папаши, отправляя восьмилетнего сына в третий класс.
– Наш глубокоуважаемый Отец-настоятель, – услышал он голос Эмилио, с удовлетворением рассказывавшего остальным, – в те дни являлся приходским священником в Ла Перле и, конечно, не мог потворствовать семейным ссорам и дрязгам, случавшимся вне зависимости от степени родства участников. Тем не менее падре Ярброу делился некими премудростями с юными аколитами. В частности, заповедями относительно драки при существенной разнице в росте и силе между оппонентами, когда более крупный дерется грязно, для того чтобы быстрее сделать своего маленького противника…
– …тогда бери этого сукина сына, прежде чем он наложил на тебя свои грязные лапы, – закончил за него Д. У. голосом, предполагавшим, что премудрость эта очевидна. На самом деле он преподал парню в спортзале несколько хитрых фокусов. При том что Эмилио был мал ростом, неожиданность являлась необходимой преамбулой некоторых его действий. Тонкость же заключалась в том, чтобы убедить мальчика, что он имеет право на самозащиту в тех случаях, когда Мигель являлся домой в стельку пьяным, хотя при этом не следует приглашать с собой всех ехидных соседских мальчишек.
– …и если трепка, заданная этой заднице, приносит некое примитивное удовлетворение, – продолжал Эмилио с искренним уважением к своему наставнику, – при этом нельзя забывать о воздержании и терпении.
– То-то я гадал, где это вы научились тому, что проделали над Супаари, – проговорил Джимми. – Удивительное было зрелище.
Разговор перешел на одного из знакомых Джимми по Южному Бостону, священника-боксера, принимавшего участие в Олимпийских играх, после чего Д. У. рассказал о своих знакомых, служивших сержантами в морской пехоте. Энн и София затеяли готовить ленч, одним ухом выслушивая описания некоторых запрещенных, но удивительно эффективных приемов, способных стряхнуть сон с вратарей Квебекской хоккейной лиги. Однако разговор вернулся к Знакомству с Жана’ата, как они называли между собой нападение Супаари на Сандоса, и когда объектом его снова стало детство Эмилио, он поднялся на ноги.
– Никогда не знаешь, где может пригодиться старое умение, – проговорил он с окончательной ноткой в голосе, делая шаг в сторону террасы. Но вдруг остановился, усмехнулся и произнес благочестивую максиму: – Неисповедимы пути Господни.
И невозможно было понять, шутит он или говорит серьезно.
* * *
ВОЗВРАЩЕНИЕ ПО РЕКЕ из Кашана показалось Супаари более быстрым, чем тот же путь из Гайжура. В первый день плавания он просто старался очистить ум от мыслей, обращая все свое внимание на водовороты, плавник, песчаные отмели и подводные камни. Однако уже второй день наполнился раздумьями и удивлением. Его поглощал поток новых фактов, новых идей, новых возможностей, однако он всегда быстро просчитывал варианты и заключал дружеские связи там, где находил их. Эти иностранцы, подобно руна, подчас самым удивительным образом отличались от его народа, и часто их было невозможно понять, однако Хэ’эн действительно нравилась ему – своим живым и вызывающим умом. Остальных он не понимал с такой ясностью, они были только приложением к его беседам с Хэ’эн, переводившим, иллюстрировавшим, подававшим еду и питье, пусть и с произвольными и досадными интервалами. И, если говорить честно, пахли все они одинаково отвратительно.
Рассмотрев раскачивавшуюся на волнах и ныряющую носом крупную речную кивнест, Супаари решил, что после возвращения сразу же купит арендованную им моторную лодку. Цена теперь была тривиальной; он изучил товары иностранцев и понимал теперь масштабы открывавшейся перед ним торговой операции. Ему был гарантирован огромный доход. Одно это путешествие принесло ему целое состояние. Он рассказал о своем деле чужеземцам, и они с радостью предоставили ему множество пакетиков с ароматами, названия которых были столь же чудесны, как и их запахи. Гвоздика, ваниль, дрожжи, шалфей, тимьян, кумин, ладан.
Палочки бурой корицы, белые цилиндры, называемые свечами из пчелиного воска, которые можно зажечь, и при этом они производят благоуханный свет, завораживавший Супаари.
A еще чужеземцы дали ему несколько созданных одним из них на бумаге «ландшафтов». Прекрасные вещи, подлинно удивительные. Супаари даже надеялся, что рештар откажется от них – так они нравились ему самому.
Было совершенно очевидно, что иноземцы не знают подлинной цены своему товару, однако Супаари ВаГайжур – человек почтенный и честный – предложил переводчику хорошую цену, одну двенадцатую часть того, что он сам получил от Китхери, то есть цену внушительную. Последовала цепь осложнений. Хэ’эн попыталась настоять на том, что приобретения его являются подарками: катастрофическая ее идея не позволила бы ему перепродавать эти вещи. Маленький ростом смуглый толмач и его сестра с гривой на голове уладили ситуацию, но потом этот… как его там звали? Сахн? Сахндос? – решил вручить пакетики самому Супаари! Что за родители воспитывали этих людей? Если бы Аскама не указала ему передать их Чайипас, чтобы уже та вручила их ему, ВаКашаны полностью лишились бы своей доли от участия в сделке. Шокирующие манеры, однако толмач весьма унизил себя признанием ошибки.
Поскольку ВаКашани принимали у себя посольство чужеземцев и потому имели право на процентную долю от дохода Супаари, деревня сдвинется в очереди на право деторождения почти на год вперед. Супаари не только был ими доволен, но даже немного завидовал. Если бы жизнь третьерожденного жана’ата была столь же проста и прямолинейна, как и жизнь корпорации руна, его личная проблема была бы разрешена. Он мог просто купить право на размножение и приступить к делу, доказав предварительно свою налоговую благонадежность и покорность правительству. Однако жизнь жана’ата никогда не бывала простой и прямолинейной. В душе каждого жана’ата гвоздем сидела непререкаемая уверенность в том, что делами следует управлять, глубоко продумывать, делать правильно, как и в том, что ошибке в жизни разрешена лишь самая малая область. Традиция несет в себе безопасность; но перемена всегда опасна. Это ощущал даже Супаари, хотя он нередко отрицал инстинкт, и всегда к своей выгоде.
Сказатели утверждали, что Ингви сотворил на острове первых пять охотников жана’ата и первые пять стад руна, причем равновесие нетрудно было нарушить, и ценой ошибки управления могла стать общая гибель. Пять раз ошибались охотники и их жены: оставляя течение дел власти случая, убивая бездумно, умножая количество своего народа без ограничения, и каждый раз все было потеряно. Лишь на шестой раз Всеотец Тикат узнал, как нужно обращаться с руна, и Са’архи, мать наша, стала его супругой, и их переправили на материк и дали им власть. Рассказывали разное о Па’ау и Тиха’ай и первых братьях и так далее. Но как знать, есть ли какая-то правда в этих преданиях? Однако Супаари скептически относился к подобным россказням. Цикл Ингви слишком удачно объяснял необходимость сохранения права на рождение потомков за двумя детьми, и слишком удобно сохранял за первородными и второродными власть над миром.
Но не важно, растут ли легенды из посеянных в прошлом семян, или рождены исключительно эгоистическими интересами правителей, думал Супаари, мир таков, какой он есть. И если он принадлежит к третьеродным, то как тогда убедить рештара Галатны в том, что Супаари ВаГайжур достоин возведения в сан Основателей? Дело деликатное, требует тонкости и хитрости, ибо рештари редко проявляли щедрость в отношении предоставления другим права, в котором было отказано им самим.
Тем не менее Хлавин Китхери должен поверить в то, что наделить этим правом Супаари ВаГайжура выгодно и ему самому. Головоломная задача для тебя, Супаари.
И он отставил загадку в сторону, ибо погоня может направить добычу не в ту сторону. Лучше продвигаться вперед, ждать, когда сама собой откроется возможность, не тратя сил на безумные броски и недостойные ухищрения. Удача, как он знал, сама приходит к терпеливому.
* * *
ПОСЛЕ ПЕРВОГО ВИЗИТА СУПААРИ иезуитская миссия погрузилась в рутину, сделавшую второй полный год, проведенный ими на Ракхате, настолько продуктивным и удовлетворительным, насколько можно было только надеяться.
Им предоставили собственные апартаменты, целых два помещения – благодаря Супаари, устроившего это после того, как Энн призналась ему, что людям утомительно постоянное пребывание среди руна. Еще она приватно сказала ему, что Д. У. не совсем здоров и спускаться к реке ему иногда
