Друзьям было что вспомнить.
Гость с хозяином расположились за столом в зале двухкомнатной Артуровой квартиры. Так Артур настоял: «Никаких, Саныч, ресторанов, только дома… Только по-домашнему». «Ну дома, так дома», — гость и не возражал. «И никаких гостиниц! — твёрдо заявил Артур. — Тебе диван, мне раскладушка… Пойдёт?» «Пойдёт!» — вновь согласился Сан Саныч.
Так и порешили.
Обстановка в квартире почти спартанская, из мебели только самое необходимое, ещё того, старого советского производства, да и закуска вся из кафе, что через дорогу. Жена, тоже как и у СанСаныча Татьяна, почему-то ещё не пришла, не появилась… Вскрыли коробку, привезённую Сан Санычем: шампанское, скотч виски, пара банок ветчины, баночка красной икры, две коробки шоколадных конфет, яблоки, мандарины — всё выставили на стол. Артур, вожделенно потирая руки, ловко сервировал стол — у него это и раньше всегда хорошо получалось. Быстро приготовил большую чашку овощного салата, несколько остроперчёных корейских…
— А мы супругу твою, Татьяну, разве не будем ждать? — поинтересовался гость.
Уже разливая виски по-рюмкам, Артур, чуть стесняясь, пояснил.
— Да это… понимаешь, Саныч, стыдно сказать: поругались мы с ней… опять… вчера…
— Из-за меня? — догадливо предположил СанСаныч.
— Да что ты! — Артур даже вскинулся от удивления. — Нет, конечно. — Пригрозил. — Попробовала бы из-за тебя!.. Нет. Гонор опять свой показывает. Не нравится ей, что я её не слушаю. — Видя, что друг не понимает, пояснил. — Ну я это… немножко… — выразительно постучал пальцем по своему горлу, — иногда позволяю рюмочкой — одной, другой… расслабиться… А потом — забываюсь, не могу остановиться… Ага! Вот она и наказывает, вроде, меня… К дочери ночевать уходит… У неё взрослая уже дочь от первого брака… И вчера тоже… Гыр-гырр на меня… Я говорю, да пошла ты… Я, по-случаю твоего приезда, вчера, совсем не много, это… клюкнул. Она и ушла. Да и чёрт с ней… Баба с возу… нам больше достанется. — Артур, отмахиваясь от проблемы, весело рассмеялся, — а ну её, в болото. — Поднимая рюмку предложил. — Давай, старина, выпьем за тебя…
— Нет, лучше за нас…
— Ладно! За нас. За дружбу!
Выпили, выдохнув, одновременно крякнули… взялись за вилки.
Через какие-то полчаса всё приготовленное уже было съедено. Хоть СанСаныч и через одну рюмку на третью пил, а всё одно две бутылки почему-то быстро закончились, опустели. Артур легко сбегал к ларьку… Пьющему человеку водку, как известно, теперь искать не нужно — она на каждом шагу, — быстро и вернулся. Весело вспоминая армейские годы, запросто почистили картошку, Артур и поджарил её с салом и луком… Нашлись и огурцы с помидорами в банке… «Это Танька моя опять запрятала!» — с мстительной ноткой, радостно прокомментировал Артур. Ещё выпили… Артур заметно опьянел: отяжелел, мясистое лицо его стало лихорадочно-красным, глаза блестели… Взял в руки гитару…
Ну что тебе сказать про Сахалин?На острове нормальная пого-ода…
Под объёмный гитарный аккомпанемент полилась, зазвучала знакомая песня… Пел Артур действительно хорошо. С чувством, выразительно, любуясь собой. Умело модулируя поставленным голосом, пел, то на фальцете, то нажимая на басы, демонстрируя богатый диапазон, успевая даже дирижировать рукой…
Прибой мою тельняшку просолил,И я живу у самого восхо-ода…
И всё во времени, вдруг, перевернулось: будто и не было двадцати пяти последних прожитых лет… Будто вновь вернулись молодые годы… Вновь они, молодые, красивые, талантливые, перспективные, на той самой сцене, вновь на концерте… Вновь их зрительный зал, как всегда, заполнен, и дышит одним с ними дыханием, живёт одними восторженными чувствами… Эх! СанСаныч не выдержал, нетерпеливо схватил в руки баян, растянул меха…
Теперь звучал уже не дуэт, звучал целый оркестр… Большой оркестр, военный… То и дело его перебивал эстрадный квартет, а может и диксиленд… Кому что… Но звучал именно тот оркестр, с солистом Большого… не важно, в общем, какого… Важно, что с тем же солистом… с Артуром.
А почта с пересадками летит с материкаДо самой дальней гавани Союза…Пел Артур..
Где он тот Союз? Где те молодые годы? Где они все?.. Артур неожиданно резко вдруг оборвал песню, закрыл лицо руками, и едва не навзрыд глухо разрыдался… Плечи его мелко сотрясались, поредевшие на голове седые волосы некрасиво рассыпались, пальцы дрожали… СанСаныч онемел от неожиданности.
— Не могу, Саныч! — прерываясь рыданиями, выдавливал слова Артур. — Не могу!
— Артур! Артур! Ты что?! — обняв за плечи товарища, взывал СанСаныч. — Что случилось?
— Нава… навалилось что-то, наплыло… — швыркая носом, сквозь слёзы, глухо бормотал. — Нервный стал. Старею, наверное… Извини…
— Да ладно тебе — старею. Я тоже чуть не расчувствовался… Поёшь так…
— Ты сильный, ты молодец, — вытирая кулаком глаза, пряча взгляд, оправдывался Артур. — Делами, говорят, большими ворочаешь… А я…
— Артур, дорогой ты мой, какими делами… Что ты! Я — мелочь пузатая…
— Ты — пузатая?! — не согласился Артур, улыбка получилась кривой, жалкой. — Это у меня уже пузо… А ты молодец, ты в форме… — и пожаловался горестно и тяжело, как о безысходном. — Спиваюсь я, Саныч… Спиваюсь от всего этого… перестроечного, — показывая, обвёл глазами вокруг… — Ещё и Татьяна эта… клизма… Нервы из меня тянет.
— Артур, какие проблемы: брось пить, с Татьяной разведись…
— Тебе хорошо говорить — ты сильный… А я не могу. Много чего держит…
— Но так же нельзя жить… Ты же талант, ты гитарист, баянист, солист…
— Потерялся я, Саныч! Не состоялся. Растерялся… Места не нашёл в этой грёбаной перестройке… Вот и…
— Ерунда всё это, Артур! — стоял на своём СанСаныч. — С твоими-то данными!..
— Да какими данными, Саныч, в тираж я вышел… В тираж, ты понимаешь! Ни образования хорошего, ни работы достойной… Я же в ресторане здесь пою… Там и… Эх!
— Слушай, Артур, а у меня идея! Давай здесь откроем представительство моего торгового дома, ты будешь директором!
— Директором… — Артур вроде отвлёкся, чуть успокоился, с усмешкой ответил. — Нет, Саныч, спасибо! Не могу я торговать… Не умею. У меня всё сквозь пальцы уходит, как песок… Я пробовал… Хорошо, что во время остановился… Чуть в долги не залез… Едва вылез. Танька до сих пор ехидничает…
Оба замолчали, задумались. Прервал Артур.
— Ты понимаешь, Саныч, я на Сахалине давно живу, всю жизнь — ты знаешь, почти полвека. Родился здесь, вырос… Весь его изъездил с концертами и вдоль, и поперёк… И тогда, при советской власти, и сейчас иной раз выезжаю… Где только не был… Но сейчас я просто убит… Я не пойму, почему такая вокруг разруха… Почему всё гибнет? В голове это не укладывается, Санька… Люди должны быть счастливы — перестройка! Всё теперь, можно сказать, частное, всё твоё… Живи-работай-радуйся!.. А у нас работы на острове вообще не стало… Кругом бичи, безработные… Утром, спозаранку, ни на работу, ни в море, ни на завод… а на помойки идут, урны трясти… на рынок, в ларьки с водкой, табаком, порнухой… Не понимаю! У меня мозги кипят, меня клинит! Как это получилось? Почему так произошло? Я всегда гордился Сахалином — ты знаешь… гордился этим островом… Кому-то пусть и дикая окраина, а для меня, для нас, сахалинцев, это Родина. Понимаешь, Саныч, Родина. Мой дом! И я, в меру своих сил, старался принести людям радость… пусть маленькую, но радость… Ты же знаешь, какие мы раньше концерты давали: о любви к Родине, к труду, к жизни… А сейчас! Ты знаешь, что мне теперь заказывают в ресторане, знаешь?
СанСаныч отрицательно качнул головой.
— Не бываю!
— Одну блатату! Представляешь! Бла-та-ту! Я теперь по-фене ботаю, как после четвёртой ходки на зону! Ты представляешь?..
СанСаныч, нахмурившись, опустив голову, задумчиво ковырял вилкой в тарелке, слушал.
— …А я свои песни петь хочу, потому что душа в них моя… Ду-ша! Те песни хочу петь, которые нас объединяли… тогда. Ты только посмотри, какие у нас с тобой песни хорошие были… Помнишь? Только вслушайся, Саныч, что мы потеряли… Я только теперь это и стал понимать. Прозрел будто. Смотри. — Артур под гитару, вслушиваясь в слова, в мелодику, с чувством пропел.
Гляжу в озёра синие, в полях ромашки рву…
Зову тебя Россиею, единственной зову…
Теперь это был тот Артур, каким был раньше, лириком, романтиком, поэтом… И лицо просветлело, и взгляд уже не пустой, растерянный, а глубокий, притягивающий, и тембр голоса обволакивал, завораживая своей чистотой…
Не знаю счастья большего, чем жить одной судьбойГрустить с тобой, земля моя, и праздновать с тобой!..
— А! — Артур оборвал песню. Восхищённо произнёс. — Какие талантливые слова, Саныч! Близкие, родные, будто я сам и написал… А это, оказывается, Шаферан. Умница! Опередил меня, гад, такой. А какая мелодия! А гармония!.. Простая и вкусная. Композитор Афанасьев постарался — чертяка! Три четверти, Саныч, вальс! Полнейшая сейчас диковина. Таких песен нет вовсе сейчас. И слов таких, как и смысла в них! Вслушаешься, — клинит, — полнейший абсурд!.. Кто они там, по-жизни, эти люди, Шаферан с Афанасьевым, и вообще, я не знаю, но им памятники надо ставить: их песни меня поднимали, понимаешь, одухотворяли… как и многие другие. Мне жить после таких песен хотелось, Саныч, жить!.. А сейчас… — Артур резко бросил руку на струны.
