придурку всё, что я думаю о нём в эту секунду. Тыкаю в его сторону указательным пальцем, судорожно перебирая в голове все известные мне ругательства, как взглядом случайно цепляюсь за расстёгнутую пуговицу на его джинсах.
И пока указующий жест гневно витает в воздухе, я суетливо пытаюсь сообразить, когда Амиров успел натянуть штаны: в момент моего побега на нём были только наспех надетые боксеры.
— Мелкая, — гогочет Амиров, издеваясь надо мной в открытую. — Мои глаза выше.
От неожиданности вздрагиваю и как по приказу перевожу взгляд к его лицу, качая головой. Уверена, мои щёки стыдливо алеют, но как доказать Амирову, что даже мыслей в голове не было его рассматривать, не знаю.
—Когда ты успел их надеть? — поспешно бормочу в своё оправдание, а потом отчаянно прикрываю глаза. Глупая! Какая же я глупая! До боли кусаю верхнюю губу, проклиная себя за идиотский вопрос, который, какого-то лешего, произнесла вслух. Да какое значение штаны Амирова имеют в эту минуту? В них он или без — неважно! У меня жизнь рушится, а мы говорим про кусок ткани!
— Прости, Рин, не расслышал, — на секунду перестав паясничать, Лерой слегка отклоняется от стены, делая вид, что глуховат. Ну, конечно, возраст! Но мой вздох облегчения, что Амиров пропустил дурацкий вопрос мимо ушей, тут же прерывается язвительным уточнением: — Ты спросила когда или зачем?
— Идиот! — фырчу раздражённо, стараясь впредь смотреть ему только в глаза. Наглые. Нахальные. Вызывающие.
— Если я тебе более симпатичен без них, могу снять, — подмигивает Лерой и, внезапно оттолкнувшись от стены, делает шаг навстречу.
— Стой, где стоишь! — взвизгиваю, вытягивая вперёд руки, чтобы не смел приближаться.
— Не-а, — склонив голову набок, безжалостно смущает своим медовым взглядом.
— Да будь ты хоть трижды голый, мне всё равно! — шиплю в ответ, опасливо отступая.
— Проверим? — вкрадчиво спрашивает Амиров, ладонями касаясь пресловутой пуговицы, и продолжает наступать.
— Валера, открой дверь и дай мне уйти! — голос дрожит, а взгляд невольно начинает соскальзывать с довольного выражения лица придурка всё ниже и ниже, едва касаясь его мощных ладоней.
Лерой неспешно мотает головой и подобно хищнику плавно, бесшумно подкрадывается ближе. Ловлю себя на мысли, что забываю выдыхать, и продолжаю пятиться назад, пока не упираюсь в дверцу встроенного шкафа-купе.
— Станция «Конечная», — замечает Амиров, лишая меня шансов на побег.
Лерой стоит слишком близко, и хотя совершенно не касается меня, я ощущаю дикий жар, исходящий от его тела. Он пугает и одновременно нестерпимо манит, обжигает оголённые нервы и заставляет сердце в груди полыхать с адской силой.
— Зачем ты убежала? — хрипло шепчет Амиров, не выпуская из своего плена, но и не подходя ближе. Он больше не смеётся. Совсем. Его былой лёгкий настрой бесследно исчезает. Чувствую: мы оба накалены до предела.
— Почему ты молчал? — спешу задать встречный вопрос, вдыхая такой знакомый аромат кедра и лайма.
— Боялся опять сказать что-то не то.
Лаская слух, голос Лероя растворяется в тишине, а я благодарю шкаф за спиной, что помогает держать равновесие…
— Ты дал мне уйти, — борюсь с диким желанием притронуться к обнажённой коже. Моя больная зависимость сейчас слишком близко и это сводит с ума.
— Это не мой дом, — ощущаю на макушке горячее дыхание и непроизвольно тянусь навстречу. — Сверкать голым задом в гостях некультурно, мелкая! Ты не знала?
— А передо мной, значит, можно? — его «мелкая» бесит и немного отрезвляет.
— Ты сама пришла в мою комнату, не забыла? — мартовским котом мурлычет на ухо Лерой, посылая по телу миллиард непослушных мурашек.
— Ненавижу тебя, Амиров! — бросаю отчаянно в свою защиту, задыхаясь от его невыносимой близости.
— Врёшь! — уверенно заявляет он, ладонями обхватив моё лицо. Нежно и трепетно. И я вновь пропадаю. Затуманенный взгляд наталкивается на его, вкрадчивый и внимательный. Лерой ищет в моих глазах отголоски обещанной ненависти, но не находит.
— Ты меня любишь, — улыбаясь, бормочет он. — С тех самых пор, как краснела на заднем сидении моего автомобиля, будучи пятнадцатилетней девчонкой. Думаешь, я не видел! Маленькая моя. Глупая. Любимая!
— Ненавижу! — повторяю вновь, вспоминая, как все эти годы безнадёжно мечтала о нём, а он любил другую. Если бы я только знала, сколько боли приволочёт за собой глупая детская влюблённость.
— Любишь, — бормочет Амиров, кончиком носа касаясь моего. — Всегда любила. И я тебя люблю, мелкая. Только тебя.
Хочу возразить, сказать, что не верю ни одному слову, но не успеваю, ощущая мимолётное касание его губ
— Тс-с, помолчи, — останавливает меня дорожкой из лёгких поцелуев от одного уголка губ к другому. — Так у нас гораздо больше шансов стать счастливыми.
И я покорно молчу, отдаваясь глупому желанию ощутить себя счастливой хотя бы на миг. Не думаю, что потом. Не позволяю тяжёлым мыслям, вновь исковеркать момент. Я, как и Лерой, хочу жить здесь и сейчас; жажду, чтобы своей нежностью он стёр из памяти то, о чём больше никогда не стоит вспоминать. А потому своими ладонями накрываю его и тихо шепчу:
— Люблю…
Губы Амирова моментально из чутких и трепетных становятся порочно-жадными и бесстыдными. Они тут же находят мои и алчно начинают углублять поцелуй. Мы как дорвавшиеся до свободы преступники, пытаемся надышаться друг другом, но нам всё мало. Лерой перехватывает мои ладони и задирает их вверх, прижимая одной рукой к шкафу. Другой он страстно скользит по чувствительной коже, не оставляя ни одного её миллиметра без внимания. Гладит, сжимает, накрывает горячими губами и так по кругу. Чувство реальности исчезает. Внутри всё дрожит от нестерпимого желания быть ещё ближе. Из груди вырывается непроизвольный стон: так хорошо мне только в руках Лероя.
Но внезапно Амиров замирает и отстраняется. Отступает на полшага назад, освобождая моё тело из желанного плена, а мне хочется выть в голос от холода и пустоты, что вновь становятся моими спутниками. Не веря, смотрю на него, едва удерживая себя в
