Дорога, по которой они ехали, привела к железнодорожному переезду, за которым просматривались небольшие, отдельно стоящие одноэтажные дома. У будочника Виктор Павлович поинтересовался: «Нет ли на той стороне пивной?» – «Есть», – ответил дежурный и показал, где она находится. «Едем туда, а потом в столовую», – сказал он шоферу. Входит Виктор Павлович в забегаловку и видит в ней четырех офицеров из руководящего состава полка.
Трое из них летчики и старший инженер Дремов. За столиком перед каждым из них стоит недопитый стакан пива и пивная кружка с белой жидкостью, немного не доходившей до половины объема. Виктор Павлович подошел к буфетчику и попросил налить ему то же самое. «Пожалуйста», – говорит буфетчик, берет кружку и опрокидывает в нее пол-литровую бутылку водки, а в стакан наливает пиво. Затем он подошел к столу, за которым стояли, потягивая пивцо, летчики. «Вы не против, если я поддержу вашу компанию?»
Иван Алексеевич Смирнов, заместитель командира полка, лет на десять старше меня, балагур, любитель пошутить и пустить какую-нибудь остроту, спустя несколько дней рассказывал: «Как только мы увидели, что Батя подходит к нашему столу, подумали: «Ну сейчас он даст нам разгон». А он вместо этого говорит: «Вы думали, я не понял вашей хитрости? Ну, раз уж так получилось и чтобы не думали, будто я безгрешен, пропущу заодно с вами пивка, и тронемся на обед». А сам стал пить не пиво, а сделал несколько хороших глотков из кружки, запив водку пивом из стакана. После того как он опустошил всю кружку, посадил нас в машину и привез в столовую. Там за одним столом с нами пропустил еще стаканчик «Московской». Ну и пить здоров!»
После парада Афанасьев ушел в отпуск, а затем отбыл на учебу в Тамбов. В полк он уже не возвратился. Вместо него обязанности командира эскадрильи стал исполнять я. В это же время из Люберец ушел в отпуск командир звена Виктор Иванович Квасков. Его мать и большинство родственников жили в одной из деревень на юге Ярославской области. До перелета в Люберцы он писал им: «После парада при возвращении назад мы пройдем над деревней на малой высоте (она находилась строго по оси маршрута полета). Это значит, что через несколько дней я приеду к вам». Поскольку сам он не полетел, то попросил меня всей эскадрильей пролететь над деревней. Его просьбу я выполнил. Всей эскадрильей мы «пробрили» над самыми крышами, а затем сделали эффектную горку.
Вернувшись из отпуска, Квасков рассказал: «Ну и дали вы тогда над деревней! После приезда я несколько дней боялся выйти из дома. Местные бабки грозились пробить колом голову. С перепуга коровы не стали давать молока, куры перестали нестись, а собаки боялись вылезать из подворотен. Я оправдывался, что сам не летел в группе и в это время находился в поезде. А ребята по моей просьбе прошли над деревней, но, видимо, немного перестарались».
Через месяц после парада полк снова прилетел на подготовку, но теперь уже ко Дню авиации. На этот раз мы сели на Подольский аэродром. В параде от дивизии участвовало всего три девятки. Головную девятку вел сам Корзинников, вторую – я и третью – командир 3-й эскадрильи капитан А.П. Педько. Мог ли я тогда знать, первым из дивизии приземлившийся на этом аэродроме, что сажусь на последнем месте ее существования.
После перебазирования с Ярославского узла она через несколько лет будет неожиданно расформирована в связи с сокращением общей численности Вооруженных сил страны. Почему расформировывалась именно эта дивизия, бывшая одной из лучших, если не лучшая из всех штурмовых, способная выполнять боевые задачи днем и ночью в сложных метеоусловиях, было непонятно. Когда я об этом узнал, то был удивлен и сожалел, что ее постигла такая участь.
Подольский аэродром назывался по-разному. Одни называли его Дубровицы, другие – Кузнечики. Все эти названия сохранились еще со времен войны. Мы его называли просто Подольский. Ко времени нашего прилета на нем базировался истребительный полк ПВО, летавший на английских «спитфайрах». С этого аэродрома осенью 1941 года произвел свой боевой вылет Виктор Талалихин, во время которого он совершил первый ночной воздушный таран.
Нa второй или третий день после нашего прилета встретил на аэродроме бывшего командира звена своей АЭ, когда я служил в 67-м гвардейском истребительном полку, Л. Савичева. В Подольск он привез на Як-11 командира корпуса генерала И. Пунтуса. Мы обрадовались встрече. В тот день у нас проводилась очередная тренировка на групповую слетанность с пролетом над Тушинским аэродромом. С разрешения командира полка я посадил его в заднюю кабину Ил-10 и прокатил по всему маршруту. Он был москвичом, но над родным городом раньше никогда не летал, хотя и очень хотелось взглянуть на него с высоты. И вот совсем неожиданно представился случай. Интересно было, как он говорил, и видеть Москву, и лететь в составе парадного строя. Смотреть на строй с земли – это одно, и совсем другое – в воздухе, особенно когда большое количество самолетов в группах делает разные перестроения. Все самолеты держались в строю отлично и смотрелись, как в кино. Словом, полетом он остался доволен. На следующий день Леша улетел с генералом под Ярославль, а вслед за ними и поэскадрильно полк ПВО.
Условия размещения летного состава на этом аэродроме были не такими комфортными, как в Люберцах, но для летнего времени было сносно, правда, нары были в два этажа и очень плохой пол. Свободное от полетов время проводили за игрой в волейбол. Кто-то занимался своими личными делами. Город от нас был далековато, и добираться до него было сложно. Политорганы нашим бытом и занятиями в свободное время практически не занимались. Основным вопросом для них было нацелить личный состав на отличное выполнение правительственного задания – проведение парада и недопущение нарушения дисциплины. И как обычно бывает в таких случаях, рано или поздно где-то что-то с кем-то случается.
Большой переполох вызвал случай, происшедший на одной из генеральных тренировок. Парадную колонну боевых машин возглавлял сам командующий ВВС МВО генерал Василий Сталин. Летел он на флагманском четырехмоторном ТУ-4. После пролета Тушинского аэродрома он дал по радио какую-то команду, сопровождая ее своим позывным – Сокол. Как только он произнес это слово, вслед за ним все отлично услышали другое – «дурак». После этого наступило гробовое молчание, и только спустя несколько минут послышались обычные команды, раздававшиеся менее громко.
Сразу после посадки у всех участников тренировки потребовали объяснительные, в которых мы должны были написать, кто и чем занимался в тот момент, когда было произнесено оскорбительное слово. Но главное – в ней требовалось написать, кого каждый из нас подозревает. В течение нескольких дней представители особого отдела не давали нам покоя. Чем все кончилось, неизвестно. Скорее всего, шутник не нашелся. Сам по себе случай, конечно, был неслыханным. Цель, которую он преследовал, была понятна любому. Будь сын вождя умнее, возможно, и не прозвучало бы такое словцо в эфире.
Незадолго до этого во время пролета над Тушинским аэродромом на реактивном истребителе разбился полковник Иванов. В связи с этим В. Сталин решил провести разбор летного происшествия со всеми ведущими групп и участниками одиночного пилотажа в День Воздушного флота. Провести его решили в одном из ангаров Тушинского аэродрома. Помимо участников парада на разбор прибыли все Главные конструкторы, директора заводов, летчики-испытатели, всевозможные начальники и руководители МО, МВД, КГБ и прочих ведомств и организаций. По фотографиям и кадрам кинохроники я узнал наиболее известных: Яковлева, Лавочкина, Ильюшина, Туполева, Коккинаки и некоторых других. Время начала разбора уже давно прошло, а он все не начинался – отсутствовал сам Сталин. Прибывшие с минуты на минуту ждут прибытия командующего, а его все нет.
Наконец откуда-то со стороны входа в ангар послышалось: «Прибыл». Затем услышали команду начальника штаба ВВС генерала Простосердова: «Всем выйти на летное поле». Выйдя из ангара, мы увидели большую группу генералов. Все они посматривали на одного неказистого на вид небольшого роста генерала с рыжеватыми волосами, державшегося немного в сторонке. По тому, как они смотрели на него, я понял, что это и есть командующий. Мне было известно, насколько он влиятелен в военных авиационных кругах. От того, как он настроен, зависела их служебная карьера и даже судьба. У него была неограниченная власть в стране отца-диктатора. О Василии я уже много слышал, но ни разу не видел, поэтому было интересно взглянуть на него.
Помимо невзрачной фигуры, бросались в глаза очень тонкие ноги. Может быть, они не казались бы такими тонкими, если бы не генеральские лампасы на бриджах. Именно лампасы подчеркивали тонкость ног. Если бы в бриджи были вшиты не лампасы, а простой кант, ноги не выглядели бы так некрасиво. По-другому бы смотрелись отлично сшитые по ноге хромовые сапоги. Наверняка так же думали все, кто видел командующего вблизи, и редко у кого из них не появлялась сдержанная улыбка, но при этом каждый старался как можно быстрее избавиться от нее.
