то разрабатывают ее вполне творческим образом.
– Мне кажется, что эта то и дело возникающая идея «сердца» в какой-то мере аналогична душе, – сказал Фелипе.
– Но вы, конечно, понимаете, что «сердце» – это мой перевод, так? Это слово может соотноситься с концепцией души, обитающей в живом теле, однако я не знаю, располагают ли руна верованиями о посмертном существовании души…
Сандос умолк. Тело его напряглось, он словно собирался встать, но тут его устами заговорил испанский гранд:
– Когда случились эти смерти, положение не позволяло мне расспрашивать относительно системы верований руна.
И продолжил через мгновение как доктор Сандос, повернувшись к Джулиани:
– Энн Эдвардс отсылала на Землю несколько статей на темы, связанные с «сердцем». Могу я обобщить их наблюдения, Владыка? Или такое выступление может рассматриваться как разновидность преждевременной публикации?
– Все, о чем говорится в этой комнате, не предназначено для публикации. Прошу вас.
Сандос снова повернулся к Фелипе:
– Доктор Эдвардс полагала, что концепция «сердца» и представления руна о природе болезней тесно связаны между собой, а также служат благим средством общественного контроля. Руна не проявляют открытой агрессии и утверждают, что никогда не сердятся. Если, например, кто-то отказал в законной просьбе или был обижен или расстроен, то потерпевший объявляет себя находящимся в состоянии порай. И если ты пребываешь в порай, сердце твое опечалено и ты можешь заболеть или же с тобой может произойти какая-то неприятность. Опечалить кого-то – это очень плохо, правда? Если ты делаешь кого-то порай, то почувствуешь существенное общественное давление, заставляющее тебя или ответить на просьбу, или предоставить какую-то компенсацию предполагаемой жертве: извиниться или же сделать какой-то подарок, отчего в сердце обиженного возвратится счастье.
– Положим, такая концепция допускает множество злоупотреблений, – заметил Фелькер. – Что мешает людям объявить себя порай просто ради того, чтобы получить подарки?
– Руна почти никогда не остаются в одиночестве. Едва ли какое-то общественное действие остается без свидетелей, так что даже просто солгать не так уж легко. Однако среди них нередко возникали разногласия о степени серьезности состояния порай обиженного. Если спор становился слишком уж громким, участникам его говорили, что они поднимают фиерно, то есть слишком большой шум, так? И тот, кто создает фиерно, навлекает на себя грозы, часто бурные и пугающие.
Сандос остановился для того, чтобы глотнуть воды, наполнив стакан с удивительной для себя ловкостью, хотя ему пришлось умолкнуть и сконцентрировать свое внимание на действии. Он указал наполненным стаканом в сторону Джона, словно провозглашая тост.
– Новые шершавые подушечки, – пояснил он. Джон кивнул с пониманием, и Эмилио продолжил: – Родители пугают детей грозами, чтобы добиться послушания, не спорить с ними и не капризничать, чтобы добиться своего. «Успокой свое сердце, а то скоро ударит гром». Грозы там часты. И дети могут легко поверить в то, что чем громче они кричат, тем хуже погода.
– А что, если гроза началась, а никто не шумел? – спросил Джон.
Эмилио передернул плечами и с красноречивым выражением на лице промолвил:
– Это же очевидно: фиерно устроили в соседней деревне.
И оба улыбнулись изящному решению.
– Скажите, а до появления Супаари ВаГайжура вы имели какое-то представление о том, что на Ракхате существует второй вид разумных существ? – спросил Иоганн Фелькер.
Тема собеседования изменилась, и на лицо Сандоса вновь вернулась маска испанского гранда, ожидающего нападения и готового отразить его.
– Нет, – проговорил он, но сразу поправился: – На это указывали обстоятельства, но мы не сумели понять их. Например, у руна пять пальцев, но система счисления основана на шести. Причину мы поняли только после того, как обнаружили, что на руках жана’ата по шесть пальцев. Кроме того, с самого начала мистер Эдвардс и мистер Куинн указывали на несоответствие культуры руна, с которой мы познакомились в Кашане и культуры инженеров, пославших в космос радиосигналы, которые привели нас на Ракхат.
Австриец ответил на удивление миролюбиво:
– Да. Насколько я помню, отец Робишо объяснял эту аномалию разницей в культурном и экономическом развитии регионов, – проговорил Фелькер. – Вот что… эта особенность языка руна, согласно которой объекты, незримые в данный момент, грамматически тождественны предметам, незримым во все времена? Уже это одно должно было повлиять. Даже если бы руна рассказали бы вам о жана’ата, вы не смогли бы понять, реальны они или вымышлены.
Сандос долго смотрел на него, словно бы решая, как именно следует воспринимать эту перемену интонации.
– Да, – согласился он наконец. – Более того, нам рекомендовали опасаться неких джанада. Явно однокоренное слово. Мы восприняли этих джанада как некую разновидность буки, которым пугают детей, чтобы они не уходили далеко от деревни. И как новое доказательство того, что руна довольно долго не считали всех нас взрослыми, за исключением мистера Куинна.
– Отец Ярброу сообщал, что при первой встрече с Супаари ВаГайжуром, вы приняли его за рунаo. Неужели оба вида настолько похожи? Или же это случилось только потому, что вы не рассчитывали встретиться со вторым видом? – спросил Фелькер.
– Первоначально так произошло потому, что мы не могли даже представить себе, что жана’ата просто существуют. Они различаются во многих мелочах, если знать, на что смотреть. Однако мужчины жана’ата напоминают женщин руна внешним видом и размером.
– Как странно… а почему только мужчины? – спросил Фелипе.
– Женщины жана’ата живут отдельно, их охраняют, и я не могу сказать, насколько они напоминают руна обоих полов. Внешнее различие между полами руна невелико, – напомнил всем Сандос, – однако самцы в среднем заметно мельче. Долгое время благодаря этому мы путались в определении их пола, а также потому, что их половые функции не соответствовали нашим ожиданиям. Здешнюю Мадонну с Младенцем в толковании Робишо следовало бы переименовать в Святой Иосиф и Дитя. Манузхай был мужчиной.
Кое-кто рассмеялся, кто-то заговорил, а все остальные дружно признали, что были чрезвычайно удивлены этим, когда читали отчеты миссии.
– Манузхай воспитывал Аскаму и был меньше своей жены, – продолжил Сандос, – поэтому мы приняли его за женщину. Чайипас же занималась разъездной торговлей, и это заставило нас считать ее мужчиной. Мы тоже подобным образом вводили в заблуждение руна.
– Но если руна, кроме лент, практически ничего не носят, – проговорил Джон, кашлянув, – разве не могли вы определить по внешнему виду…
– Половые органы руна становятся заметными только перед копуляцией, – проговорил Сандос и без обиняков продолжил: – Вместе с зубами и когтями это составляет наиболее явное отличие между мужчинами жана’ата и руна обоих полов. Однако это выяснилось не сразу, поскольку жана’ата обыкновенно одеты.
Эдвард Бер, как обычно сидевший напротив Сандоса, вдруг закашлялся. Похоже, что Эмилио опробует свои силы, решил Отец-генерал, проверяет, как далеко может зайти.
– Итак, отец Сандос, мы должны понимать, что мужские органы жана’ата являются незаметными. Вы пытаетесь шокировать нас, отец Сандос? – спросил Винченцо Джулиани, как он надеялся, убедительным тоном.
– Не смею представлять, что может шокировать вас, Владыка. Я пытался объяснить масштаб сходства между видами.
– А этот Супаари ВаГайжур, – проговорил Иоганн Фелькер, – деревня Кашан принадлежала ему?
Джулиани посмотрел на него. «И кто это меняет тему разговора?» – подумал он.
– Нет. Ну разве что фигурально. Ни селение, ни сами руна ему не принадлежали. – Подумав, Сандос покачал головой с уже большей уверенностью: – Нет. В моем понимании, ему принадлежало право торговать с ними. Если бы ВаКашани оказались недовольны им, то могли бы уговорить другого коммерсанта выкупить права у Супаари, хотя ему была бы предоставлена возможность скорректировать свои соглашения с ВаКашани так, чтобы учесть их нужды. Это был с обеих сторон равный контракт.
– А как оплачивали работу руна? – вдруг спросил Фелипе. – Описания их деревни не свидетельствуют о том, что над ними довлели материальные соображения.
– За свои бутоны и лепестки они получают промышленные товары: благовония, лодки, керамику, ленты и так далее. Кроме того, существовала банковская система, аккумулировавшая прибыль. Доходы всех деревень соединялись. Не знаю, правда, как они поступали, когда семья перебиралась из одной деревни в другую.
Сандос умолк,
