— Я гадкая!
Ужасная! Больная! Порочная! Я шлюха, шлюха!
— Верена! — Мать схватила ее за руки, но девушка вырвалась и, сидя, как краб, поползла от нее.
— Умоляю, ма, не приближайся, даже не смотри на меня! Я этого не вынесу. Раш и я делали ужасные вещи! Много раз. Он меня заставлял.
Рука Аманды непроизвольно дернулась, ища опоры, стакан со звоном упал на пол и разлетелся на мелкие осколки. Губы ее задрожали: она представляла себе мужа и дочь, сидящих вместе перед телевизором, катающихся верхом друг на друге, дурачащихся, — теперь все это приобрело совершенно иной, зловещий смысл… Она закрыла лицо руками, и тело ее сотрясли глухие рыдания.
Верена, сидя в нелепой позе, тоненьким, словно чужим голосом причитала:
— Не надо меня ненавидеть, ма. Что угодно, только не ненависть! Если ты меня возненавидишь, я умру! Не убивай меня, мама. Я не хотела. Это не моя вина. Он заставлял, а сам смотрел. Однажды он застал меня в шалаше… До того он за мной подглядывал, а потом заявился и сказал, что я испорченная девчонка и если я не разрешу ему смотреть, он нажалуется тебе и ты меня возненавидишь. Он грозил, что ты отправишь меня туда, куда отправляют таких испорченных, как я. Я не хотела, чтобы меня выставили из дома, поэтому я позволила, чтобы он смотрел, как я… Ты думала, что мой шалаш подожгли мальчишки? Нет, я сожгла его сама. Но потом он стал сажать меня в машину и заставлял меня делать то же самое там, а еще дома…
— Доченька, доченька, доченька… — твердила мать шепотом, но Верене казалось, что она слышит оглушительный крик. — Давай-ка по порядку. Не вали все в кучу. Лучше ответь мне на один-единственный вопрос. После этого я не буду больше ни о чем тебя спрашивать, клянусь! Он когда-нибудь?.. — Она закрыла рот рукой с таким видом, словно ее вот-вот вырвет.
Верена погладила мать по лицу, уже зная, что не сможет сказать всю правду.
— Нет, ма, никогда.
— Никогда?
— До этого никогда не доходило.
— Слава Богу! — По лицу Аманды струились слезы, и теперь она походила на актрису немого кино.
— Ты все еще меня любишь, мама? — робко спросила Верена. — Хотя бы чуть-чуть?
— Почему ты мне не сказала сразу, Верена? Почему только сегодня? — Аманда держала кончики указательных пальцев в уголках глаз, чтобы остановить соленую влагу.
— Он грозил, что сам тебе расскажет, а я не могла этого допустить: мало ли что он способен выдумать! Не знаю, почему именно сегодня, — вырвалось как-то само собой…
— Я люблю тебя, Верена, дочка, очень люблю! — Аманда всхлипнула. — И никогда не разлюблю, верь мне.
Верена обняла мать и разрыдалась, ее волосы укрыли плечи Аманды, словно шаль. Аманда потрепала ее по спине.
— Не плачь, дочка. Настала пора и мне кое в чем тебе признаться.
Ее перебил пронзительный звонок. Аманда бросилась к телефону, оставив Верену рыдать у стола.
— Алло? Да, Раш. — Верена подняла голову и убрала с лица волосы. — Хорошо. Как скажешь. До свидания. — Она повесила трубку и посмотрела на дочь. — Он отменил мою встречу с журналисткой Либерти Адамс. Интересно, почему?
— Он ее боится. Вдруг она разнюхает больше, чем следует?
— Насчет чего?
— Мне казалось, теперь ты не дашь ему спуску.
— Я и раньше не хотела этой встречи, а уж теперь, после того, что услышала от тебя…
Аманда поставила чайник и стала накрывать на стол. Верена молча наблюдала, как она раздумывает, какому из чайных сервизов отдать предпочтение. Выбор пал на белые блюдца с темно-красными маками.
— Итак, дочка, настала моя очередь исповедоваться. Только я не знаю, как начать…
— Лучше сначала, — подбодрила ее Верена.
— После смерти отца я заперла дом на Цейлоне, где мы жили, и отплыла на Звар, к Китсии. Кроме нее, я больше никого не знала — она была лучшей подругой моей матери. Когда я появилась в ее доме, мне было шестнадцать лет. Нельзя сказать, что Китсия приняла меня с распростертыми объятиями, — первый месяц она почти со мной не разговаривала, — зато потом вспомнила свою любовь к Синтии и обратила ее на меня.
Верена стала расхаживать по кухне, заглядывая в шкафы и громко хлопая дверцами. Она не понимала, куда клонит мать, — Аманда еще никогда не рассказывала так подробно о своей молодости.
— Однажды Китсия сказала, внимательно глядя на меня:
«Что ты собираешься делать дальше? Будешь до конца жизни читать книжки?» Чтение книжек до конца жизни казалось мне тогда приемлемым вариантом. В конце концов, работа мне не грозила: отец оставил богатое наследство. В шестьдесят четвертом году, когда Китсия отправилась в Штаты, на свою выставку, я увязалась за ней. Не спрашивай, что это была за поездка: мы постоянно ссорились. Меня бесил ее чересчур чувственный подход ко всему на свете, от конструкции самолета, на котором мы летели в Америку, до моей стрижки. Для нее эстетика была делом жизни и смерти. Мне хотелось от нее избавиться, но не хватало смелости с ней расстаться. Робость — вот главное, что всю жизнь меня губит.
Она помолчала, задумчиво глядя на Верену.
— Оставаясь при Китсии, я ни с кем не общалась и могла вести привычную жизнь: есть, когда мне вздумается, вставать в два часа дня и не ложиться до утра, дочитывая интересную книгу. Я была всего лишь незаметной участницей ее пестрого окружения. А потом я познакомилась с Арчером.
— И он показался тебе красивейшим мужчиной на свете?
Держу пари, что да. — Верена уже сидела на тумбе, болтая ногами.
— Во всяком случае, ради него стоило оторваться от книги. — Аманда улыбнулась. — Мы случайно столкнулись в ресторане «Чамли» в Гринич-Виллидж. «Арчер — мой племянник. Мы с ним почти не разговариваем. Единственная дочь Синтии, заядлая читательница. Очень сомневаюсь, что у вас найдутся общие темы».
Как видишь, у нее и в мыслях не было брать на себя функции Купидона.
— А Раш?
— С ним я познакомилась позже. Конечно, больше мне нравился Арчер. В нем было что-то такое… Он был вдовцом, привычным к одиночеству и настолько погруженным в свои мысли, что мне позволялось заниматься своими. Находясь вместе, мы оставались каждый сам собой. У меня был номер в отеле «Беркли», а Китсия жила на Мэдисон-авеню, неподалеку от галереи, где экспонировались ее скульптуры, — во время выставок ей необходимо было оставаться поблизости от своих детищ. Пока она была занята галереей, у нас с Арчером возник тихий роман. Выходные мы проводили у него в Миллбруке. Мы подолгу гуляли по пастбищам и возвращались на закате, чтобы, наслаждаясь коктейлями, любоваться с веранды туманными лугами. Там совсем не так влажно и душно, как в джунглях Цейлона. С горой песка в Персидском заливе под названием «остров Звар» это тоже нельзя было сравнить. — Аманда усмехнулась. — Мне было там очень уютно, намного уютнее, чем в этом доме. — Она оглядела кухню. — Вот где мое место!
