фигуры в полностью закрытых балахонах, с настолько глубокими капюшонами, что рассмотреть их лица, сокрытые в тени, было невозможно. Однако на свету были их уродливые руки, с длинными грязными ногтями, что удерживали посохи, на верхушке каждого из которых белел человеческий череп.
Небо затянули тучи, и были они настолько темны и мрачны, что света стало сильно не хватать, словно ночь наступила, и не было мгновением назад никакого светлого зимнего дня, и лишь огромная звезда на шестах источала мерное сияние, освещая людей, собравшихся подле неё.
Раздвигая ряды рыцарей, вперёд вышла здоровенная двухметровая бабища. В руках она сжимала массивный, окованный светлым металлом, с шипами на обеих концах, посох. Её пышные тёмные волосы, с седыми прядями, были завиты в десятки косичек, и убраны назад, под металлический ворот кирасы. Она двигалась уверено и твёрдо ставила ногу на землю, первые рыцари, что не заметили её приближения и не успели подвинуться, отлетали в стороны как пушинки на ветру, и следующие ряды воинов, услышав лязг и причитания упавших собратьев, уже не делали такой ошибки и успевали вовремя расширить проход.
Она вышла вперёд перед рядами светлого воинства на десяток шагов. Воткнула в землю посох, и набрав побольше воздуха в широкую внушительную грудь выдала громоподобный рёв:
— ГДЕ ЖЕ ТЫ, ТЁМНЫЙ ВЫРАДОК, КАТАРОН?!
Толпа тёмного племени зашевелилась, оттуда вышел невзрачный мужчина, в рваном плаще, как и многие вокруг, в остроносых сапогах. Без какого-либо оружия. Под плащом проступала худощавая фигура в простой синеватой рубахе, что от долгого ношения умудрилась выцвести и на вороте, где не хватало пары пуговиц, ткань рубахи была грязно-серого цвета. Отряд Клирика расположился таким образом, что Светлое воинство стояло к ним спиной, а тёмное племя вполне хорошо просматривалось, и лидер их воинства был хорошо виден, в отличие от Анфаис, ведь та стоял к ним практически спиной.
Так вот Катарон на фоне массивной Анфаис казался невзрачным и болезным парнем. Молодым мужчиной. У него приятные черты, прямой нос, улыбчивое дружелюбное лицо.
— Зачем ты здесь, светлая шлюха? — вопрос его услышали все в округе, и нельзя было сказать, что он громко произнёс эти слова, ведь тон его голоса был обычным. Однако слова прокатились по низине волнами, то утихая, то усиливаясь, и под конец откатились назад, гудя эхом. То была магия, не было никаких сомнений.
Тодда же этот парень разочаровал. Он ожидал увидеть громилу с глазами в которых бы плескалось пламя преисподней и одним движением руки, который мог бы отнять десятки, сотни неприкаянных человеческих душ, выдрать их из людей и тут же сожрать. А тут стоит обычный человек… на вид крайне бедный, недоедающий, и уставший.
— Я ПРИШЛА ЗА ТВОЕЙ ГОЛОВОЙ! И Я ЗАБЕРУ ЕЙ ВО ИМЯ СВЕТЛОЛИКОГО! — продолжала голосить Анфаис, голос которой под конец уже хрипел.
Катарон развёл в стороны руки, его рваный плащ свалился на землю, и грязными краями его рубахи заиграл ветер.
— Так возьми! — с широкой улыбкой на устах, с полуприкрытыми сонными глазами, сказал он… и тут же одежда на нём осыпалась пеплом.
Анфаис выдернула из земли посох, и указала им на тёмное племя, завопила, что есть силы, срывая голос до пищащего хрипа:
— В БОЙ СВЕТЛОЕ ВОИНСТВО! В БООООЙ!
Ряды рыцарей лязгнули щитами, и монотонным быстрым шагом двинулись на встречу к врагу, опуская копья. Среди них возвышались массивный воины в чуть светящихся доспехах, которых Тодд раньше не замеяал, среди пёстрых стягов и поднятых копий. Но теперь он видел эти фигуры, они не уступали в росте Анфаис, а в ширине плеч превосходили. У каждого в руках широкий невероятных размеров меч, они держат его на плечах. Их доспехи выглядят по-настоящему непробиваемыми, больше напоминая небольшие бронированные башни для осады, они шагают навстречу к тёмному племени. Позади светлого воинства стоит небольшая группка людей в светлых рясах, и трое носильщиков замерли на месте, удерживая на руках четырёхгранную серебряную звезду.
Внезапно обнажённый Катарон окутался с ног до груди тёмным туманом. Его глаза затянула чернота. Его кожа вдруг сделалась алебастровой, пугающе белой как у трупа, вены проступили на этом теле чёрными сгустками сетей. Из его головы, прямо из черепа, минуя ворох вороньих локонов, вытянулись костлявые рога, они сплетались меж собой, образуя над ним костяной овод, очень похожий на корону… мимо него стремясь пожрать горячей крови и плоти проносились тенями высокие и гибкие твари с горящими алым глазами.
Тодд, что лежал сверху, на возвышении, и глядел на это всё из-за высокой травы, испытал странное чувство. Словно что-то родное растянулось в его груди, с нежной тревогой расцвело и заставило сердце биться чаще. Ему захотелось вкусить человеческой плоти вновь…
В это же время тьма и свет встретились, и по округе раздался дикий звук сминаемых костей, вопли боли, яростный рёв, лязг металла, вгрызающегося в кость, и жалобный треск переломанных копий.
Все четверо странников смотрели вниз, их глаза блуждали по низине, и везде натыкались на буквально видимую боль и дымящуюся кровь… мелькающие повсюду тела. Это зрелище воистину поражало и быстро утомляло.
Уже вскоре им наскучило, и лёжа в траве они уплетали за обе щеки лепёшки и кусочки козьего сыра, запивали водой, и лишь краем глаза посматривали вниз. Лишь клирик Яр не спускал взгляда с низины, то и дело замирая, и сводя вместе руки, он беззвучно молился… и продолжал неотрывно смотреть.
Тёмные побеждали. Сначала это было не ясно и всё казалось наоборот, особенно в момент, когда твари налетели на копья и повисли на них, орошая землю кровь и кишками из распоротых брюх. В этой сокрушительной атаке кажется полегло не мало тёмных, но... следующие твари прыгали точно на своих товарищей, тем самым ещё сильнее нанизывая их на копья, но сумев перебраться в ряды рыцарей, и тут же собирая там кровавую жатву. Их теневые когти без видимых проблем рвали металл доспехов, вместе с мясом и костями, но это продолжалось до того мига, пока до тёмных тварей не добрались паладины. Теневые когти и клыки так же с лёгкостью вонзались в доспехи паладинов, но застревали там и беззащитно осыпались пеплом, а твари кричали... Крик этот был странным, полузвериный, они метались, вновь пытаясь вскрыть чужие доспехи, но действовать начинали в яростной безрассудности и становились
