Теперь днем Ольга стала выходить из дому. Она смотрела на дома, на улицы, на весь город, точно после долгой болезни или путешествия в другие страны. Город не был чужим, но он был непривычным и необычайным. Улицы завалены обломками разрушенных домов, на тротуарах несколотый лед, почернелые сугробы снега. Окна домов зияют черными ранами — они без стекол, даже без рам. Вот огромный многоэтажный дом стоит пустой, но одна рана — окно на пятом этаже — закрыта листом кровельного железа, в листе торчит водосточная труба, из трубы вьется дым. Это пещера, и в ней еще теплится жизнь. На первых этажах нет магазинов, вместо огромных витрин зияют широкие провалы, куда, как в туннель, въезжают автомашины: магазины превращены в гаражи. Город пустынен и мертв… Только вчера снова взлетела на воздух электростанция, которую гитлеровцы попробовали восстановить. В депо сгорели паровозы, отремонтированные немецкими бригадами. На товарной станции сошел с рельс воинский маршрут…
Подполье было! Народ боролся! Ольга ходила по улицам и всматривалась в лицо каждого встречного. Как узнать подпольщика? Прохожие не смотрели друг на друга. Они торопились пройти мимо. Ольга приглядывалась к немцам. А может, это подпольщик, переодетый гитлеровцем, идет выполнять поручение организации?
Подполье, конечно, было, оно действовало. Вчера Ольге рассказывала соседка, что прямо на улице к немецкому офицеру подошел какой-то мальчик лет тринадцати и выстрелил ему в лицо. За мальчиком бросились вдогонку патрульные, но в эту минуту с крыши разрушенного дома под ноги патрульным упала бомба и взорвалась. Патрульные погибли, мальчик убежал. Он действовал не один, действовала целая группа. Боролись даже дети.
Ольга стала приглядываться к мальчикам. Мальчики чаще всего встречались на улицах. Подросток стал теперь опорой и главою семьи. Мужчин не было, юношей угнали в рабство в Германию, а мальчики десяти — двенадцати лет меняли вещи на рынках или отправлялись в деревню за продуктами. Вот один продает на углу папиросы. Почему он всегда стоит на этом месте? Может, ему поручили следить за немцами, которые выходят из этого дома? Там помещается какой-то штаб… Ольга подошла к мальчику.
— Сигареты, папиросы, спички!..
Нет, он смотрит слишком угрюмо. Если он и знает что-нибудь, то не скажет. Ольга покружила около него и направилась дальше. Через три квартала ее внимание привлек другой мальчик. Он постукивал щетками об ящик, предлагая почистить сапоги. Сапог никто не чистил, но мальчик весело поглядывал кругом и сыпал вслед прохожим острыми словечками. Худой, голодный, изможденный, в отрепьях, а какой бойкий! А не притворяется ли он веселым, чтобы его не заподозрили?
— Почистим, тетенька, ботиночки? Посмотрите, на них грязь еще мирного времени!
— Послушай, — сказала Ольга. — Ты подпольщик?
Мальчик в недоумении уставился на Ольгу.
— Ты можешь мне верить, — с волнением сказала Ольга, — мне надо найти подполье.
Синие глаза мальчика стали совсем круглыми. Он замигал.
— Кого вы спрашиваете, тетенька?
Ольга рассердилась:
— Я знаю, что ты подпольщик. Мне надо немедленно связаться с подпольем. Ты знаешь. Ты стоишь здесь на посту…
Мальчик вдруг сорвался с места и бросился прочь. Ящик со щетками гремел у него в руках. Через минуту мальчик исчез за углом.
Ольга отерла рукою лоб. Так нельзя! Она делает глупости. Надо взять себя в руки.
Ах, как плохо, что у нее нет в городе друзей! Четыре года она училась в Киеве. За эти годы она растеряла здесь товарищей. Не пойти ли по старым адресам?
Ольга исколесила весь город, улицу за улицей. Сотни домов оглядывала она и все прикидывала: этот стоит на отшибе, в нем очень удобно устроить конспиративную квартиру; этот разрушен, но подвалы целы, — в подвалах можно организовать сходки; а этот выходит прямо на улицу, и мимо него все время проходят люди, — для конспирации ничего лучше не придумаешь… Потом ей пришло в голову: тысячи домов в городе, в них живут советские люди, — нет сомнения, что в каждом доме притаился подпольщик. Это было настолько очевидно, что Ольга торопливо вернулась домой: подпольщика надо искать в доме, где ты живешь.
Ольга стала искать предлога, чтобы зайти к соседям. Она забегала к незнакомым людям по какому-нибудь пустяковому делу: одолжить спичку, выменять что-нибудь, спросить, где можно раздобыть порошок аспирина. При этом она пристально ко всем присматривалась. Не этот ли? Как дать ему знать, что ты ищешь связи? Но соседи давали спичку, отказывались выменять кофточку, советовали купить аспирин у немецкого санитара — и спешили спрятаться по своим темным углам.
Наконец Ольга решила пойти к Миколайчику. Ей еще Нина рассказывала, что Миколайчик работает в канцелярии городской управы. Не может быть, чтобы Миколайчик перешел на сторону фашистов. Он случайно остался в городе и теперь приспособляется как может. Но стать изменником он не мог; Ольга слишком хорошо знала Миколайчика — разве не он ругал ее за то, что она механически выбыла из комсомола.
В городской управе Ольге показали комнату, где работал Миколайчик: он служил управделами отдела учета неразрушенных домов.
Когда Ольга вошла, Миколайчик сидел за столом и писал. Он увидел Ольгу и положил перо. Потом снова взял его, снова положил на место и украдкой поглядел по сторонам. Кажется, на них никто не смотрел: сотрудники сидели за своими столами, опустив головы.
Чего это Миколайчик растерялся? Ему стыдно перед Ольгой, что он переметнулся на сторону врага? Или он опасается, что это Ольга переметнулась? А может, ему, как и всем, просто тяжело смотреть в глаза товарищу, который в неволе живет такой же, как и он, проклятой жизнью?
— Здравствуйте, Микола, — сказала Ольга.
— Здравствуйте, Ольга, — ответил Миколайчик, — садитесь, пожалуйста. Давно мы с вами не встречались…
Ольга села. Миколайчик посматривал украдкой по сторонам, иногда взгляд его, пристальный и острый, скользнув по лицу Ольги, задерживался на нем на мгновение, но тотчас скользил дальше — направо или налево.
— Скоро весна, — сказал Миколайчик, — в это лето будет интересный футбольный сезон…
На скольких матчах они побывали вместе! Разве это когда-нибудь было?
— Не думаю, — сказала Ольга. — Война. Да и кто же теперь будет играть?
— А немецкие команды? — сказал Миколайчик. — Немцы имеют большие успехи на футбольном поле. Мы с вами непременно пойдем на матч.
— Непременно… — сказала Ольга без тени восторга.
Немцы имеют успехи и на футбольном поле! Неужели Миколайчик в восторге от успехов немцев на футбольном поле?
Они умолкли. Говорить было не о чем. Как же спросить у Миколайчика? Просто так взять и спросить? Они ведь были когда-то такими друзьями.
— Весной, — быстро заговорил Миколайчик, пугаясь паузы, — будут созданы и наши… местные команды. Наши команды тоже будут созданы весной, — сказал Миколайчик и бросил взгляд на Ольгу. — Я сам организую команду.
— Разве? — удивилась Ольга. — Ведь вы уже несколько лет как бросили играть?
Миколайчик пристально посмотрел на Ольгу.
— Хочется померяться силами с немецкими командами на футбольном поле, — сказал Миколайчик. Он внимательно смотрел на Ольгу. — Немцы хорошие футболисты, но и мы неплохие: еще неизвестно, кто выйдет в финал.
Ольга отвела глаза: как он может говорить про футбол? Неужели он теперь интересуется футболом? Неужели он увлечен перспективой померяться силами с немцами на футбольном поле? Или ему просто некуда уйти от самого себя и он решил спрятаться за футбол?
— Да, да, — точно отвечая на вопрос Ольги, сказал Миколайчик, — я все больше увлекаюсь футболом. Я решил снова стать футболистом. И организую команду. Скоро весна, надо быть готовым. Я достаю бутсы, мячи и все прочее. Вы придете к нам на тренировку?
— На тренировку? — удивилась Ольга. — Зачем же на тренировку? Тогда уж прямо на матч.
— Нет, нет, непременно на тренировку! — сказал Миколайчик и посмотрел на Ольгу. — Вы ведь всегда были отчаянным болельщиком. И сами не плохой спортсмен. Помните, как мы с вами сдавали на значок «Готов к труду и обороне»? Мы создаем команду на базе бывшего Осоавиахима. Непременно приходите на тренировку. Где вы теперь живете? Я как-то заходил к вам…
— Вы заходили ко мне?
— Заходил. В вашей комнате выбито окно, и в ней никто не живет…
— Я живу теперь у матери.
— Ах вот как! — обрадовался Миколайчик. — А я не знал! Я думал, вы уехали в деревню.
— Нет, — сказала Ольга, — к сожалению, мне некуда уехать. — Она смотрела на Миколайчика: Миколайчик умышленно говорил только о футболе, чтобы Ольга не заговорила о чем-нибудь другом. Он, очевидно, решил таиться. Что ж, она не заговорит.
— Вы где-нибудь работаете? — спросил Миколайчик, пугаясь паузы. Он поглядывал исподлобья — не прислушиваются ли сотрудники к их разговору?
