Тагль сунула ему крохотный пучок остро пахнущих трав, буквально заставила прожевать и запить водой из фляги.
Ильгар, никогда не слышал о подобных способностях, и был поражен не меньше остальных. Если Сеятель мог позволить себе раздавать такую силу — он и вправду могущественнее любого бога Ваярии.
— Будьте наготове, — прохрипел Дарующий. — Нечто толкает их сюда. Я никогда не чувствовал в людях такого ужаса и ненависти. Они бросятся на нас, не задумываясь, лишь бы убежать от своих страхов…
В тот же миг на поляну устремились дикари. Шайка оборванцев, вооруженных заточенными кольями и каменными топорами. Молча, тихо, они выныривали из темноты. В глазах застыло нечто такое, чего никогда и никому не стоит видеть. Настоящая печать страха.
Прежде Ильгар мог даже пожалеть несчастных. Но не сейчас.
Свистнули первые стрелы. Две женщины рухнули, словно натолкнулись на невидимую стену.
Ильгар снес голову одному, второго просто сбил обухом с ног, а Барталин добил коротким уколом в сердце. Лохматая женщина побежала к жрецам, вскинув над головой зажатый в обеих руках топор. Ромар перетек со своего места ей на встречу. Легко выхватил оружие из ножен и, продолжая движение, развернулся на пятке, перенес вес на левую ногу, нанося удар. Лезвие с хрустом врубилось в грудь дикарке и непременно застряло бы в костях, но темнокожий вновь развернулся, освободил клинок. Замер, спокойно разглядывая мертвое тело.
Все было кончено в считанные мгновения.
— Бойня, — буркнул Барталин. — Они даже понять ничего не успели….
Послышался хруст ломаемых веток. Следом на отряд обрушился настоящий шквал камней. Воины были вынуждены отступить к телеге, чтобы защититься хотя бы с одной стороны. Доспехи кое-как смягчали удары, но под ливнем голышей, тело быстро превращалось в сплошной кровоподтек.
Мулы жалобно кричали, получая ударов не меньше, чем люди.
Вскоре каменный град иссяк, перестав барабанить по бортам телеги. И тогда на поляну устремились десятки мелких существ, отчасти напоминающих людей, отчасти — вставших на дыбы лисиц. В костлявых кулачках одни сжимали деревянные кинжалы, другие размахивали булыжниками, обмотанными лозой. Остренькие глазки сверкали зеленым огнем.
— Ну, сучьи дети, сейчас мы попляшем, — порычал Марвин, бросившись в гущу противников. Следом за ним рванули близнецы. Снурвельд взобрался на телегу, чтобы рогатиной отгонять назойливых уродцев от лучников. Тафель вскочил на козлы. Стрелял редко, выискивая во вражеских редутах самых опасных бойцов.
Ильгар бил топором, сметая с ног рыжих уродцев. Мелкие, удивительно проворные — за ними трудно было уследить. Они наскакивали со всех сторон, нанося болезненные удары деревянными кинжалами, и тут же отскакивали. Но доспехи пока выдерживали, и десятник крутился волчком, бил налево и направо, рукоять скользила в мокрых от крови пальцах.
Несмотря на перевес врага в численности, сказалось все же преимущество в вооружении и силе жнецов.
Поляна была усеяна трупами и залита кровью, а люди походили на резников в разгар трудового дня. Дым из кадильниц помогал восстанавливать силы, избавлял от рвотных спазмов и притуплял боль…
Тяжело шагая, к костру вывалилось нечто, размером превышающее бурого медведя. Шло оно на двух лапах, размахивая над головой сучковатой дубиной. Существо было сильным, быстрым, из пасти торчали длинные клыки. Ильгар почувствовал, как теплеет шрам на груди.
Монстр не принадлежал к богам. Однако обладал скрытой силой, понять которую человеку не суждено…
Но стрелам все равно, какого ты размера и какие у тебя зубы. Оружию плевать на скрытую и неизведанную силу, которую не суждено понять человеку.
В этот раз хватило одного выстрела, чтобы решить исход боя. Противно чавкнув, стрела вошла в глазницу и пробила затылок диковинному существу. Предводитель лесных тварей завалился на бок. Дернулся и затих.
Лес вновь ожил. Зашумел ветер, вздохнула шелестом листва; робко закричали ночные птицы.
Тафель опустил лук. Сжал и разжал пальцы. Поморщился.
— Учитесь, олухи. Отец вернулся, — самодовольно улыбнулся.
— Если ты мой папаша — я тебе отрежу яйца, — пообещал ему Гур. Он держался рукою за ребра, правая бровь заметно напухла. — Этот подонок бросил мать, когда нам было по три года…
— Я его могу понять, — пожал плечами лучник. — Наверное, увидел, каких уродцев наплодил, и с горя бросился в пропасть.
— В нашем десятке собрались сплошь миляги и душки, — вздохнул Барталин, вытирая клинок листвой.
— Верно, — кивнул Ильгар. — Именно поэтому Гур и Тафель будут нести дозор до самого утра.
— Что дальше? — спросил Дядька. — На марш?
— Нет. Перенесем лагерь. Нужно отдохнуть и перевязать раны. Пройдем чуть севернее, чтобы ветер запах крови не приносил.
Новое место для ночевки выбрали быстро, оно заметно уступало предыдущему. Повсюду торчали корни, сильно пахло прелыми листьями, рос колючий кустарник. Из осторожности костер решили не зажигать. Но даже в таких условиях бойцы умудрились заснуть — так на них подействовали зелья жрецов.
Ильгар заставлял себя бодрствовать. Даже попросил у эйтаров траву, прогоняющую сон. За это придется расплачиваться на дневном марше, но необходимо кое-что выяснить. Напившись подслащенной медом воды, чтобы забить жгучий вкус полевого бодрянника, отправился к Дарующему. Альстед все еще был бледен, цедил холодный суп из кружки и заедал сухарями. Ромар околачивался неподалеку, на ходу полируя клинок промасленной тряпицей.
— Есть разговор, — негромко сказал десятник, усаживаясь напротив Дарующего.
— До утра подождать не может? — вскинул бровь тот.
— Нет. Когда дело касается безопасности десятка — спать мне не хочется, — Ильгар врал. Он с удовольствием завернулся бы в плащ и проспал до полудня. Трава еще не подействовала, усталость не думала отступать.
— Спрашивай.
— Что испугало тех людей?
— Не знаю. Не могу знать. Да и вряд ли понял бы, разглядывай их хоть всю ночь напролет. Это иной народ. Иные нравы, иная душа, — Альстед был сам не свой. Взгляд мутный, бездумный. Слова поначалу срывались с губ неохотно, но потом уже лились потоком.
— Я должен знать все, — мягко настаивал Ильгар, решив, не упускать момента и разговорить Дарующего, пока тот вновь не стал жестким и неуступчивым человеком. — Вдруг судьба нашего похода зависит от причины их страхов? Что может испугать людей до такого состояния, что они бросаются с палками под топоры и стрелы?
— В мире много всего, что способно напугать человека до одури. Потоп, пожар, война, голод, моровое поветрие… я могу продолжать очень долго! Кому ведомо, как трактуют дикари самые обычные природные явления? Наивны, как дети… да что говорить, ты ведь сам из таких.
