— Жаль?
— Ничуть, — Пиркко звонко рассмеялась, и вновь загудели, затрещали клены, а из-под камня раздался протяжный стон, на который кейне не обратила внимания. — Тогда бы мне пришлось убить его. А так… сам умер. Это удобно, когда ненужные люди умирают сами. Да и жаль было бы тратить Печать на Вилхо.
— Лучше оставить себе?
Словно не услышала. Вновь протянула руку, погладив воздух над Печатью.
— Она на многое способна… золото приманить к опустевшей жиле… или указать, где новые скрыты… Отец собирался приумножить состояние… зачем? Род Ину и без того был богат.
Она и вправду удивлялась этим странным чужим желаниям.
— А ты, что ты собираешься с ней делать?
Пиркко оглянулась на брата.
— Ты же знаешь. Ты сказал Талли. Я хочу жить… долго. Очень-очень долго. Не вечно, нет. На это моих сил не хватит, но вот лет триста… четыреста… пятьсот… и не просто жить, но оставаться такой, как сейчас. Я ведь красива, Янгар.
И опасна. Куда опасней, чем он предполагал вначале.
С ней не получится так, как с Ерхо Ину. Иначе надо. И риск велик, а шанс на удачу ничтожен. Но по своей воле Пиркко-птичка не вернет Аану.
— Я заслуживаю этого.
Она подалась ближе, прильнула.
Убьет. Если не вступить в ее игру, не поддаться, то… из ревности, из тупой бабьей злости, в которой нет ни капли разума.
— Пойдем со мной, Янгар. Пойдем, и послезавтра я отдам тебе твою жену. Обещаю. Если, конечно, она будет нужна.
Тонкие пальцы, на сей раз лишенные оков перстней, коснулись шеи, обожгли холодом.
— Не надо меня бояться, Янгхаар Каапо, последний Полоз, — сказала Пиркко, и голос ее вплелся в шелест давным-давно сгоревших листьев. А синие глаза вдруг оказались близко. Яркие, как…
…море, что впервые развернуло перед Янгаром атласные шали вод.
…небо, высокое, недостижимое.
…яркий атлас халата, что соскальзывает с Хазматова плеча.
Чужая воля опутывает сетью, ложится ошейником. Янгар помнит, каково это — сидеть на цепи. У него получилось сбежать однажды, и получится снова. Пиркко слишком любит игры, чтобы устоять перед искушением. И Янгар позволил себе принять ее волю. Это было легко.
— Не надо бояться, — просила его женщина, прекрасней которой не было в мире. — Ты же знаешь, что я не причиню тебе вреда… не тебе, Янгар… мы будем вместе… так велели боги. Отдай Печать. Нет, не мне.
И то, горячее, в руке, мешавшее слушать голос ее, песню чудесной птички, выпало.
— Вот так… и это тоже лишнее.
Пальцы коснулись шеи, срывая что-то, что было важно. Янгар пытался удержать шнурок, но ему не позволили, перехватили руку.
— Это тебе тоже ни к чему.
И холод ее губ лишил остатков разума.
— Пойдем со мной, Янгхаар Каапо, — сказала кейне, беря его за руку. — И я сделаю тебя счастливым.
Лунные камни сделались почти прозрачны, а кожа Пиркко потемнела. Она, отступив от Янгара, вздохнула. Сейчас Пиркко чувствовала себя усталой.
Все-таки Янгар был силен.
И упрям безмерно.
— Тебе помочь? — И не дожидаясь ответа, Талли поддержал сестру, которая, еще немного, и рухнула бы на камни. — Ты больше не должна этого делать. Отец бы не одобрил…
…поэтому отец ничего не знал о том, что умела Пиркко.
…и неужели он, могучий Ерхо Ину, вправду верил, что кёниг женился бы на Пиркко сам?
…и что слушал бы ее, будь голос Пиркко лишь ее голосом?
— Отстань, — она все же приникла к груди Талли, согреваясь его теплом. — Нам он нужен… Печать не потеряй.
Пиркко чувствовала ее, сгусток огненной исконной силы, которая не желала подчиняться воле птички. Ничего, Пиркко знает, как добиться своего.
Жаль, что камешек пустой. Она подняла его, повертела в пальцах, убеждаясь в пустоте — просто камень с дыркой — и выронила.
— Поехали домой, — Пиркко была почти довольна.
Только очень голодна.
И оказавшись во дворце, первым делом вызвала служанку, ту, что так долго утром возилась с волосами. Пиркко не стала ждать новой ошибки, ударила рабыню по лицу. На лопнувшей губе проступила капля крови. Алая. Яркая.
Сладкая.
Наклонившись, Пиркко слизала ее.
А рабыня отшатнулась, упала на колени.
— Госпожа, пощадите!
Глупая. Пиркко голодна. Но страх… со страхом кровь вкуснее.
Позже тело унесут, а Пиркко, сидя на полу, станет пересчитывать лунные камни. В мутной глубине их ей пригрезятся зеркала. А в зеркалах — она сама.
Прекрасная…
…и Север покорится этой красоте.
Глава 46. Арена
Зверинец пустел.
Ушла и не вернулась рысь. И гиена исчезла, только оглянулась напоследок, и в желтых глазах ее я увидела тоску. Звери тоже испытывали страх. Даже псы, смирившись с тем, что не выйдет до меня дотянуться, легли и теперь не лаяли — скулили, прижавшись друг к другу.
И лишь мой старый знакомец, медведь, по-прежнему сидел возле клетки.
Ждал.
Его не стало утром третьего дня. И я поняла, что скоро наступит мой черед.
Боялась ли?
Да, пожалуй. Я ведь все-таки достаточно живая, чтобы чувствовать боль. И умирать не хочется. И верить моей ядовитой сестрице…
Надеялась ли я на спасение?
Да, конечно.
Сидела, вслушивалась в звуки, вбирая запахи, пытаясь среди всех чужих выявить один, тот, который принадлежит Янгару.
Было ли все зря?
— Хий-с-си, — зашелестела солома, и дальняя дверь, за которой начиналась арена, приоткрылась, пропуская знакомого уже старика с посохом. — Хий-с-си.
— Здравствуй, — сказала я ему, одергивая шкуру. В последнее время я как-то особенно остро стала ощущать собственную наготу.
— Хийси умрет, — брухва остановился возле клетки. — Скоро.
— Спасибо, что предупредил.
Он тихо засмеялся и, когда псы встрепенулись и зарычали, приложил палец к губам.
— Возможно, хийси умрет.
Костлявые пальцы поглаживали посох.
— Я пришел сказать, что появились новые дороги для хийси. Только… — он наклонился к самой клетке. — Смотреть надо. Очень хорошо надо смотреть.
— Куда?
— Не куда. На кого.
— И на кого же?
Старик покачал головой.
— Много вопросов. Много слов. Слова меняют дороги.
Он повернулся ко мне спиной, но все же не ушел. Прикосновение к моей руке было легким, случайным. И мир привычно уже кувыркнулся, распадаясь на сотни путей.
…вновь белый песок под ногами.
Яркий такой.
Горячий. Солнце что-то расщедрилось. Глаза слепит. Я моргаю часто, до слез, и в этом стеклянном плывущем мире вновь вижу решетку.
Людей.
И белые стены дворца.
Балкон, с которого свисают стяги, ветер колышет полотнища, заставляя золотых оленей скакать. А выше стягов — люди.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
