– Да и подумал, не лишней будет компания друга, – добавил он.
Кали попыталась улыбнуться, но яркая паутинка добралась до её губ и век, и она поспешно закрыла глаза. Не видя Хранителя, девушка благодарно кивнула. Она в неведенье встречала приближающиеся перемены. Ветер торжественно нёс к ней звуки последнего хрипа планеты. Раны побежали по её голове, вторя образовавшемуся внутри ядра нарыву. Сфера гортанно застонала, окунаясь в пламя внезапного яростного взрыва, но в мыслях Кали оставалась тишина. Где-то впереди её уже встречал прекрасный и чистый облик Вечности…
Эпилог
События на голубой планете текли быстро. Время здесь ощущалось иначе, сутки были значительно короче аккадских, а поры года сменялись так скоро, что Энлиль не успевал к ним привыкнуть. И всё же эта планета вызывала тёплую привязанность у наёмников: компактная, маленькая, она во многом повторяла пейзажи и природу Аккада. Схожесть между растениями и животными иногда поражала детальными совпадениями, порой даже казалось, что некоторые из них каким-то образом попали сюда с Аккада, и только чересчур короткая в сравнении продолжительность жизни представителей флоры и фауны выдавала в этих образцах принадлежность к данной среде.
Лицо планеты представлялось чересчур переменчивым и непостоянным. Если Аккаду требовались сотни тысяч лет, чтобы один лес сменился на новый, то тут хватало нескольких тысячелетий, а иногда и пары веков: и на месте озера селилась пустыня, пустыню мог укрыть лёд, лес исчезал, уступая полям, а равнины вскоре устилались молодыми деревьями. За те годы, что Энлиль и Энки провели на голубой планете, они стали свидетелями многих таких перемен. Изначально друзья ещё пытались вести счёт времени пребывания здесь, но периоды оборота голубой планеты вокруг своего солнца сильно отличались от периодов главной планеты Сеннаара. И хоть их череда давно перевалила за тридцатую сотню, обоим казалось, что по меркам Аккада они не провели тут и четырёхсот лет.
События вторжения, когда Сеннаар прекратил своё существование, всё больше отдалялись от друзей. Первые дни после катастрофы позабылись полностью, остались только смазанные ощущения и чувства. Резкое перемещение с Аккада вызвало частичную потерю памяти, дезориентацию, и многие десятилетия после Энлиль и Энки по крупицам восстанавливали воспоминания. Это не мешало им путешествовать по шести континентам. Технологий на планете не существовало. Она действительно была ещё не запятнана последствиями прогрессов каких-нибудь достаточно развитых рас, и выбраться с неё с их помощью оказалось совершенно невозможно. Встречавшиеся друзьям народы вели племенную жизнь, в основном кочуя с места на место. Самые высокие из них не дотягивались и до пояса наёмников, их кожа, глаза и волосы часто отличались в зависимости от регионов материков, но в общих чертах эти косматые и небритые народы оставались похожими на илимов.
Умом аборигены не выделялись. Существовали две реакции, которые вызывали в них Энлиль и Энки: страх и поклонение. Одни народы усматривали в пришельцах только угрозу, убегая либо пытаясь уничтожить, другие также в основном боялись, но начинали при этом боготворить двух необычных, высоких и сильных незнакомцев. Они видели в них кого угодно: идолов, духов, огромных великанов, богов, но не были способны заметить практически ничем не отличавшихся от них самих кочующих, не знающих своей дороги путников.
За долгие годы странствий друзья полностью адаптировались к переменчивым нравам голубой планеты. Память возвращалась к ним, и теперь многое из того, что вновь осело в их головах, оба предпочли бы забыть. Но оставшиеся навыки оказались полезными. Доступные в период совершенства способности, утраченные после возврата к смертному состоянию, в малых порциях постепенно проявлялись в друзьях. Их проявления были ничтожно скупыми, но оба были рады и такому наследству. Они старательно тренировали в себе следы этих способностей: умение общаться без слов, поверхностно чувствовать мысли других, отчасти понимать эти отдалённо напоминавшие речь звуки, влиять на настроения развитых народов, понимать разумных животных, иметь ускоренную реакцию, силу, скорость, ощущать пространство – всё это представлялось неоценимым даром в подобных глухих и опасных местах.
Не утратив ещё надежды когда-нибудь вырваться с этой планеты, оба тем не менее осознавали, как малы были их шансы улететь отсюда и разыскать Вселенную, где сейчас обживался их народ. Но понимание своего положения ещё не давало им отчаяться. Их телепатических навыков едва хватало на самих себя. Не получалось дотянуться мыслями даже к соседней планете, не говоря уже о других мирах. Друзья множество раз пытались достучаться до стоявшего за Жёлтым солнцем высшего существа. Правда, то ли их голоса были невнятны и слабы, то ли обладатель светила не счёл нужным откликаться на писк каких-то насекомых, но ни ответа, ни помощи наёмники так и не получили.
Между тем жизнь вошла в определённый ритм и текла своим чередом. Они не планировали оставаться подолгу на каком-то одном месте. Переменчивая планета всегда удивляла путников в их странствиях, в движении был хоть какой-то смысл, но однажды, после длинного и опасного перехода через пустынные края, оба прельстились красотой небольшой равнины. Её замыкали межу собой две величественные реки, даря этим территориям плодородие, красоту, уединённость. Населявший те края народ на порядок опережал остальные расы, он формировал первое подобие племенного осёдлого быта, в нём уже были излишества, обозначались границы в обществе и деятельности. Это не говорило о нём, как о развитом, скорее – как о ступившем на путь развития. Да и появление Энлиля и Энки они восприняли иначе, без подлинного страха и все затмевающего фанатизма, хоть и нарекли их богами, увязав тех с какими-то основами своей первобытной религии.
Друзья остались жить среди них, не заметив, как постепенно сами привязались к этим существам. Короткие годы потекли подобно двум неумолимым рекам, планета проживала столетие за столетием, на глазах Энлиля и Энки сменялись поколения. Постепенно они частично передали им свой язык, и пришёл черёд времени, когда рождавшиеся дети сызмалу знали только аккадскую речь, совершенно не ведая о примитивном языке своих предков.
За речью пришла письменность, а возможность накапливать и хранить информацию медленно повела народ к наукам, ремёслам, земледелию и торговле. Через рассказы и разговоры наёмников коренастые создания на свой лад перенимали услышанное и воплощали его в культуре и быте. Во многом непонятные слова и истории так или иначе влияли на формирование общества, оброненные друзьями названия и имена могли пополнить растущий пантеон богов, вжиться в какое-нибудь сказание, стать названием местности, поселения. В итоге на почве непонятного и необъяснимого выросло ещё не имеющего крепкого хребта и единого центра молодое государство.
Особо не вникавшие в последствия вмешательства в жизнь этих существ, Энлиль и Энки были немало удивлены, когда всмотрелись в результат своего вот уже практически тысячелетнего пребывания среди равнинного народа. Часть из них называла себя шумерами, меньшая доля аккадцами. Их религия теперь простиралась значительно дальше обожествлённых ими пришельцев. Рассказы о Сеннааре они переварили в мифы, а многих упомянутых друзьями илимов наделили божественными свойствами. Страна постепенно обрастала культами новых божеств, и сколько бы впоследствии наёмники не бились над этим помутнением примитивных умов, вытравить укоренившиеся взгляды им не удалось.
Лишь заметив итоги, оба посвятили дальнейшее время исправлениям ошибок, перенаправляя равнинный народ в нужное русло, к прогрессу. Но разум существ оказался плохо восприимчивым к новому. Они с благодарностью принимали простейшие технологии, напрочь не вникая во что-то более сложное. Их эволюция протекала умеренно и не терпела чрезмерного вмешательства. В конце концов, поделившись с ними поверхностными умениями и знаниями, Энлиль и Энки постепенно отгородились от существования небольшого государства. Игра в богов окончательно надоела, да и никакие расы не могли заменить им родную. Друзья просто продолжали ждать, без веры и надежд, полагаясь лишь на случай. Многие мысли посещали их в те годы, многие думы тянулись к знакомым обликам и лицам, но оба чувствовали себя лишь слепцами в этих безграничных водах миров.
…Счёт веков разменивал пятый десяток, когда время наконец-то сжалилось над двумя одинокими путниками. Была тёплая летняя ночь. Энлиль гулял вдоль обмельчавших берегов Идгины. Он вслушивался во вкрадчивый перезвон воды, вспоминая её бурные редкие разливы. С аккадского эта река дословно переводилась как быстрая, но командир только трижды замечал в ней черты, оправдывающие это имя. Он помнил её последний разлив и ужасные наводнения, покрывшие низины равнин, помнил месяцы, когда местные жители нарекли этот водоём жестоким и быстрым. Но с тех пор кроме него и Энки не осталось ни одного свидетеля полноводья, а история обросла домыслами, и через каких-то триста лет превратилась в страшный миф, в котором сам Энлиль играл неопределённую роль Добра-Зла.
