В этот момент у него зазвонил мобильный телефон, и он рявкнул в динамик: – Да?.. Не сейчас! С вами обеими я разберусь, когда вернусь! – Он погасил экран, тяжело дыша. – Чтоб вам всем провалиться! Нигде покоя нет – ни дома, ни на работе!
– Что, Лакха и твоя жена опять подрались? – спросила Гита.
Рамеш выкрутил ей ухо так, что застежка серьги больно впилась в кожу:
– Он велел тебе заткнуться!
– Кто такая Лакха? – поинтересовалась Салони.
– Мать его внебрачного сына, – пояснила Гита.
Бада-Бхай воззрился на нее скорее с любопытством, чем с настороженностью:
– Откуда ты…
– Я умею быть внимательной, – непринужденно отозвалась Гита.
– Да пофиг. – Удивление Бада-Бхая уступило место отчаянию. – Мои любовница и жена все время дерутся. Спорят по любому поводу! Из-за еды, одежды, детей, денег, и денег, и денег. А когда моя матушка вмешивается, становится еще хуже. Доктор сказал, у нее «менопауза», и меня угораздило посмотреть в интернете, что это такое… – Он поежился.
– Могу тебя заверить, – осклабился Рамеш, – что пара хороших затрещин каждой очень быстро решат твои домашние проблемы.
Бада-Бхай вытаращился на него во все глаза:
– Ты мне предлагаешь матушке моей затрещину дать? Чтобы в следующей жизни я родился неприкасаемым? Дубина! – Он снова повернулся к Салони: – Когда становится совсем горячо, я от них в туалете прячусь и сижу в тишине. Теперь они думают, что у меня проблемы с этим, – он похлопал себя по обширному чреву, которое заколыхалось, как студень, – с пищеварением.
Салони, которая сочувственно ахала и охала, пока Би-Би говорил, покачала головой:
– Ты прости, конечно, но думаю, тебе надо защищать жену от любовницы.
– Если подумать получше, – вмешалась Гита, – тебе надо защищать сына от жены.
Рамеш издал раздраженное рычание:
– Да что тут происходит вообще? «Кофе с Караном»[168]? Би-Би, давай я уже отчикаю им пальцы и покончим с этим!
Едва он договорил, на крыльце за закрытой входной дверью громко лязгнуло что-то металлическое и раздался отрывистый «гав», за которым последовали приглушенные проклятия на человеческом языке и заливистый лай.
– Кто там? – крикнул Бада-Бхай, но, решив, что это прозвучало слишком вежливо и осторожно, постарался исправиться: – Кто, вашу мать, там?!
Несмотря на смертельную опасность, Гита закатила глаза. Умереть от рук этого остолопа, после того как она убила двоих мужчин и сумела избежать ареста, было бы совсем позорно. Как если бы Королева бандитов погибла от комариного укуса.
Лязг за дверью производился, видимо, каким-то металлическим сосудом – Гите сразу пришла на ум миска Бандита. Все четверо в доме смотрели на нешелохнувшуюся створку. В отдалении периодически трещали петарды, и Гита подумала, что Би-Би и Рамеш, наверное, как и Салони, решили воспользоваться праздничной суматохой в качестве шумовой завесы.
На вопрос Бада-Бхая никто не ответил, и он двинулся было к выходу, чтобы выглянуть на крыльцо, но передумал и кивнул на дверь Рамешу. Тот молча помотал головой, однако Бада-Бхай свирепо выпучил на него глаза, и протест был подавлен в зародыше – Рамеш пошел открывать.
– Фарах! – выпалила Гита.
Вид у Фарах, стоявшей на крыльце с миской Бандита в руках, был озадаченный и несколько растерянный. Пес встряхнулся, окатив подол ее сари фонтаном брызг.
– Я случайно опрокинула на него миску. Ногой, – сообщила Фарах. Тут она впервые увидела Бада-Бхая и разинула рот: – А это, блин, кто такой?
– Я, блин, кто такой? Это ты, блин, кто такая? Хотя мне плевать. Заходи быстро, пока тебя никто не увидел.
Тут Фарах наконец заметила связанных женщин, пистолет и всполошилась:
– Э-э… нет, спасибо! Вас тут и так много. С Новым годом.
Бада-Бхай взял ее на прицел:
– Это было не приглашение на ужин. Быстро заходи, а то я прикажу ему втащить тебя силой.
Фарах повиновалась, неуклюже подняв ладони на уровень плеч, как по телевизору учат гражданское население на случай захвата заложников. Рамеш отобрал у нее миску с остатками воды и захлопнул дверь, но мокрый Бандит все равно успел проскочить в битком набитую комнату и замер, узнав прежнего хозяина.
– Ты! Я тебя знаю! – прищурился Бада-Бхай на пса, который свирепо зарычал, великодушно оделяя своим вниманием его и Рамеша по очереди. – Ты что, себе его взяла?
Гита кивнула:
– Он хороший пес.
– Серьезно? Мне он казался самым тупым в той группе.
– О, как Фарах в нашей, – хмыкнула Салони.
– Сама дура, – огрызнулась Фарах.
– Свяжи ее тоже, – велел Бада-Бхай Рамешу. – Рама Всемогущий, кажется, у нас стулья закончились. – Он посмотрел на Салони и Гиту. – Вы еще кого-нибудь пригласили?
Рамеш порылся в шкафу и достал желтое сари с выцветшим орнаментом из ромбов. Усадив Фарах на свой чарпой, он связал ей запястья и лодыжки, как и остальным женщинам.
– Ты зачем пришла? – поинтересовалась Гита.
– Меня вдруг осенило, что Рамеш не может быть слепым, и я зачем-то решила, что надо тебя предупредить. – Фарах как завороженная следила взглядом за револьвером, который перемещался по комнате вместе с нервно шагавшим из угла в угол Бада-Бхаем. – Теперь я об этом сильно жалею.
– Как ты догадалась? – спросил Рамеш с веселым любопытством. – По-моему, я очень убедительно прикидывался.
– Ну, я была на вечеринке и заснула. Прямо за столом со сладостями. А когда проснулась, вспомнила, что в тот день, когда мы приходили сюда к Гите, ты назвал Салони жирной.
– И что? – пожал плечами Би-Би. – Она и есть жирная. Без обид.
– Я бы предпочла термин «пышная», но не бери в голову, – подала голос Салони.
– Как Рамеш узнал? – покачала головой Фарах. – В последний раз, когда он тебя видел, ты была…
– Сказочно прекрасной, – самодовольно вздохнула Салони.
– Ага, – кивнула Фарах. – Я хотела сказать «тощей», но не суть. Конечно, кто-нибудь мог ему насплетничать, что Салони растолстела, ой, распышнела, но у меня почему-то возникло нехорошее предчувствие…
– То есть ты пришла, чтобы нам помочь? – уточнила Гита.
Салони склонила голову набок:
– Зачем тебе это?
– Я просто хотела стать бонобо, ясно? – Фарах поерзала на чарпое, но путы сильно сковывали движения.
Гита заулыбалась, а Салони неодобрительно вздохнула:
– Могла бы прихватить с собой оружие или что-то типа того. Как будто «Си-Ай-Ди» тебя ничему не научил.
– Научил, что бывают стервы похуже, чем ты, – огрызнулась Фарах.
– Это я-то стерва? – хмыкнула Салони. – Ты пыталась шантажировать Гиту, не говоря уж о том, что угрожала ей убийством.
– Йа’Аллах! Сколько можно дудеть в эту дуду?! – прорычала Фарах. – Сейчас я здесь? Здесь. Забудьте вы уже.
– Хватит! Халкат ранди! Мне такой грызни дома хватает, аж голова от вас разболелась. – Би-Би помассировал виски. – Так, стоп. Ты тоже была на вечеринке?
Фарах кивнула, и он нахмурился так, что между бровями глубоко обозначились вертикальные морщины:
– Но ты же мусульманка?
Фарах опять кивнула.
– А почему ты тогда празднуешь Дивали?
– Потому что она наша подруга, – сказала Гита, и Фарах слабо улыбнулась.
Бада-Бхай покачал головой:
– Деревенские нравы! Честное слово, если бы мусульмане заявились ко мне на Дивали, в городе начались бы беспорядки.
– Ты же работал с Каремом, а он тоже мусульманин, – заметила Гита.
– Бизнес – это другое.
