Людей в автобусе было мало. Я выбрала место подальше от остальных пассажиров и уткнулась в окно, наблюдая, как неумолимо удаляется здание аэропорта. Перед глазами стояла печальная картина: Эдвард подбегает к краю тротуара и обнаруживает, что здесь мой след обрывается. «Не плакать, — сказала я себе. — Впереди ещё долгий путь».
Мне по-прежнему везло. Перед «Хайаттом» усталая парочка выгружала последнюю сумку из багажника такси. Я выскочила из автобуса, бросилась к машине и проскользнула на сиденье позади водителя. На меня изумлённо воззрились и шофёр, и бывшие пассажиры.
Я назвала потрясённому водителю мамин адрес.
— Пожалуйста, как можно скорее.
— Но это же в Скоттсдэйле, — недовольно поморщился он.
Я протянула ему четыре двадцатки:
— Этого достаточно?
— Конечно, детка, нет проблем.
Я откинулась на спинку сиденья и стиснула руки. За окнами мелькал знакомый город, но я не смотрела по сторонам, из последних сил стараясь сохранить самоконтроль. Я не могла позволить себе расслабиться сейчас, когда мой план уже почти исполнен. Нельзя впускать в себя тревогу и страх. Путь выбран. И нужно всего лишь идти по нему до самого конца.
Вместо того чтобы паниковать, я закрыла глаза и провела эти двадцать минут с Эдвардом. Я представила, что осталась в аэропорту и встретилась с ним. Нарисовала себе картинку, как встаю на цыпочки, чтобы поскорее увидеть его лицо. Как он грациозно и быстро движется ко мне сквозь разделяющую нас толпу. И как я сама бегом преодолеваю несколько оставшихся между нами футов — безрассудно, как всегда — и оказываюсь в его мраморных объятиях, наконец, в безопасности.
Я задумалась над тем, куда бы мы поехали. Наверное, на север, чтобы он мог выходить на улицу днём. А может, куда-нибудь далеко-далеко, где нет никого, и мы лежали бы рядом под лучами солнца. Я вообразила пляж… на коже Эдварда играют такие же искорки, как на морской волне. И неважно, сколько времени нам пришлось бы прятаться. Оказаться запертой с Эдвардом в гостиничном номере — таким я себе и представляла рай. У меня оставалось к нему ещё так много вопросов. Я могла бы разговаривать с ним бесконечно, не отходя ни на шаг, не прерываясь на сон.
Я так ясно представляла сейчас его лицо, почти слышала его голос. И, несмотря на весь ужас и безнадёжность, я на мгновение почувствовала себя счастливой. Убежав от реальности в грёзы наяву, я погрузилась в них настолько, что потеряла счёт времени.
— Эй, напомни номер дома.
Голос таксиста ворвался в мои фантазии, и на место волшебного вымысла вернулись страх, холод и горечь.
— Пятьдесят восемь двадцать один, — ответила я придушенным голосом, и таксист нервно обернулся — видимо, испугался приступа.
— Тогда приехали, — он торопился выставить меня из машины, очевидно, беспокоился, что я потребую сдачу.
— Спасибо, — прошептала я.
«Не бойся», — напомнила я себе. Дом пуст. Нужно торопиться, мама ждёт помощи, она напугана и полностью зависит от меня.
Я подбежала к двери, достала из-под карниза ключ и отперла замок. Внутри было темно, тихо, спокойно. Я бросилась к телефону на кухне, включив по дороге свет. На доске мелким изящным почерком был написан десятизначный номер. Я сбивчиво застучала пальцами по кнопкам, ошибаясь и промахиваясь. Пришлось начинать заново. Я постаралась сосредоточиться, внимательно следя за тем, чтобы не нажимать на кнопки дважды. На этот раз получилось. Дрожащей рукой я прижала трубку к уху. Ответили почти сразу.
— Привет, Белла, — произнёс ясный голос. — Какая скорость! Я впечатлён.
— С мамой всё в порядке?
— Всё хорошо. Не беспокойся, Белла, мне нет нужды ссориться с ней. Если ты, конечно, пришла одна, — сказал он легко и весело.
— Я одна, — одна как никогда в своей жизни.
— Отлично. Ты помнишь балетную студию за углом?
— Да.
— Прекрасно, с нетерпением жду встречи.
Я повесила трубку и выбежала на улицу под палящий зной.
Оглядываться на дом не было времени, да мне и не хотелось этого — он превратился в символ страха. Последним, кто ходил по этим уютным комнатам, был враг.
Но краем глаза я словно бы увидела маму, стоящую в тени эвкалиптового дерева, под которым я играла в детстве. Или склонившуюся над небольшим клочком земли — кладбищем всех цветов, которые она пыталась вырастить. Воспоминания были лучше, чем реальность, с которой мне предстояло столкнуться. Но я умчалась прочь, оставляя всё позади.
Мне казалось, что я двигаюсь очень медленно, словно бетонное покрытие тротуара превратилось в мокрый песок. Несколько раз я споткнулась, один раз упала, ободрав руки, и снова, пошатываясь, устремилась вперёд. Наконец я добралась до угла. Ещё один квартал… Я задыхалась, по лицу струился пот. Солнце обжигало кожу, слепило глаза. Я чувствовала себя абсолютно беззащитной. Если бы я сейчас могла мечтать, больше всего мне захотелось бы оказаться в спасительном зелёном убежище леса… дома, в Форксе.
Повернув на Кактусовую улицу, я увидела, наконец, балетную студию, такой, какой помнила. Вертикальные жалюзи на всех окнах были закрыты, стоянка пуста. Бежать я больше не могла — не хватало дыхания, напряжение и страх сделали своё дело. И только мысли о маме могли заставить меня медленно переставлять ноги.
Подойдя поближе, я заметила приколотое к двери объявление, написанное от руки на ярко-розовом листочке бумаги — студия закрыта на весенние каникулы. Я осторожно повернула ручку — не заперто. Постаравшись выровнять дыхание, я открыла дверь и вошла в вестибюль: пусто, мрачно и холодно, составленные вдоль стен пластиковые стулья, гудение кондиционера, запах чистящего средства. Смотровое окно открыто — в западном танцзале тёмно, но восточный освещён, несмотря на жалюзи.
Охвативший меня трепет был настолько сильным, что буквально поймал в капкан. Я не могла сделать ни шагу.
А потом я услышала мамин голос.
— Белла? Белла? — страх на грани истерики. Я бросилась в зал.
— Ты меня испугала! Никогда больше так не делай! — продолжала мама, когда я вбежала в просторное помещение с высокими потолками.
Я огляделась, пытаясь понять, откуда доносится голос. А потом услышала мамин смех и резко повернулась на звук.
И увидела её на экране телевизора. Она с облегчением ерошила мои волосы. День Благодарения, мне 12 лет. Мы тогда приехали в Калифорнию навестить бабушку за год до её смерти. В один из дней мы пошли на пляж и я, не сумев удержать равновесие, чуть не свалилась с пирса. И тогда мама встревожено окликнула: «Белла? Белла?».
А потом экран погас.
Я медленно обернулась. Ищейка неподвижно стоял у запасного выхода, поэтому я не заметила его раньше. В руке он держал пульт. Некоторое время мы пристально смотрели друг на друга, а потом он улыбнулся. Медленно двинулся в мою сторону, прошёл мимо и положил пульт рядом с видеомагнитофоном. Я старалась не выпускать его из виду.
