— Если владелец изъявляет желание продать скульптуру, нам принадлежит право первого выбора.
— Почему такая толстая броня?
— Броня? Очень остроумно! Потому что у Китсии есть давние партнеры, которых она не хочет подводить.
— Кажется, с одним из них я только что познакомилась, — сказала Либерти с усмешкой.
Если кабинет Арчера Ренсома напоминал Страну чудес зимой, то кабинет Раша Александера больше походил на Черный лес: ковры, стены, плюшевые гардины — все было выдержано в темно-зеленых тонах, а мебель обита темно-коричневым вельветом. Либерти также удивило отсутствие стола: Раш сидел в кресле в стиле Ле Корбюзье, перекинув ногу через стальную трубку, игравшую роль подлокотника. При ее появлении он поднялся, как кобра из корзины — стремительно и бесшумно.
Она подала ему руку.
— Не могу выразить, какое это для меня удовольствие — снова с вами увидеться! — Раш усадил ее на диван, а сам уселся в кресло напротив и опять перебросил ногу через подлокотник.
Этой позой он как будто демонстрировал собеседнику свою доступность.
Оглядевшись, Либерти спросила:
— Где же ваш стол руководителя? У Ренсома я заметила пюпитр в стиле Людовика Пятнадцатого — вам неплохо бы заиметь что-либо подобное.
— Восхитительная наблюдательность, но я предпочитаю переносной столик. В детстве у меня вообще не было стола, впрочем, как и всего остального, — и я научился удерживать книги и тетради на дощечке. Так возникла привычка, которой я верен до сих пор. К тому же письменный стол стесняет движения. А вы сегодня еще очаровательнее! И эта мини-юбка — как смело!
— Не смелее того, что было вчера на вашей дочери. Кстати, она уже пришла в себя?
Раш пристально посмотрел на гостью:
— Она в полном порядке, но, боюсь, не сможет с вами встретиться, как планировалось…
Либерти молча достала блокнот. Вопросы, заготовленные вечером в понедельник, в сегодняшнем интервью казались неуместными — подробная статья о матери и дочери с использованием сплетен превратилась в семейную сагу с интригующими интимными подробностями. Она откашлялась.
— Хотите воды? — Раш, словно зачарованный, смотрел на ее бумаги, и Либерти не сомневалась, что он отлично разбирает написанное.
Открыв чистую страничку, она решительно произнесла.
— Что вы хотите мне сообщить?
— О, это совершенно новый подход к делу!
— Я о «жутких сестренках». Кажется, так вы их назвали на прошлой неделе? У меня сложилось впечатление, что вы хорошо знакомы и с матерью, и с дочерью…
С момента своего возвращения со Звара Либерти чувствовала себя, как на «американских горках»: головокружительные взлеты, падения в бездну, резкие повороты, грозящие членовредительством. Интервьюировать Раша — не на сухие деловые темы, а по личному поводу — было все равно что встать в разогнавшейся коляске «американских горок» в полный рост.
Раш усмехнулся и не спеша набил трубку табаком:
— Вы правы, хотя с Китсией я не виделся уже много лет, да и не я один.
— Зато я виделась.
Кивнув, Раш указал ей на несколько пачек сигарет, разложенных на столе, и Либерти потянулась к «Кэмелу». Манеры хозяина производили на нее сильное впечатление, как и его хобби; он коллекционировал старинные русские иконы и картины великих мастеров — от Рембрандта до Раушенберга, пробегал по четыре мили в день и говорил на семи языках. Она как будто владела фактами, но если разобраться, знала о нем до смешного мало.
— Насколько я понимаю, Кит должна быть ободрена прогрессом «Последнего шанса». А в каком восторге ваша дочь!
— Я бы предпочел не поднимать сейчас эту тему и дождаться пресс-релиза.
— Вот как? А мне казалось, что все это — дело ваших рук!
— Ошибочное впечатление. Мне бы вообще не хотелось, чтобы моя дочь снималась в кино. К тому же с этим фильмом связано чересчур много отрицательной рекламы, да и с ней самой тоже. Для «Рейсом энтерпрайзиз» это не лучшая ситуация.
— Пожалуй… — Либерти была совершенно сбита с толку.
— Боюсь, при всей своей опытности Кит проявляет чрезмерную наивность в общении с прессой. Ей недостает хватки. которая есть у ее матери.
— Разве существует другой способ замять историю со смертью на съемочной площадке? — Либерти торопилась перейти к интересующей ее теме и заранее волновалась.
— По-моему, да.
— А как насчет вашего романа с Монетт Новак?
Либерти думала застать его врасплох, но Раш так широко улыбнулся, словно она польстила ему своим намеком.
— Никак. Я встретился с мисс Новак один-единственный раз. Невероятно, чтобы я произвел на нее такое сильное впечатление, от которого она…
— Как бы вы прокомментировали нападение миссис Новак на Кит Рейсом во вторник? — Либерти была довольна тем, что ее голос звучит как обычно. Притворяясь, будто не знает ответов на свои вопросы, она могла заставить Раша поскользнуться.
— Что ж, ничего удивительного. Все матери души не чают в своем потомстве. — Он пренебрежительно махнул рукой, словно давая понять, что не очень-то верит во всю эту историю.
— То есть вы считаете…
— Что все это блеф.
Она не стала показывать, как он ее разочаровывает, и, вскочив, произнесла жизнерадостным тоном:
— Не возражаете, если я пройдусь по кабинету? Человека можно понять по тому, что он вешает на стены.
— А вам хочется меня понять?
— Может быть…
Внимание Либерти тут же привлекли несколько больших фотографий в рамках, вывешенных вдоль зеленой стены на уровне глаз. Это были студийные работы, возможно, выполненные профессиональной аппаратурой, и они добавляли к облику Раша Александера немало нового. Похоже, Эбен был прав: Раш действительно питал противоестественную слабость к своей дочери, причем до такой степени, что этого было уже не скрыть. Фотографии были не из тех, что вывешивает обычный папаша, гордый своим творением. Перед Либерти висели иллюстрации к «Лолите» в увеличенном масштабе. Ей впервые стало жаль Раша.
— Ну, что вы о ней скажете?
Она через силу засмеялась. На память пришли слова Пирса: «Только не подлетай к потолку…»
— Фотогеничная девушка, — пробормотала она и перешла к фотографиям самого Раша, где он был снят с известными бизнесменами, и в частности с Арчером Ренсомом. Везде он выглядел одинаково: хорошо одет, сдержан, неулыбчив. Лишь на одной из фотографий рядом с ним стояла красивая женщина средних лет. Услышав звук открываемой двери. Либерти оглянулась — официант вкатил в кабинет тележку с чаем и двумя вдетыми в бронзовые кольца салфетками. Эти приготовления не вызвали у нее особого энтузиазма. Она снова взглянула на фотографию и только тут узнала в женщине Китсию.
