых тонах шпалерами и четырьмя изящными люстрами. У кого-то в Тарме были не только деньги, но и вкус. До войны.
— Хорошо, что с матерью обошлось. — Рудольф в расстегнутом мундире шел навстречу. — Вроде осень, но жаре нет дела до календарей. Садись. Что про нас знаешь?
— То, что знал Эмиль девятого Летних Молний.
— Тогда, считай, ты знаешь всё. Бои прекратились, дриксы укрепляются в захваченных городах и крепостях, на Марагону даже не смотрят, хотя до холодов полно времени. Странно…
— Отнюдь нет, если знать об Эйнрехте. Я прикинул сроки — миролюбие Бруно неплохо увязывается со временем, необходимым для получения двух новостей: о смерти кесаря и о мятеже.
— Мятеж, говоришь? Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Рудольфу пора было поворачивать, но он остановился, хмуро глядя на собеседника. — Со старого быка станется распустить слухи и ждать, когда мы успокоимся и перестанем вертеть головами, как совы.
— Это не слухи, и я не готов считать эти вести хорошими. Мы с Вольфгангом-Иоганном встречались с Хайнрихом, который и рассказал нам про Эйнрехт. Ни я, ни маркграф в его словах не сомневаемся.
— Что ж, самое время спросить, что делает в твоей свите гаунасский полковник в бергерском плаще.
— Везет письмо Хайнриха принцу Бруно.
— Это делает тебе честь как брату и сыну, но не как талигойскому маршалу. Никаких переговоров об обмене пленными я не начну, сколько бы посредников ты ни набрал! Я понимаю твое положение и сам все объясню твоей матери…
— Она не поймет. Не как мать теньента Сэ, а как графиня Савиньяк, урожденная Рафиано. Нам тревожно за Арно, но переговоры начинает либо тот, кто побеждает, либо никто.
- Да… Мы, мягко говоря, не побеждаем. Чего хочет Хайнрих от Бруно?
— Один варит счел уместным напомнить другому, что в Излом не льют кровь, пока же Гаунау закрывает границу с Дриксен. Маркграф поручил мне как новому командору Горной марки взять посланника Хайнриха под временное покровительство.
— Что ж, прими мои извинения. — Рудольф резко развернулся. — О том, что в Бергмарк новый командор, Вольфганг-Иоганн меня все же уведомил. Ты не терял времени…
— Я бы счел, что потерял впустую несколько недель, если б не встреча с дамами Арамона и не тройственные переговоры. Тем не менее я предпочел бы в это время находиться если не на Мельниковом лугу, то в Олларии.
— Последнее было бы неплохо, — буркнул Ноймаринен, явно думая о своем. — Итак, Бруно в самом деле не до Марагоны… Что ж, пусть они с племянником тузят друг друга, и чем сильней, тем лучше.
— Фридрих убит вместе с принцессой Гудрун. — Вдаваться в подробности Лионель не спешил. — Похоже, в Эйнрехте происходит то же, что и в Олларии.
— И там, и там головы на войне, а задницы — в столице, результат закономерен. — Рудольф махнул рукой. Пока все шло более или менее мирно. Пока… — Не подумай только, что я не доверяю твоей матери и закрываю глаза на всякие странности, но вы сейчас грешное с праведным мешаете. Несомненно, разгулявшаяся нечисть что-то чует — Надоры со счета не сбросить, но безобразия в столицах к этому приплетать незачем. Впрочем, если по Эйнрехту бродили зеленые монахи и маршировали крысы, я готов подумать.
— Об уходе крыс люди Хайнриха не сообщали. Что до призраков, то они по площадям не разгуливают, а зелень над Нохой до недавнего времени мало кого занимала, хотя засветилось еще зимой.
— У зелени может быть та же природа, что у выходцев, — предположил Рудольф, — а выходцев обычные люди забывают. Есть ли в Эйнрехте призраки вроде нохских, может знать молодой Фельсенбург. Он с Кальдмеером опять в Хексберг, я распоряжусь, чтобы их привезли. Хорошо бы Бруно послушал Хайнриха или занялся собственными делишками, тогда я обменяю Фельсенбурга на Арно… Если он у дриксов.
— Спасибо.
— Хочешь сказать, слишком много «если»? Большего я сделать не могу ни для кого. Даже угоди в плен любой из моих парней.
— И я, и моя мать это понимаем. Что с Арно, неизвестно, мы можем лишь надеяться. Монсеньор, боюсь, вы недооцениваете опасность зелени, но и бергеры, и Хайнрих относятся к ней очень серьезно. Мать вы слышали, теперь расспросите госпожу Арамона и ее дочь.
— Разумеется, я сделаю это. Ты ведь знаешь, что Вальдес якшается с хексбергскими ведьмами? По его словам, перед землетрясением в Надоре они плакали. Бури эти… Одна дриксенский флот утопила, другая на Мельниковом лугу чуть обе армии не угробила. Что выделывали горы, не мне тебе рассказывать. Время непростое, кто бы спорил, только в мародерах и грабителях ничего непонятного нет. Власти дали слабину, и сволочь обнаглела. Всё.
— Сразу и в Эйнрехте, и в Олларии?.
— Про Эйнрехт я знаю с твоих слов, но будь оно «сразу», Хайнрих ничего бы не успел узнать, так что у дриксов загорелось раньше. Смерть кесаря при слабоумном наследнике и слабоумном же регенте — повод лучше не придумаешь, а в Олларии собралось слишком много продажных шкур… Да, вот этого ты точно не знаешь… Перешедшие к Альдо гарнизоны были куплены гоганами, которые вроде бы охотились за каким-то старьем. Южане из другого теста, но они погоды не делали даже вначале, а из Эпинэ Проэмперадор, как из зайца борзая.
— Мать считает иначе.
— Она дружила с Жозефиной Ариго…
— Дело не в этом…
Разговор все сильней напоминал «мертвую зыбь», но ссоры не хотел никто, и ссоры не случилось. Потом часы пробили семь, и наступило время докладов.
— Если хочешь, оставайся. — Рудольф налил себе воды. — Это вряд ли затянется… Или дать тебе карты и отправить думать о Хербсте?
— Пожалуй.
— Завтра скажешь, что надумал. Я намерен встать на зимние квартиры в Мариенбурге, и я встану.
— Поэтому не Акона, а Тарма?
Рудольф улыбнулся. Он четырнадцать лет был Первым маршалом Талига, но потом отдал перевязь Алве. Тогда его многие не понимали, сейчас многого не понимал он.
2
Госпожа Арамона изобразила придворный реверанс и только после этого разрешила себе взглянуть на регента. Тот оказался, как говорится, видным мужчиной. Если граф Литенкетте удался в отца, он был завидной добычей, другое дело, что бедняга влюбился в королеву, а отбить у Алвы женщину не светило никому. Впрочем, Катарина была мертва, а любовь к тем, кто умер и при этом лежит смирно, сближает. До стычки с Урфридой Луиза возлагала потаенные надежды на способного «сделать женщину счастливой» Эрвина, но теперь Селину от Ноймариненов следовало держать подальше.
— Сударыня, — произнес регент приятным низким голосом, — я наслышан о вас и вашей дочери. Вы оказали большую услугу Талигу в лице ее величества. На подобное отважились бы немногие.
— Мой герцог, мне ничего не грозило. Граф Манрик со слов моего отца решил, что я буду служить ему. — И пусть теперь рыжий обормот вякнет про шпионство! А господина графа давно простили и оставили тессорием.
