17. Сплошные неожиданности
Настоящий жених
Павел Ледерер не присоединился к свадебному кортежу. Он прятался за дверью своей каморки, чтобы его не привлекли к охоте на разбойников или не заставили исполнять какую-нибудь роль в свадебном обряде. Тяжкие сомнения мучили его. Душу одолевало желание вмешаться сразу в несколько дел, он не знал, в какое раньше. Первым было дело Няри. Павел знал, что его хотят отравить. Надо было предупредить графа, но случай так и не представлялся. Тревогу вызывала и мысль о лесных братьях. Не должен ли он тотчас отправиться в дорогу, двинуть прямо через поле, переплыть Ваг и предупредить разбойников, что за ними следуют по пятам? Если солдаты одолеют разбойников, что ждет Магдулу, ее мать и Маришу? Барборе ничто не грозит. Видимо, ей надоело скрываться от доносчиков, да и причин для этого у нее не было, вот она и вернулась к матери в Новое Место. И с горечью в сердце Павел осознал, что она скорее всего перестала его любить. Даже за отца он теперь не боялся, верил, что Фицко его и вправду простил. Страх он испытывал только за мать друга и за тех двух девушек. Фицко оставил их на свободе лишь в качестве приманки для лесных братьев. Но как только их переловят, горбун уже не станет сдерживать своих страстей и захватит Магдулу Калинову, насытит свою мстительность: ему уже ничто не помешает изловить мать, сестру и невесту Яна Калины.
Когда свадебный кортеж покинул двор, Павел Ледерер вышел из своего укрытия, вывел коня из конюшни и крикнул служанкам и гайдукам:
— Если станут меня искать, скажите, что я тоже отправился ловить разбойников!
И он понесся напрямик, чтобы как можно скорее попасть к подножью Острого Верха под Врбовцами. Здесь в домике, окруженном точно стражей, высокими деревьями, прятались беглецы. Домик купили на деньги, полученные от Павла. Теперь он летел стрелой, чтобы успеть спрятать беглецов в другом месте.
Тем временем в храме песня отзвучала. Настала роковая минута.
Алжбета Батори встала со скамьи и двинулась вперед, за ней последовали Эржика, граф Няри и Беньямин Приборский с женой. Все они встали под негасимую лампаду, которую евангелисты тщательно оберегали в своих храмах. Считалось, что храм рухнет, как только лампада погаснет. В это верил и граф Надашди, который отобрал храм у католиков и ежегодно поставлял священнику бочонок с маслом, настойчиво требуя, чтобы он неусыпно следил за негасимой лампадой.
Пастор Поницен неторопливо приближался.
Невеста побледнела. Ее охватило страшное подозрение. Как она могла поверить словам графа Няри? Как может Андрей Дрозд явиться сюда, когда он уже где-то за Вагом и по его следу помчалось более трехсот преследователей? А если бы он и явился, чуда все равно не произойдет: разве сможет он занять место графа Няри и умчать ее из церкви как свою жену? К тому же Андрей Дрозд не любит ее! А если бы и любил, женится ли он на ней?
Свадебный обряд начался. И тут случилось нечто неслыханное.
Негасимая лампада вдруг затрещала и погасла.
Это вызвало ужас, казалось, храм вот-вот рухнет. Но ничего такого не случилось, перепуганные прихожане с облегчением вздохнули, увидев в этом всего лишь дурное знамение для участников предстоящей свадебной церемонии.
Случай с лампадой встревожил Яна Поницена. Он позвал церковного сторожа, да так громко, что было слышно на всю церковь:
— Живо засвети лампаду!
и тотчас в ней затеплился красноватый огонек. Неожиданное событие прошло незамеченным только для невесты — до того она была погружена в свои мысли. Лишь заслышав степенный голос пастора, она задрожала от дурных предчувствий. Видно, и вправду граф Няри жестоко обошелся с ее истерзанным сердцем.
Приближалась самая волнующая и знаменательная минута обряда, когда нареченные должны перед Богом и людьми поклясться в вечной верности.
Эржика упала в обморок.
Нет, не по напоминанию графа Няри — его будто и не было в храме, мыслями он блуждал где-то вдали. Но все же он успел заметить, что смертельно побледневшая невеста падает. Он подхватил ее, но Алжбета Батори решительно вырвала дочь из его рук и прижала к ее лицу платок, пропитанный крепкими, резкими духами.
Эржика тут же пришла в себя. Граф Няри беспокойно озирался. Он явно чего-то ждал, взгляд его все чаще устремлялся к церковным дверям. Гости, внимательно следившие за всем, что происходило у алтаря, не преминули заметить подозрительное поведение жениха.
И вдруг все присутствующие повернулись к церковным дверям, за которыми слышался топот и крик. Граф Няри заулыбался, он испытывал явное облегчение. Эржика Приборская взволнованно вырвалась из материнского объятия — лицо ее залил румянец.
Двери храма распахнулись настежь.
На лицах прихожан, первыми увидевших нежданных гостей, появилось выражение непритворного изумления. Гром среди ясного неба не потряс бы их больше, чем приход разбойников. Ведь и часа не прошло, как три сотни загонщиков отправились по их следу, чтобы изловить их и предать виселице, мечу, дыбе, а они вот здесь! Явились улыбчивые, празднично разодетые! Изумление сменилось радостью. Если бы они не стояли в храме и не страшились бы мести графини, они бы закричали от восторга и бросились обнимать разбойников.
Толпа расступилась, освобождая пришедшим дорогу. Лишь на передних скамьях не было радости. Там сидели гости Алжбеты Батори. Теперь, преодолев первоначальное изумление, они испытывали один страх. Испуганно зажимали руками карманы и драгоценности, уверенные, что в любую минуту могут с ними распроститься.
Поначалу Ян Поницен ничего не мог понять. И только немного погодя догадка осенила его. Улыбающийся жених своим спокойным и хладнокровным поведением прояснил все его недоумения. Алжбета Батори стояла как каменная и лишь таращила глаза на разбойников. Впереди всех шагал Андрей Дрозд, улыбающийся великан, на две головы выше своих товарищей. А рядом с ним выступал — о Боже, возможно ли это? — пандурский капитан Имрих Кендерешши в парадной форме, красной, как и его загорелое, веселое лицо. А сколько их, кстати? Один, два, три, пять, десять, двадцать! Двадцать разбойников! Когда только успела дружина Дрозда так разрастись! И это еще не все. Кое-кто тщетно выискивал в толпе Яна Калину, того самого, кто, окончив учение, подался сразу в леса, точно с детства учился разбойному ремеслу. Эржика неотрывно смотрела на Андрея Дрозда, глаза ее сверкали, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.
В какие-то мгновения она думала, что сейчас же умрет. Не обманывают ли ее собственные глаза? Боже, с какой преданностью смотрит на нее Андрей Дрозд! Этот взгляд обжигает ее, пронизывает все ее существо. И вот, потеряв всякую власть над собой, она бросилась навстречу ему…
Он сжал ее в объятиях, осыпал поцелуями и, озорно подняв словно перышко в воздух, зашептал слова неописуемого счастья:
— Еще минуту, Эржика, и мы станем мужем и женой…
— Мужем и женой, — тихо отозвалась она и расплакалась так, что и у чахтичан на глаза навернулись слезы.
Но то были слезы радости и счастья.
Буря в церкви
Чахтицкая графиня между тем лихорадочно думала, как выбраться из этой неприятной заварухи, одолеть разбойников и спасти дочь от позорного брака. Какие-то надежды она еще возлагала на графа Няри, но, увидев на его равнодушном лице ироническую ухмылку, поняла, что все это подстроил именно он. Ради этого он разыграл с ней гнусную комедию, этим можно объяснить и его таинственные перешептывания с Эржикой.
— Негодяй! — бросила она ему, но он и ухом не повел, а лишь удовлетворенно улыбался, глядя на счастливую пару.
Госпожа ястребом налетела на влюбленных.
— Я приказываю тебе, Эржика, отойди от этого человека! — проскрежетала она, схватив дочь за руку. В выражении ее лица было столько гнева, злости, ненависти, что Эржика затряслась, словно мороз пробирал ее до костей. И все же решительно возразила:
— Нет, ни за что не отойду от него!
Ногти матери, словно когти хищника, вцепились в ее плечо — девушка застонала от боли, белоснежный рукав окрасился кровью.
— Потаскуха! — прошипела графиня и, отпустив плечо, размахнулась для удара.
В этот миг молнией подскочил к Алжбете Батори Вавро, схватил ее за руки, подбросил вверх, точно мешок, который собирался закинуть на плечи, и с силой бросил на пустую господскую скамью. Кровь кипела в жилах графини, гнев ослеплял ее, но при виде могучих кулаков Вавро, способных измолотить ее, словно цепами, она застыла на месте — казалось, его ощеренные зубы вот-вот вгрызутся в нее волчьими клыками.
— Сиди тише мыши, если жизнь тебе дорога! — пригрозил он ей. И графиня поняла, что это не пустая угроза.
Чахтичане были в восторге от поведения Вавро. Еще бы! Увидеть такой жалкой и беспомощной ее графскую светлость, перед которой каждый трепетал и унижался, а порой и дышать не осмеливался!
