— Вот Бог гостей послал, а я один. Сыновья-то под Царево Займище ушли, а хозяйка — на Москву, да там и сгинула.
— Как так? — удивилась Маремьяниха.
— А так, старушечка, ляхи перехватили. Ищу уже два года, следов нет. С Тушина дело считать надоть!
— Ох, с нами крестная сила, — вздохнула Маремьяниха, — вот как и нашу боярышню!
— Ну, просим милости! — убрав стол, поклонился гостям рыжий мужик и зажег светец.
Маремьяниха взглянула на лицо раненого воина и вдруг радостно вскрикнула:
— Шиш!
Елизар засмеялся.
— А я, мать, тебя давно признал — тебя и Силантия твоего. Ну, как вам Бог помог? — спросил он и объяснил слушателям, где он познакомился с Маремьянихой.
— Истинно благодетели! — подхватила она. — От поляков отбили! Дорогу указали! Только без толку, милые! — И Маремьяниха, уже успокоенная в своих опасениях, стала рассказывать про неудачу под Смоленском.
Рыжий усмехнулся.
— Нашли где правду искать! У ляха на ляха же!
— А где же искать ее, милые?
— Вот где! — Рыжий схватил со стола нож и грозно взмахнул им.
— А теперь куда же путь держите? — спросил человек в рясе.
— На Москву, к царю Василию.
— Что же, помогай Бог. Только поспешайте, чтобы раньше поляков прийти, — не то, пожалуй, и Василия не будет.
Силантий мрачно засопел, Маремьяниха расплакалась в голос.
— Тсс… что это?
В городе вдруг, несмотря на поздний час, послышался страшный шум.
— Враг пришел! — сказал Елизар.
В это время в окно стукнули и кто-то крикнул:
— Впустите человека Божья!
— Карп! — сказал Елизар. — Мы с ним вместе ходили.
Рыжий пошел отворить ворота. Вошел Карп.
Елизар радостно приветствовал его.
— А где Федька, где Чехвост? — спросил он.
— К Лапше пошли, — ответил Карп.
— А ты как попал?
— С изменщиками!
— Как это?
— А так! — И Карп вдруг с яростью швырнул об пол свой колпак. — Валуев да Елецкий, что в остроге в Царевом Займище сидели, к Жолкевскому пристали и королевичу Владиславу крест целовали!
Гробовая тишина наступила после этих слов — всем стало как-то жутко.
Карп помолчал и продолжал:
— Я-то вперед убег от них, да вот и попал к переднему отряду ляхов. Смотрю, пришли в Можайск, а им и ворота настежь. Хотели, слышь, Дмитрия Шуйского им на руки сдать, да он уж на Москву удрал. Придет Жолкевский и сейчас всех поведет крест королевичу целовать.
— А не будет со мной того! — вдруг крикнул рыжий. — Завтра же наутро к Лапше уйду. А вы, гости дорогие, тут хозяйничайте!
— Да и я с тобой! — сказал человек в рясе. — Я в Рязань, к Ляпунову уйду.
— И я с тобой, и я! — сказали Карп с Елизаром.
— А мы чуть свет на Москву, — заявила Маремьяниха. — Авось раньше ляха поспеем. Эх, где-то теперь моя Олюшка, свет-разлапушка? Сподобит ли нас Господь вызволить ее, голубушку!.. Неужто так и сгинет она у этого ляха-охальника!..
Не знала эта старая преданная нянька, что ее питомица, княжна Ольга, уже давно вырвалась из рук Ходзевича, а затем перенесла опять массу бед, попав в руки другого поляка — Млоцкого!
Плохо пришлось бы Ольге и Пашке, если бы Млоцкий и его приятель Куровский не подверглись нападению шишей. Правда, эти два поляка удрали, но в первый момент после их бегства из разрушенного монастыря положение Ольги и ее подруги было крайне опасно. Шиши уже готовились скрутить руки пленницам, одетым в мужские костюмы, но тут Пашка опомнилась и заговорила:
— Побойтесь, Бога, добрые молодцы! Кого вязать хотите? Только что нас от ляхов избавили, а теперь на нас, как на ворогов. А мы ведь — бабы!
Шиши в изумлении отступили.
— Вот вам крест, если не верите, — продолжала Пашка и перекрестилась.
— Да оно и по обличью видно, — сказал маленький мужичонка с рогатиной в руке.
— Дядя Митяй, а дядя Митяй, — позвал другой мужик, — что с ними делать?
На его зов подошел дядя Митяй, огромный мужик с седоватыми волосами.
— Что? А поберегите их, пока Лапша не подоспеет. Он и рассудит.
— Ин, быть так! Идите, молодушки! — позвал обеих женщин-пахоликов маленький мужичонко с рогатиной и провел в келью.
— Не робей, Ольга, — сказала Пашка, когда они остались одни, — мы у своих теперь. Знаю я этих людей. Ляхи их сначала для смеха шишами прозвали, а теперь сами бегут, как это слово услышат. Больно люты шиши до ляхов.
— Кто они? — спросила испуганная Ольга.
— А так — мужички обиженные. Собираются это шайками и мстят. Здесь каждому лях что-нибудь да сделал: у кого жену, у кого невесту испортил, у кого дом сжег, кого разорил.
Ольга упала на колени и, подняв руки, воскликнула:
— Благодарю Тебя, Боже мой, что Ты избавил нас от поругания и послал нам помощь!
В эту минуту в келью постучались, и после оклика Пашки вошел человек в синем кафтане, подтянутом ремнем с серебряным чеканом. За ремнем у него торчал кинжал, у пояса висела сабля, в руках он держал топор на длинной ручке.
— Бог с вами! — сказал он, входя и заслоняя своей огромной фигурой всю дверь.
— Милости просим! — ответила Пашка.
— Людишки мои здесь ляхов потрепали да вот про вас что-то чудное говорят, так я и зашел. Кто такие будете?
— А сам ты кто? — бойко спросила Пашка.
— Сам-то? — Человек усмехнулся. — Михайлом Лапшой прозываюсь.
— А мы — русские девушки, от позора бежим. Я — Пашка с Лебедяни, где у нас село разорили, а она — Ольга, боярская дочь, Огренева-Сабурова князя. Вот кто мы.
Лапша быстро снял свой колпак и поклонился Ольге.
— Знаю, боярышня, батюшку твоего! Известный воин!
Ольга залилась слезами.
— Нет его в живых более! — сказала Пашка, отвечая за Ольгу, и рассказала все ее злоключения.
Лапша ударил топором в пол.
— Ах ты, волчья сыть! — с яростью воскликнул он. — Нет пакости, которой лях у нас не сделал бы. Ну да придет и ему конец! Не плачь, боярышня, не порти очей своих ясных! Мы тебе во всем поможем. Теперь удержим тебя, а там, после, сдадим Петру Васильевичу. Кто не знает рязанского Терехова-Багреева? Не плачь, боярышня! — С этими словами он вышел, но через минуту вернулся снова. — К нам милости просим! — сказал он шутливо и вывел на двор Ольгу с Пашкой.
Их посадили в телегу, окружили и быстро двинулись из монастыря, углубляясь в лесную чащу.
В панцирях и сермягах, колпаках и шлемах, с отличным оружием и простыми рогатинами этот отряд под предводительством Михаила Лапши напоминал скорее шайку разбойников, чем честных воинов. А между тем эти шиши в тяжелые годины для Руси сослужили едва ли не самую важную службу. Рассыпанные по всей Руси отрядами, полные непримиримой ненависти к ляху, они вели партизанскую войну с таким искусством, ловкостью и с такой беспощадной жестокостью, что под конец один возглас «шиши» обращал в бегство целый польский отряд.
Отряд шишей шел лесом почти до самого рассвета. Все пережитое крайне взволновало Ольгу, и только несколько успокаивало ее то обстоятельство, что она опять была среди своих, да еще таких, которые знали ее милого — Петю Терехова. У княжны явилась надежда, что она вновь встретится с ним и он наконец-то избавит ее от всех бед. Но утомление было сильнее ее, и она, не успев побеседовать с Пашкой об этой радости, заснула на ее плече.
Наконец лес поредел, открылась полянка, и на ней Пашка увидела три просторные избы со многими постройками.
— Ну вот, пришли! — сказал Лапша, подходя к телеге.
Ольга проснулась.
Лапша снял колпак, поклонился и сказал:
— Не погнушайся, боярышня, нашей скудостью!
Ольга сошла с телеги.
Лапша провел их в светлую просторную горницу.
— Вот вам до поры до времени, — сказал он. — Не обессудьте!
Странная жизнь наступила для Ольги и Пашки. Они не знали местности, в которой жили теперь, и видели вокруг себя только густой лес. Окружавшие их шиши относились к ним с рабским почтением и были готовы исполнить каждую их прихоть; но случалось, что они все вдруг исчезали, кроме двух глуповатых парней, оставляемых для услуги, и Ольга с Пашкой оставались одни. Шиши пропадали день, два, неделю, а потом возвращались домой, как с прогулки; но иногда в толпе их недосчитывалось двух-трех человек.
Словно царица среди своих придворных, жила Ольга среди шишей и так сблизилась с ними, что после разлуки и она выбегала им навстречу и шиши приветствовали ее радостными кликами.
— Только укажи нам этого Ходзевича, — говорили некоторые из наиболее пылких, — мы с него живого кожу снимем, с окаянного!
— Не боись, боярышня, — говорили добродушные, — сыщем твоего Петра Васильевича и тебя ему в целости предоставим. Только дай ляха извести!
Лапша сообщил ей все новости и, между прочим, о движении Ляпунова и Терехова.
