ты! Ну-ка, покажи Сагибу!..
Мальчишка, ухмыляясь, вскарабкался наверх и исчез.
— А теперь, — сказал индус, — я, с позволения Сагиба, отлучусь ненадолго.
Он в мгновение ока взобрался наверх, сбросил по частям мальчишку и возвратился к Генри.
— Ну, это, — пояснил он, сгребая в кучу руки и ноги, — это может каждый. А вот для того чтобы соединить его обратно, нужно сделать особый пасс. Если Сагиб соблаговолит посмотреть повнимательнее… Вот так.
— Так? — переспросил Генри.
— О, вы очень способный ученик, — восхитился индус.
— М-да, ничего себе, — сказал Генри. — Слушай, а что там, на конце веревки?
— Ах, Сагиб, — улыбнулся индус, — там нечто воистину прекрасное.
С этими словами от отвесил прощальный поклон и удалился, забрав с собой веревку, огромную корзину, чудовищный ятаган и мальчишку-озорника.
Оставшись один, Генри помрачнел: повсюду, от Декана до Хайберского перевала, он был известен как Человек, Который Смеется над Индийским Фокусом с Веревкой, но теперь ему было не до смеха.
Он решил сохранить это дело в тайне, но у него, к сожалению, ничего не получилось. Потому что на приемах, за чота пег, в клубе, в парке Майдан, на базаре и на стадионе все ждали, что он будет громоподобно хохотать, а в Индии каждый должен делать то, чего от него ждут. На него стали смотреть косо и плести интриги, так что вскоре он вынужден был оставить службу.
Это было тем более неприятно, что Генри успел жениться. Жену он себе выбрал статную, представительную, огнеглазую, с точеным профилем и несколько деспотичным характером, а кроме того, ревнивую, как дьявол. Впрочем, она была настоящая Мемсагиб во всех отношениях и прекрасно знала, чего достойна в этой жизни. Она разъяснила Генри, что ему следует поехать в Америку и сколотить состояние. Генри с этим согласился; они уложили вещи и отправились в путь.
— Надеюсь, — говорил Генри, глядя на вырастающие вдали очертания Нью-Йорка, — надеюсь, я сумею сколотить там состояние.
— Естественно, — вторила ему супруга. — Ничего другого тебе не остается.
— Разумеется, дорогая, — отвечал Генри.
Однако, сойдя на берег, он обнаружил, что все состояния уже сколочены, — это открытие, как правило, ждет всех, кто приезжает в Америку по такому делу. Проблуждав несколько недель с места на место, Генри дошел до того, что был готов довольствоваться любой работой, потом самой черной работой, а потом просто едой и ночлегом.
Это несчастье застигло их в одном захудалом городишке на Среднем Западе.
— Ничего не поделаешь, дорогая, — сказал Генри, — придется нам попробовать Индийский Фокус с Веревкой.
Его жена горько заплакала при одной мысли о том, что она, Мемсагиб, станет показывать этот дикарский фокус в городишке на Среднем Западе, перед публикой со Среднего Запада. Она принялась корить Генри, ставя ему в вину потерю работы, отсутствие мужских качеств, смерть своей собачки, которая из-за него попала под колеса на пристани, и взгляд, который он бросил в Бомбее на девушку из общины парсов[67]. Однако здравый смысл и голод взяли свое. Они заложили её последний браслет и на вырученные деньги купили веревку, вместительный саквояж и безобразный, старый и ржавый ятаган, который завалялся в лавке старьевщика.
Увидев это орудие, супруга Генри наотрез отказалась участвовать в представлении, если только он не уступит ей главную роль и не согласится изображать мальчишку.
— Да, но… — попытался возразить Генри, не без опаски проведя пальцем по тупому, зазубренному лезвию устрашающе ржавого ятагана, — да, но ты не знаешь, как делать пассы.
— Ничего, ты меня научишь, — ответствовала супруга. — А если что выйдет не так, пеняй на себя.
Пришлось Генри все ей показать. Его объяснения, можете не сомневаться, были крайне обстоятельны. В конце концов она освоила все в совершенстве, и им лишь осталось выкраситься кофейной гущей. Генри соорудил себе тюрбан и набедренную повязку, а его супруга облачилась в сари и украсила себя парой пепельниц, позаимствованных в гостинице. Они нашли подходящий пустырь, собрали порядочную толпу и начали представление.
Веревка взлетела в воздух и, разумеется, там и осталась. Зрители, сдавленно хихикая, зашептали друг другу, что все это делается с помощью зеркал. Генри, изрядно попыхтев, вскарабкался наверх. Однако, добравшись до конца, он забыл о зрителях, о представлении, о жене и даже о самом себе, столь дивное и необычайное зрелище представилось его глазам.
Он выбрался из дыры, напоминающей колодец, и ступил, как ему показалось, на твердую почву. Но открывшаяся там картина совсем не походила на то, что осталось внизу. Генри словно очутился в индийском раю, среди лесистых долин, тенистых беседок, длиннорогих туров и ещё невесть чего. Но отнюдь не прелести пейзажа вызвали у Генри удивление и восторг, а юная особа женского пола, которая находилась в ближайшей беседке, или боскетке, затененной, устланной, увитой и оплетенной страстоцветами. Эта пленительная богиня, настоящая гурия, да кроме того весьма легко одетая, казалось, поджидала Генри и встретила его с нескрываемым восторгом.
Генри, который был чувствителен и пылок от природы, обвил руками её шею и заглянул в глаза. Они были на диво красноречивы. Там, казалось, было написано: «Что нам мешает ковать железо, пока горячо?»
Генри ничего не имел против такого развития событий и приник к её устам в страстном поцелуе, лишь мимоходом с неудовольствием отметив, что жена снизу громко свистит и улюлюкает.
«Каким же, — подумал он, — надо быть бестактным и нечутким человеком, чтобы свистеть и улюлюкать в такой момент!», после чего и думать о ней забыл.
Можете вообразить его досаду, когда обольстительная красотка вдруг отпрянула в сторону. Глянув через плечо, Генри увидел свою супругу, вылезающую из дыры; лицо её было красным, как помидор, глаза сверкали демонической яростью, а в зубах она крепко держала увесистый ятаган.
Генри хотел было встать, но жена опередила его и, не дав подняться, пустила в ход беспощадное кривое лезвие, одним махом разрубив его на две половины. Генри рухнул к её ногам.
— Что ты делаешь! — завопил он. — Это же только фокус! Часть представления! Это ничего не значит! Подумай о зрителях! Мы должны продолжать!
— Сейчас продолжим, — прошипела она, кромсая его руки и ноги.
— Ай, зазубрины! — верещал Генри. — Дорогая, сделай мне одолжение, поточи его о камень!
— Ничего, тебе, негоднику, и так сойдет, — отозвалась супруга, не отрываясь от дела. Через пять минут Генри лежал, как обтесанный ствол.
— Только рога ради, — взмолился он, — не забудь пассы! Если хочешь, я объясню ещё раз…
— Провались ты со своими пассами! — ответствовала супруга и поддала его голову, как футбольный мяч.
Затем она быстро подобрала раскиданные вокруг останки несчастного Генри и сбросила их на землю
