Таким образом, факт радикального изменения идеологии в Уйгурии устанавливается с полной несомненностью. К сожалению, сведения китайских и арабских авторов слишком отрывочны, чтобы позволить нам уяснить, как, когда и при каких обстоятельствах это изменение произошло. Но о введении новой религии значительно больше и интереснее говорит уйгурский китаеязычный памятник в долине р. Орхон. Несмотря на плохую сохранность, он дает драгоценные сведения по интересующему нас вопросу, так как соответствующие строки поддались восстановлению[1481]. Оказывается, Идигянь[1482] пригласил к себе проповедников и дал их высшему законоучителю возможность произнести проповедь перед чиновниками. Тот оказался блестящим оратором: «его рассуждения лились, как спущенная река, потому мог он открыть истинное учение уйгуров».
Уйгурские вельможи, «раскаиваясь в прежних заблуждениях… получили приказание обнародовать это учение, чужие нравы превратить в страну пропитания [область пищи][1483], владение убийства переменить на царство увещевания к добру».
Религиозная реформа удалась. «Как люди высшие действуют, [тому] низшие подражают». «Царь веры»[1484], под которым понимался манихейский патриарх в Вавилоне, одобрил происшедшее и «велел всем духовным и монахиням войти в государство проповедовать».
В полном соответствии с текстом надписи описывает обращение уйгуров Джувейни. Он констатирует наличие у них «науки колдовства», а специалистов в этой области называет «камами». Он считает систему взглядов уйгуров не религией, а только «практической деятельностью», заключавшейся в общении с духами-дьяволами (инкубами и суккубами). Мы бы назвали это тоже не религией, а магией. Влияние камов было огромно, так как они и лечили больных, и гадали, причем последняя функция делала их советниками хана и князей. Это классическая форма шаманизма, хорошо изученная и неоригинальная.
Манихеев Джувейни называет «туинами», людьми, сведующими в «номе» — книгах закона. «Ном» — слово персидское и до сих пор сохранилось в монгольском языке как название священных книг. Оказывается, проповедник манихейства пришел из Хатая, а Хатаем во время Джувейни называли Семиречье.
У Джувейни весьма подробно описан диспут между камами и манихеями: «…обе партии поставили одну против другой, чтобы прочесть вероучение всякой, которая победит. Номисты начали читать свою книгу «Ном». «Ном» есть их знание и догматика, содержащая вздорные предания и рассказы, и находятся в содержании его хорошие увещания, согласные с предписаниями и учением всех пророков, как то: воздерживаться от обид и несправедливости и тому подобного, воздавать добром за зло, остерегаться мучить животных и пр. Их вероучения и убеждения многоразличны, но более всего на них похоже учение последователей переселения душ… Когда они прочли немного «Нома», камы оказались на мели. По этой причине [уйгуры] усвоили идолопоклонство [манихейство, ибо шаманизм Джувейни не считает даже языческой религией], и большая часть племен последовала им»[1485].
Хотя тексты Джувейни и надписи весьма близки и несомненно повествует об одном событии, совершенно ясно, что историк XIII в. смешал воедино манихейство, к его времени угасшее в Срединной Азии, и восторжествовавший буддизм. Манихейских «совершенных» он называет «туины» — тюркским словом — возникшим из китайского tao-jen, букв «человек на Пути [буддийского совершенствования]». Затем он не отличает современных ему уйгуров-буддистов от древних манихеев, утверждая, что по причине описанного обращения они стали на востоке наиболее враждебны и ненавистны исламу. Однако прочие сведения нарративных и эпиграфических источников позволяют установить, что это было обращение не в буддизм, а в манихейство[1486].
Насколько быстрым оказалось обращение, можно судить по тому факту, что уже в 768 г. уйгуры просили китайцев поставить манихейские кумирни в четырех областях[1487], что последние выполнили с крайней неохотой. Китайцев манихейство шокировало больше всех прочих религий тем, что, запрещая семью для избранных, разрешало изнурение плоти путем коллективного разврата. Но кроме того, сами манихеи дали повод к ожесточению против себя: даже в то жестокое время они показали пример религиозной нетерпимости.
Об этом говорит в первую очередь сам текст надписи: «Неверующие по незнанию называли черта Буддой»[1488]. Это более крайняя точка зрения, чем у христиан или мусульман, считавших буддистов язычниками, но не поклонниками сатаны. Затем есть сведения, что в манихейских кумирнях изображался демон, которому Будда моет ноги[1489]. Разумеется, буддисты воспринимали это как неслыханное кощунство.
Но мало того, взяв верх, манихеи начали применять к побежденным соперникам те меры, которые только что применялись к ним самим. «Должно вырезанные и рисованные изображения демонов все велеть сжечь, молящихся духам, кланяющихся демонам, вместе…»[1490]. Надо полагать, что участь буддистов в Уйгурии была нелегка.
Торжество манихейства поссорило уйгуров со всеми соседями: мусульмане в Средней Азии, буддисты в Тибете, конфуцианцы в Китае, шаманисты в Кыргызском ханстве — все воспринимали новое учение как дикую извращенность. Вряд ли принимали доктрину о борьбе с собственным телом путем изнурительного воздержания и столь же изнурительного распутства низшие слои в самом Уйгурском ханстве. Однако «история гласит: хуйхуский кэхань с Мони общее государево»[1491], т. е. уйгурский хан настолько связал себя с манихейской общиной, что его эль превратился в союз трона и алтаря.
Внедрение манихейства в Уйгурии повело за собой изменение письменности — появился новый алфавит, называемый, уйгурским. Он происходит от новосогдийской письменности и отличается своей простотой и удобством. Строчки идут сверху вниз и слева направо[1492]. Этим алфавитом написаны манихейские, христианские и мусульманские тексты, а также юридические документы из Турфана; наиболее древними являются манихейские, так как фонетика и грамматика их языка ближе к орхоно-енисейским руническим памятникам, чем к буддийско-уйгурским и уйгурско-мусульманским[1493]. Самым ранним текстом, поддающимся датировке, являются четыре строки на орхонском китаеязычном памятнике 795 г. Сохранность надписи очень плохая, но она несомненно связана с китайским текстом, разобранным выше, так как высечена на том же самом камне[1494].
В нашем распоряжении имеется текст — покаянная молитва со среднеперсидским названием — Хуастуанифт, вернее, ее перевод с манихейско-сирийского на уйгурский. С. Е. Малов предполагает, что перевод был сделан еще в V в., но это исключено всем ходом истории. Манихейство у уйгуров зафиксировано лишь в VII в. и отсутствовало у тюрок. Следовательно, оно проникло в Великую степь во второй половине VII в., когда арабы подавили сопротивление согдийцев и манихеи вынуждены были бежать из цветущих оазисов в дикие степи ради спасения жизни. Молитва имеет подпись: «Бетюрмиш-тархан закончил Хуастуанифт — моление о грехах слушателей»[1495]. Очевидно, Бетюрмиш-тархан был «совершенный» (высший чин манихейской иерархии), и весьма примечательно, что проповедь манихейства шла через представителя аристократии.
Но и простые уйгуры испытали на себе силу новой религии. Манихейский канон предусматривает постные дни, когда запрещено вкушать даже масло и молоко. Уйгурским пастухам и охотникам пришлось заводить огороды, чтобы не умереть с голоду. Таким путем начало распространяться земледелие в степи[1496].
Сами проповедники манихейства свое удовлетворение достигнутыми успехами выражали такими словами: «Страна диких нравов, наполненная дымящейся кровью, превратилась в страну, где питаются овощами, страна убийства — в страну стремления к добрым делам»[1497]. Сомнительно, чтобы эта широковещательная декламация отражала действительное положение вещей. Природная воинственность уйгуров не исчезла от поста и молитв, и внешняя политика Уйгурии продолжала оставаться активной.
Начавшийся прогресс. Новый порядок в степи благотворно повлиял на развитие торговли. Хотя прямых указаний на это в хрониках нет, но убедительные сведения дает нумизматика. В Минусинской котловине сделано много находок китайских монет Танского времени. 45 монет чеканки 621 г. попали в Сибирь, очевидно в промежуток между 630–680 гг., когда тюрки подчинялись империи Тан. Затем идет перерыв, падающий на эпоху второго каганата, и затем 12 монет 758–759 гг., после чего до IX в. найдено всего 6 монет[1498].
