урожай. Я продал вина на 1000 франков и благодаря ему закрыл долги. Я был очень горд тем, что смог отнести 2000 франков мсье Море и мсье Лабуру в качестве дополнения к моим ежемесячным выплатам. Но за мной постоянно следили. Примерно в конце сентября 1822 года, в десять часов утра, к моему дому подошел очень импозантный мужчина с огромными черными бакенбардами и весьма изящно одетый в синее пальто и того же цвета брюки. Лицо его поперек пересекал сабельный шрам, чувствовалось, что он — истинный солдат. Я не смог удержаться и пригласил его.
«Прошу вас, сядьте и выпейте бокал вина, — сказала моя жена, — и если желаете, чашечку бульона». «С большим удовольствием», — ответил он. Подкрепившись, он показал мне список всех оставшихся в городе офицеров. «Кто вам дал вам этот список?» — «Я не знаю, кто он». — «У вас есть какие-то новости?» «О, да», — ответил он. «Дайте ему три франка», — сказал я своей жене. «Конечно, дорогой».
Я спросил его, откуда он. «Я приехал из Греции». И он вынул из кармана бумаги и прочитал мне имена главных офицеров, воевавших в Греции. «А почему вы поехали туда, позвольте мне спросить вас?» — «Мой командир взял меня с собой». — «А почему вы вернулись?» — «Потому что я видел своего командира посаженного на кол, и это так испугало меня, что я немедленно покинул страну». — «Чем вы думаете заняться?» — «У меня есть влиятельные знакомые в кабинете военного министра». Я простился с этим человеком, который пошел прямо в мэрию и донес на меня. Он сообщил мэру, что я ответил рекруту на Рю-де-ла-Драпери, будто бы рекрут сказал: «Приветствую, вас, капитан!» «Куда вы собираетесь?» — «В Испанию». — «Ну-ну! Оттуда не вернетесь ни вы, ни ваши товарищи».
Меня немедленно вызвали к мэру, об этом в полдень мне сообщил полицейский. Я пошел в своей фуражке, даже не переодевшись. «Что вам от меня нужно, мэр?» — «Вас обвиняют» — «Я протестую, я не прошу ни о помиловании, ни о защите. Я невиновен, я знаю этого негодяя. У него на лице шрам от сабли, и он сказал мне, что он приехал из Греции. Я дал ему три франка, чашку бульона и два бокала вина — это он донес на меня, и если позволите, я пойду к генералу». — «Он уже осведомлен». — «Что, уже? Было всего десять часов, когда этот негодяй покинул мой дом. Он быстро путешествовал: он шел два часа. Вы позволите мне пойти и поговорить с генералом?» — «Идите, а потом скажете мне, что он вам сказал». — «Отлично».
Я отправился на Рю-де-Шам. Я нашел генерала в его гостиной, у ярко горящего камина, и в красивом халате. «Доброе утро, генерал». — «Доброе утро, мсье». — «Я не мсье, генерал. Я лишь обвиняемый капитан Куанье, но на этот раз я знаю негодяя, который донес на меня, он — полицейский шпион из Парижа. Он пришел ко мне домой со списком всех офицеров на половинном жаловании. Мне бы очень хотелось узнать, кто это важное лицо, которое дало ему все наши имена. Я бы убил его, или он убил бы меня. Я дал ему три франка, два бокала вина, чашку бульона, и в благодарность за мое гостеприимство, он пришел и как трусливый подлец накропал на меня донос. Вам бы следовало вызвать его сюда, я думаю, чтобы я мог видеть его в вашем присутствии. Но поскольку вы позволили ему уйти, настало время положить конец этому делу. В течение последних шести лет вы постоянно и незаслуженно с моей стороны, держали меня под наблюдением. Сегодня, генерал, я решил либо умереть, либо или получить ту свою свободу, которую я требую от вас. Вы решаете, что выбрать. Я не прошу прощения у вас. Я клянусь честью в том, что я невиновен, и моего слова достаточно. Это все, что я должен был сказать. Я приеду завтра в три часа, чтобы услышать, что вы решили. Вы можете меня арестовать, если таков будет ваш выбор. Если вы позволите мне уйти, я возьму свое ружье и пройдусь по улицам, и, если я найду этого негодяя, я крикну гражданам: „Уйдите отсюда, я застрелю эту бешеную собаку!“» — «Ступайте, капитан, успокойтесь». — «Генерал, если ваш полицейский шпион солгал, дайте ему сотню хороших палочных ударов и больше вас никто никогда не обманет!» — «Вы свободны, капитан».
Он проводил меня до двери. Я был просто ошеломлен от того, что я попал прямо в цель. На следующий день, в три четверти третьего, я был в приемной и ждал часа, когда я мог увидеть генерала. Ко мне подошел мсье Рибур и сказал: «Капитан, я пришел сказать вам, что все поданные против вас доносы, были сожжены перед моими глазами, их было сорок. Вы можете говорить сейчас, и говорить все, что вам нравится, вас больше не будут преследовать».
Покой и радость вновь вернулись в мой дом, но 8-го мая град побил мой сад. Я потерял весь свой небольшой урожай. Те, кто избежал этой беды в Осере, сделали хорошее вино. Я сделал восемнадцать бочек из урожая моего маленького виноградника в Муффи, что помогло мне в 1822 году. В 1823–1824 годах урожай был средним, но в 1825 году я сделал отличное вино. Продав его, я погасил свою задолженность мсье Море и мсье Лабуру, и у меня осталось еще 300 франков, которые я сразу же выложил в бакалею, не взяв в долг ни одного су. Когда я вернулся домой, я сказал своей жене: «Я самый счастливый из всех людей. Я больше ничего не должен, а вот на 300 франков прекрасной бакалеи, за которую я заплатил наличными». Даже король не был счастливее меня. Мой маленький дом процветал, я ни от кого не зависел. Летом мы с женой вставали в три часа утра. В шесть часов я приходил из сада, чтобы открыть нашу маленькую лавку, и тотчас возвращался назад. В девять я ездил домой завтракать.
Так вот я и моя милая жена жили 30 лет. Земля ей пухом! Она всегда была доброй к беднякам. Каждый понедельник она доверху наполняла мелкими монетами большую деревянную миску, а потом раздавала их. Она вязала чулки для слепых. На это она тратила 12 франков в месяц. Я сказал ей: «Это же очень тяжело, моя дорогая». «Это принесет нам удачу», — отвечала она. Я продолжал потом это дело, но двое умерли, мне
