Видимо, полагал Станислав Гагарин, зло возникает там, где перепутывается порядок взаимоотношений между чувственностью и разумом, когда в сознании человека меняются местами ценностные ориентиры в мешанине нравственных, то бишь, высших мотивов и гедонистических, утилитарных, в е щ н ы х, низших наслажденческих устремлений.
Беда человека в том, что он склонен, увы, по выражению калининградца, пардон, кенигсбержца Канта, к «переворачиванию мотивов». Это и есть результат нравственной ущербности Homo sapiens’а сия ущербность и породила многочисленные утверждения философов об изначальности зла в человеческой природе.
«А вот у Аристотеля идеи об изначальной испорченности человека нет», — подумал Станислав Гагарин.
— И философ из города Стагира был прав, — вслух произнес Магомет, и писатель привычно кивнул, знал, что пророк, как и остальные его товарищи, читает мысли. — Вот уже и проходная показалась…
Сквозь деревья леса, по которому они двигались к Власихе, виднелись строения военного городка, обнесенного бетонным забором.
— Здесь и простимся, — сказал Ал Амин. — Сюда и подходите утром, в половине восьмого. Вас будет ждать белый г а и ш н ы й автомобиль. За рулем либо я, либо брат Иисус. Может быть, вас повезет хорошо известная женщина, пока не знаю.
Сочинителю показалось, что в глазах пророка зажглась и тут же погасла некая лукавинка. Он всмотрелся, но лицо Магомета было невозмутимым.
— Завтра горячий день, — продолжал Магомет. — Будет не до того… Хочу на прощание дать лекарство от зависти. Нет, не вам, у вас этого порока не существует. Другим людям, которые прочтут роман «Вечный Жид».
Станислав Гагарин был готов с почтением выслушать Verba Magisti — Слова Учителя.
— Когда вы, люди, видите человека более талантливого, нежели вы, наделенного богатством или красотой, — проговорил пророк, — немедленно начинайте думать о тех, кто одарен менее вас, о тех, кто беднее…
— И это всё? — удивился Станислав Гагарин. — Так просто…
— Всегда и всюду в собственных желаниях, — продолжал Магомет, — человеку необходимо руководствоваться единственным соображением: пожелай ближнему того, что пожелал бы самому себе…
— Старый добрый категорический императив! — воскликнул Станислав Гагарин.
III
Теперь убийцу опекал Гаврила Миныч.
Отошли в небытие, канули, так сказать, во временную Лету экскурсии и стрельбы, беседы с С. А. Тановичем, просмотры кинофильмов.
И пресловутый ожидательный синдром бесследно испарился, как не бывало, ведь ждать уже не приходилось, день и к с приблизился вплотную, он попросту уже настал.
К зданию Московского университета, с чердака которого должен был прозвучать роковой выстрел, заговорщики подбирались старинным, сооруженным еще при Михайле Васильевиче Ломоносове, подземным ходом.
Ход этот был совершенно тайным, о его существовании знали всего три человека, и секрет потаенного лаза передавался особо доверенными людьми из поколения в поколение по специальному ритуалу, который не меняли сходящие с тронов и восходящие на них самодержцы, генеральные секретари, вожди и карикатуры на них, вылепленные из заокеанского т е с т а президенты и прочие городничие России.
Но смутное время, оно и в Африке смутное, увы… Секрет подземного хода по дешёвке, за г р и н ы, «зелененькие», то есть, был продан Организации, как продано было многое из того, что составляло честь и славу Державы, ее достоинство и богатство, и потому Гаврила Миныч с Первым, снабжённые спецпропуском и соответствующим паролем, без труда одолели современные лазы московской преисподней, без трудностей и забот проникли в подвальные помещения старинного здания на улице Моховой.
Дело происходило глубокой ночью.
Согласно разработанному в мозговом центре Modus’у operandi, Гаврила Миныч обязан был сопровождать Первого до стрелкового л е ж а к а, откуда тот в мгновение и к с произведет снайперский выстрел в сторону могилы Неизвестного солдата.
На чердаке они оставались бы до начала церемонии возложения венков. Этот торжественный момент кощунственно прервался бы ликвидацией намеченной л о м е х у з а м и жертвы, с неё открылся бы кровавый отсчет правового террора в России, ведущего к гибели Великой Державы, беспредельному геноциду русского и других народов.
Оба террориста несли с собой по специально изготовленному за океаном к е й с у, то бишь, небольшому чемоданчику, их доставили в Москву с дипломатической почтой.
В том, который нес Первый, находилось замечательное ружье с оптическим прицелом, позволяющим вести точный огонь на расстоянии до трех километров. Ружье было снабжено также глушителем и четырьмя обоймами по пяти патронов в каждой. Все пули в патронах были разрывными, убойность их считалась стопроцентной.
Кейс-чемоданчик Гаврилы Миныча содержал внутри два стандартных израильских автомата марки у з и — излюбленные и г р у ш к и террористов планеты, которым по душе были скорострельность и компактность оружия.
Впрочем, истинные знатоки всё равно предпочитали, может быть, более тяжелый и громоздкий, но зато и гораздо надежный русский к а л а ш н и к.
Находились в к е й с е Гаврилы Миныча и по четыре обоймы к каждому автомату.
За спиной боевого наставника Первого красовался небольшой рюкзак синтетической плащевой ткани синего цвета. Кроме четырех гранат Ф-I, взрыватели от них Гаврила Миныч хранил в нагрудном кармане, рюкзак содержал восемь банок голландского пива «Goldstein», сэндвичи с сыром и бэконом, пластиковый сосуд с двумя литрами воды и портативная кофеварка, работающая на сухом спирту. Самого кофе и белых кубиков спирта тоже было в избытке.
Предполагалась бессонная ночь, и потому убийцы должны были до часа и к с чувствовать себя в достаточно комфортабельных, цивилизованных условиях.
Таков был истинно демократический, освященный общечеловеческими ценностями и подлинной свободой стиль, принятый на вооружение специальными службами Организации.
Первый пребывал в абсолютном спокойствии, был, как говорится, в полном порядке. Синдром о ж и д а н и я испарился естественным путем, исчез предстартовый мандраж, и теперь убийцу занимали только соображения выбора позиции, расчет по прицеливанию и аккуратное, мягкое, в какой-то степени л а с к о в о е движение указательного пальца, охватившего спусковой крючок.
Лишенный памяти, ничего не знавший о прежней жизни, имевшей место быть в неких временны́х границах, отгораживающих Первого от бывшего преподавателя научного коммунизма и матерого убийцы Гаврилы Миныча, Первый, тем не менее, полагал, что участвовать ему в подобных а к ц и я х доводилось.
И это вовсе не генетическая память услужливо подсовывает ему ощущение уже испытанного прежде наслаждения от одной только мысли: лёгкое движение его указательного пальца — и на другом конце линии, обозначающей полёт разрывной пули, нет человека.
«Есть человек — есть проблема, — возникла в сознании Первого где-то слышанная им сентенция, наверное, С. А. Танович так говорил, — нет человека — нет проблемы…»
Из подвалов старого здания Университета на чердак они поднимались по винтовой лестнице, скрытой от посторонних и нескромных взглядов особой выгородкой. Когда-то лестница эта служила для пожарных целей. В новейшее время входы и выходы на неё заложили по всей вертикали, и лестница, как и многое другое в русском государстве, стала секретной, потаённой, значит.
Ступени были металлическими и крутыми. Гаврила Миныч, разменявший недавно шестой десяток, одолевал их с известным затруднением, порою чертыхался сквозь зубы, но уверенно шел вперед, ибо по инструкции обязан был довести Первого до места, откуда тот произведет выстрел, а сам до сего мгновения останется подле на случай неожиданности какой.
Дверь на чердак оказалась на запоре. Её пересекал массивный засов, на толстых и железных ушках которого висел внушительных размеров замок, именуемый в обиходе амбарным.
И снова Первому помстилось, что ему приходилось видеть такие замки.
«Где, в какой жизни это случалось?» — грустно подумал убийца-террорист.
Ощущения от увиденного амбарного замка были розовыми с голубыми прожилками, чувство душевной лёгкости охватило Первого, он с интересом заглянул в собственную память, но память ничего конкретного ему не подсказала.
— Будем ломать? — деланно равнодушным тоном спросил он Гаврилу Миныча.
Тот удивленно глянул на него.
— Зачем? — спросил наставник. — Ломать не строить — голова не болит. Имеется ключ… Заместо с и м-с и м, который о т к р о й с я.
Таинственный замок отворился безо всякого скрипа, будто все эти годы некто исправно смазывал его. А впрочем, возможно, так оно и было…
