После этих уроков она чувствовала себя опустошенной, отдавшей все, что имела, и даже несколько больше. Вот и теперь, когда 10-й класс ушел, она в изнеможении опустилась за учительский стол и уронила руки на колени, хотелось просто ни о чем не думать, а, может, тихонько всплакнуть, просто так, без причины.
Дверь класса распахнулась без стука, и галдящая толпа девчонок ее класса ввалилась в кабинет. Все они что-то одновременно говорили, почти кричали, размахивая руками. Особенно старалась Зойка Козлова, длинноногая, с короткой стрижкою, она легко перекрывала своим голосом всю толпу одноклассниц.
– Нет, Ольга Васильевна, вы представляете, как он ее довел, он ее ударил! Мы ему темную устроим!
– Тихо! – голос Ольги Васильевны, неожиданно для ее самой прозвучал властно и беспрекословно. – Все закрыли рот! Зоя, расскажи, что случилось, только внятно и по порядку!
Собственно, случилось то, что и давно должно было с лучиться. Лешка Ивченко уже давно выказывал знаки внимания тихоне Ане, только знаки его были, прямо сказать, больше подходящими для пятого класса, когда понравившуюся девчонку дергают за косички, толкают на переменке, прячут портфель. В восьмом классе подобное заигрывание со стремительно взрослеющими одноклассницами вызывало у последних не ответное понимание, а обиды и слезы. Стремительно развивающиеся девочки уже мечтали о любви, писали в заветную тетрадочку душещипательные стишки, строили глазки старшеклассникам и с презрением смотрели на своих былых товарищей по детским играм, которые продолжали пребывать в периоде золотого детства. Лешка, вдруг «запавший» на Аню, стал бодро использовать весь свой знакомый арсенал ухаживаний: ставил подножки, плевался из трубочки, мазал ее мелом, но та, вместо ответных, подобных же знаков внимания, сердилась, обзывала дебилом, обещала пожаловаться родителям и, наконец, не выдержав, треснула со всей злостью незадачливого кавалера учебником по голове. Пораженный Лешка, не задумываясь, отвесил ей ответную оплеуху. Аня разрыдалась, все девчонки возмутились и толпой ринулись к «классной маме» за справедливостью.
– Так, все понятно! На следующей перемене пришлите Лешку ко мне, скажите, пусть лучше сам придет, если я его искать пойду, ему будет хуже. Но, в любом случае, Аня, распускать руки ты не должна была, ударив его, ты ему дала моральное право на ответный удар... Сила женщины не в руках, мужчина все равно физически сильнее. Ну, мы об этом с вами отдельно поговорим... А сейчас – бегом на урок, вон уже звонок.
Третий урок в шестом классе прошел незаметно, «на одном дыхании», только лежащая на учительском столе пустая тетрадка «План воспитательной работы», пару раз попавшись на глаза, резко снижала настроение.
На переменке, не успели шестиклашки выйти, в дверях появился Лешка. За его спиной маячила «группа поддержки» в виде двух приятелей, но их Ольга Васильевна фазу же отсекла короткой фразой «Вас я не звала, подождите за дверью... За дверью, я сказала!», твердо повторила она, заметив явную попытку друзей просочиться вслед за Лешкой.
– Ну, я слушаю тебя, – сказала она, усевшись за свой стол.
Пока она сидела в декрете с Дашуткой, ей удавалось порой и почитать, причем то, что было под рукою, а попадались ей разные книги. Попалась как-то книга по психологии и там она вычитала массу интересных вещей, пожалев, что в институте психология им преподавалась, по их собственному выражению, «никак». В частности ей запомнилась глава про каналы поступления информации и их связь с положением глаз. Если глаза подняты вверх, то открывается зрительный канал, если вниз – эмоциональный, если смотрят вперед – словесный. Там говорилось, что бессмысленно отчитывать ребенка, когда вы возвышаетесь над ним; подняв на вас глаза, он отключает эмоциональный канал и просто видит здоровенного взрослого, возвышающегося над ним и размахивающего руками... Если вы хотите, чтобы ребенок чувствовал эмоциональный накал ваших слов, надо, чтобы взгляд его был опущен вниз. С тех пор, даже «воспитывая» свою маленькую Дашутку, Ольга Васильевна сажала ее порой на стол, а сама садилась рядом на табуреточку. Помогал ли этот прием, нет ли, но она свято в него верила. Вот и сейчас, с удовлетворением отмечая, что глаза парнишки опущены вниз, она повторила:
– Так я тебя слушаю!
– А чего она сама дерется! – наконец не выдержал тот.
– А правда, что же это она дерется? – подыграла ему Ольга Васильевна. – Ты сидишь, никого не трогаешь, а она дерется! Вот хулиганка-то! Так?
– Ну, да...
– Что, так оно и было? И ты к ней не лез, не приставал, спину мелом не измазал? Что же ты молчишь? Кто ей на прошлой неделе жвачку в волосы залепил, так что ей клок выстригать пришлось? Ты?
– Ну, я.
– Да будь это моя дочь, я бы в школу пришла да уши тебе пооборвала или к родителям твоим сходила, отца твоего пристыдила.
– А отец при чем?
«Отца-то он боится, – отметила для себя Ольга Владимировна, – им я тебя и прижму».
– А при том, что он такого паршивого, прости меня, мужика воспитывает, который на девушку, на одноклассницу, руку поднять не стесняется. Ты же мужчиной себя считаешь, или, может, девчонкой? А?
– Ну, не девчонкой же!
– А почему мужчин называют «сильным полом» знаешь? Нет, не по тому, что они физически сильнее, а по тому, что у них выдержка, характер, надежные они... А ты? Обычный подзаборный хулиган, способный только кулаками махать.
Она еще минут пять продолжала в том же духе, следя за глазами Леши и пытаясь понять, доходит до него эмоциональный смысл сказанного или тот просто привычно принял вид покорного раскаянья.
– В общем, так! – закончила она. – Если ты еще раз что-нибудь подобное вытворишь, я с тобой беседовать не стану, я просто отца твоего вызову, но не из дома, а прямо с работы, телефон рабочий у меня есть, пусть он тебе объясняет, как себя мужчина должен вести... А сейчас что сделать надо?
– Извиниться.
– Правильно, вот и давай, если ты себя мужчиной считаешь, попроси прощения у Ани. Конечно, надо бы это при всех сделать, но я не настаиваю, можешь извиниться с глазу на глаз, только я ведь у нее спрошу. Ты все понял?
– Понял.
– Вот и иди!
«Ничего-то ты пока не понял, – думала она, глядя ему вслед, – ладно, позже поймешь, а пока, может, хоть бояться будешь».
Снова зазвенел звонок, и в класс повалили дети.
На следующей переменке она побежала к заместителю директора по социальной защите Алевтине Ивановне Бурмистровой и стала объяснять, что очень нужно помочь Маше.
– Все я понимаю, Ольга Васильевна, все понимаю, только и приказ мы уже отдали, и документов на нее никаких, даже, как я понимаю, заявления нет от родителей. А явится проверяющий из КРУ? Что тогда делать будем? В прошлом году приходили, копались, копались, на пятьсот рублей начет наложили, пришлось классным руководителям сбрасываться. Не много, конечно, а все равно неприятно, директору выговор потом вынесли.
– Но почему? Мы же эти деньги и не видим даже. Что, мы их себе берем? Это же для детей!
– Себе – не себе, детям – не детям – кого это волнует? Но помочь, конечно, надо... Вы заявление от имени матери заставьте девочку саму написать, и акт обследования нужен, от имени родительского комитета класса. Что, мол, посетили квартиру, семья социально не защищена, доход ниже прожиточного минимума, ну и далее в таком духе, а я, ее со следующей четверти в приказ внесу.
– Что же родители к ней домой пойдут? Они же не пойдут.
– Конечно, не пойдут, вот вы сами такой акт и напишите. А справку о зарплате все-таки хорошо бы приложить и копию свидетельства о разводе. Ну, да ладно, авось пронесет, не оставлять же ребенка голодным.
Потом был опять урок, мелькнувшая перемена и снова урок. Пришли дежурные убирать класс, но так небрежно возили шваброй, что пришлось браться самой, показывать, как моют полы, заставлять протереть парты, полить цветы... Под ложечкой давно сосало.
«Я ведь сегодня ничего не ела, – вспомнила Ольга Васильевна, – бутерброды утром Маше отдала. И какой это умник придумал запретить учителям в школьной столовой питаться? Детей мы бережем, а учителей?»
Не успели дежурные уйти, пришла родительница одного из учеников.
Стала объяснять какой у нее хороший сын, в пятом классе по математике у него всегда было «четыре»-«пять», а теперь, у Ирины Антоновны, одни «тройки» да «двойки». Она никак не хотела понять, что ее мальчик уже давно не в пятом классе, что домашние задания он не делает... Наконец и она ушла.
«А план-то я так и не успела составить! – подумала Ольга Васильевна. – Опять будут ругать, говорить, что я не занимаюсь воспитательной работой.
Нет, в самом деле, пойду, сама скажу Нине Максимовне. Что я, в конце концов, девчонка, что ли, от нее прятаться. Сегодня вечером дома сделаю и завтра сдам».
Она спустилась в кабинет завуча, но там было закрыто, тогда она прошла в канцелярию и, заглянув туда, нос к носу столкнулась с директором.
