В 1158 г. умирает Юрий Долгорукий. В Киеве и Киевской земле начинается восстание, и тем легче было Изяславу Давидовичу занять киевский стол. «И много зла створися в тъ день (день смерти Юрия Долгорукого. В. М.): розграбиша двор его красный, и другой двор его за Днепром разъграбиша, его же звашет сам раем, и Васильков двор сына его разграбиша в городе; избивахуть суждальцы по городам и по селам, а товар их грабяче».[930] Это восстание свидетельствует о непомерных поборах, самоуправстве и гнете со стороны даньщиков и тиунов Юрия, обрушившихся на плечи киевских горожан и смердов. Изяслав Давидович пытается оставить за собой и Чернигов, но, опасаясь противодействия со стороны Святослава Ольговича, отдает ему Чернигов. Святослав Владимирович получил Вщиж, а Святослав Всеволодович — Новгород-Северск. Так высоко ценимую князьями землю вятичей Изяслав оставил себе.
В скором времени Изяслав попытался нанести удар врагам, подчинив своему влиянию Галич. В 50-х годах XII в., как мы уже видели, внутри Галицкого княжества разгорается борьба между смердами, городским людом (купцами, ремесленниками и т. п.), свободным и полусвободным земледельческо-промысловым населением Дунайского Понизовья — берладниками, с одной стороны, и боярской олигархией, действовавшей в союзе с князем и его боярами-дружинниками, — с другой.
Теперь мы остановимся на вопросе о связи галицких событий с политической жизнью Северской земли и вернемся к некоторым сторонам деятельности Ивана Ростиславича Берладника. Мы уже упоминали о том, как в 1157 г. Ивана Ростиславича Берладника пленником приводят в Киев к Юрию, и тот из опасения, что князь берладский может стать и здесь во главе восстания, используя его в своих целях, несомненно, далеких от целей восставших, уже собирался выдать Берладника галицкому князю Ярославу Осмомыслу. От выдачи Ивана Ростиславича Ярославу Осмомыслу Юрия удержало киевское духовенство, опасавшееся выступления народных масс, среди которых Берладник был достаточно популярен. Берладник скрылся в Чернигове у Изяслава Давидовича, и когда тот стал киевским князем, Осмомысл потребовал выдачи своего беспокойного двоюродного брата — Ивана Ростиславича. Опасения Осмомысла разделяли и другие князья, в представлении которых этот своеобразный вождь направленного против боярско-княжеской олигархии движения был очень опасным человеком, и его оставление на свободе было чревато большими последствиями. Для Изяслава Давидовича Берладник был необходим как своеобразный козырь в его руках. Используя этот козырь (а Изяслав Давидович рассчитывал, что одно появление Берладника вызовет снова «встань» по всей Галицкой земле), новый киевский князь думал путем свержения Ярослава и предоставления галицкого стола Ивану Ростиславичу подчинить себе и Галицкое княжество. Наконец, оставив его при себе, Изяслав мог добиться уступок со стороны Осмомысла, в случае если бы не хватило сил для открытой борьбы. Имя Берладника на случай войны с Галичем как нельзя более могло бы пригодиться Изяславу, и объединенными силами киевских дружин и сторонников Берладника из числа самих галичан (берладников, смердов, горожан) Изяслав рассчитывал сокрушить силу Осмомысла. Борьба с Галичем требовала больших средств, мобилизации всех сил, и иметь такой козырь, как Берладник, для Изяслава было очень важно. Изгнанный из Галича Берладник и сам был непрочь стать союзником Изяслава, так как это сулило ему галицкий стол, хотя бы даже вассальный Киеву. Князья же усматривали в этом союзе нечто противоестественное. Они не могли примириться с мыслью о том, что киевский князь покрывает лицо хотя и княжеского рода, но связанное с широкими слоями населения, с их борьбой против князя и боярства.
То обстоятельство, что борьба горожан, смердов и берладников против феодальной олигархии и борьба Ивана Ростиславича за княжеский стол, а следовательно, и борьба с князем, этот стол занимавшим, были явлениями совершенно различного порядка, — для понимания князей было недоступно. Поэтому вполне естественно, что всякое упоминание о Берладнике ассоциировалось у них с воспоминаниями о восстаниях городов, о движении смердов, об отрядах — «ватагах» берладников, ордах половецких, огнем восстаний и войны охвативших всю Галицкую Русь. В Киев, к Изяславу, как мы уже указывали, явились послы, «мужи», Ярослава Осмомысла и других князей с требованием выдать Берладника. Изяслав не выдал Берладника, но вынужден был отказать ему в убежище, и Берладник уходит к половцам и дальше, на Дунайское Понизовье.
Ярослав в союзе с князьями двигается к Киеву. Изяслав наспех заключил договор с недовольным Святославом Ольговичем, которого он в свое время обидел тем, что «не исправил ему Черниговской волости». На этот раз Изяслав обещал ему в награду за помощь Мозырь и Чечерск. Князья съехались в Лутаве, где и был заключен союз между всеми северскими князьями: Святославом Ольговичем, Олегом и Игорем Святославичами (его сыновьями), Святославом Всеволодовичем, Изяславом Давидовичем и Святославом Владимировичем. Ярославу эта внушительная коалиция князей показалась опасной, и поход был приостановлен. Это обстоятельство окрылило Изяслава и он уже сам двигается на завоевание Галицкой земли, «отчины» Берладника, которую он теперь рассматривает как свою собственность. Попытки Святослава Ольговича отговорить Изяслава от этой авантюры не увенчались успехом, причем Изяслав даже припугнул его перспективой снова очутиться в Новгород-Северске. Интересен ответ Святослава. Он указывает, что владеет только Черниговом, десятью опустевшими городами, в том числе Моровийском, Оргощем, Любечем и Всеволожем, в которых живут «псареви же и половцы».[931] Города Черниговщины запустели. Вряд ли, конечно, действительно в них жили одни псари да половцы, осевшие на землю в Черниговщине и превратившиеся в данников князя. Князь жалуется, а следовательно, преувеличивает. Тем не менее в его словах звучит и правда, так как постоянные княжеские усобицы, сопровождающиеся разорением и сожжением городов и сел, уничтожением пашен, садов, огородов, истреблением и пленением населения, не могли не вызывать запустения целых областей. Энгельс, говоря о войнах периода феодальной раздробленности — бесконечных и бессмысленных раздорах феодалов, приводивших к тому, что «внутри страны шла непрерывная война…», отмечает, что результатом их было «состояние непрерывного и совершенно бесцельного опустошения, которое неизменно продолжало существовать в течение всего средневековья».[932]
Рассмотренная нами история княжеских усобиц на территории Северской земли ярко иллюстрирует это положение Энгельса. Она вся наполнена упоминаниями о сожжённых до тла и ограбленных, уничтоженных, взятых «на щит» городах и селах, об истребленных или уведенных стадах, о вытоптанных и выжженных посевах, полях, о массовом истреблении населения, превращении свободных в рабов, о целых партиях пленных, о вереницах беглецов, тянущихся по дорогам из города в город в поисках пристанища. Население прячется в лесах, болотах, кое-как добывая средства для жизни. Всюду разорение, пепелища, трупы. «Слово о полку Игореве» дает художественное описание состояния страны в самом начале войн периода феодальной раздробленности, во времена Олега Святославича:
Были походы Ольговы,Олега Святославича,Тот же Олег мечомКрамолу ковал…Тогда при Олеге ГориславичеСеялась и взростала усобицамиПогибала жизнь Дажбожья внука.В княжьих крамолахВеки человеком сокращалисьТогда по русской землеРедко оратаи кликалисьНо часто вороны каркали,Трупы деля меж собою,А галки свою речь говорилиСтремясь полететь на поживу.[933]
Образная характеристика древнего литературного памятника не нуждается в комментариях.
То же, что было в конце XI в., при Олеге Святославиче, было и в середине XII в.: истощение производительных сил, обнищание населения, запустение и обезлюдение земель были результатом княжеских усобиц.
Интересно и упоминание о половцах в городах Черниговской земли. С одной стороны, это лишнее указание на тот процесс внедрения половцев в среду местного славянского населения и постепенной их ассимиляции вместе с оседанием на землю, который шел издревле. Тюркские элементы на территории Северской земли являются чрезвычайно древними, уходя, как мы уже указывали, по крайней мере, к болгарам. С другой стороны, упоминание о половцах и псарях в городах Черниговщины указывает на то, что земледельческое население более нежели какое-либо другое терпело от княжеских усобиц, тогда как полукочевники и охотники, естественно, лучше приспосабливались к «бесконечным и бессмысленным» войнам этого времени. Пашни, огороды, луга уничтожались всеми средствами, ибо это был один из способов войны, наносящей удар по жизненным силам врага, а уничтожить дичь и рыбу, объект промысла охотника и рыбака, вытоптать луга и пастбища — было невозможно. Равным образом трудно было настичь, уничтожить имущество и взять в плен самого, вечно ускользающего от преследований кочевника, процесс превращения которого в оседлого земледельца и скотовода только начинался. Приведенное выше указание летописи о псарях и половцах игнорировать не приходится. Оно, к тому же, проливает свет и на некоторые другие вопросы. Очевидно, Святослав Ольгович распоряжался далеко не всей Черниговской волостью. Ему достался лишь Чернигов с семью городами, а всю волость Черниговскую «собою держить» Изяслав Давидович. Последний, вместе со своим племянником Святославом Владимировичем, хозяйничает во всей остальной части Черниговщины.[934]
