— Слушай! — вдруг заговорил Терехов. — Ты теперь в моей воле, холоп, и вот тебе сказ: назови мне того ляха, что напал на князя, и я сейчас уеду, или не называй, но тогда я повешу тебя на этом же вязе!
— Батюшка боярин, — вскрикнул Федька, — да зачем мне укрывать нашего ворога, злодея нашего? Чтобы издохнуть ему и до срока сгнить! Зовут его, батюшка, паном Ходзевичем, у Сапеги он был.
Терехов быстро встал.
— Ходзевич, Ходзевич! — повторил он несколько раз про себя, словно стараясь затвердить имя, и, не обращая внимания на Федьку, низко кланявшегося, пошел вниз по косогору к своему коню, а через пять минут уже мчался в Калугу.
Федька Беспалый дождался, пока скрылся Терехов, быстро заровнял яму, взвалил торбу себе на плечи и торопливо пошел с пепелища. Его лицо сияло удовольствием. Он шел и думал: «Шабашки! Завтра уйду, благо ляхи отошли. Уйду — и прямо в Нижний; там у меня много знакомства есть; там и торг заведу!»
А Терехов приехал в Калугу и, зайдя к воеводе, стал расспрашивать его о Ходзевиче. Но тот не мог дать ему больших сведений, чем дал Федька Беспалый, и Терехов, не добившись ничего, уехал в Москву.
Да и трудно было ему добиться чего-либо определенного: ведь масса поляков ушла из города, да и вообще Калуга опустела.
Едва узнали в ней о движении Жолкевского, да еще о его победах, как Сапега первый заволновался, и его поддержала Марина.
— Не иначе как теперь на Москву идти! — говорили сторонники похода. — Теперь напуганная Москва нам без боя отдастся, да и Жолкевский поможет, а пусти его вперед, невесть что выйти может!
Нерешительный «калужский вор» сдался на убеждения. Сильная рать двинулась из Калуги. Вместе с «вором» ехала и бесстрашная Марина.
В Москве с ужасом узнали об этом походе. Собрав последние силы, царь Василий отправил против «вора» немалое войско, поставив начальниками своего свояка Ивана Михайловича Воротынского, князя Бориса Михайловича «Рыкова да окольничего Артемия Васильевича Измайлова. Они сошлись с крымцами, вызвавшимися помогать царю Василию, и все двинулись против «вора». Но, не доходя до врага, русские воеводы остановились и выслали вперед крымцев. Тем мало было охоты лить свою кровь; они сошлись с воровским войском, немного побились и повернули назад, к себе. «Нас голод одолевает», — заявили они русским, а храбрые воеводы, не дожидаясь «вора», торопливо пошли назад в Москву. «Вор» по их следам напал на монастырь Пафнутия Боровского.
Войско самозванца могло бы встретить сильное сопротивление, но воеводы Яков Змеев и Афанасий Челшцев изменили царю Василию и впустили к себе «вора». Третий воевода, Михайло Волконский, не был с ними в совете, и «вор» застиг его врасплох. Дикие орды поляков и казаков бросились в ворота, стали бить людей и грабить дома. Волконский кинулся к церкви с небольшой толпой защитников, но ляхи изрубили его, и он пал, весь иссеченный, у царских врат в самой церкви.
Воры ограбили монастырь и пошли дальше, к Москве. Скоро они дошли до монастыря Николы на Угреше. Города сдавались «вору»: Коломна целовала ему крест, Кашира тоже, но зато в Зарайске воевода князь Дмитрий Михайлович Пожарский не поддался. Жители хотели убить его, но он храбро защищал имя царя Василия, и горожане согласились под конец целовать крест тому, кому Москва присягнет.
А «вор» смело шел вперед и вперед. Оставив Марину в монастыре Николы на Угреше, он придвинулся к Москве и стал 11 июля в селе Коломенском.
Москва всполошилась. Ей живо представились те дни, когда «вор» стоял в Тушине. Но тогда еще был Скопин, тогда была казна, а теперь с одной стороны стоял «вор», с другой — поляки, и в Москве боялись, что оба войска могут соединиться в одно.
Тяжкое время переживала Русь. Под Москвой были поляки и «вор», под Смоленском — жадный Сигизмунд, по городам и селам бродили, как волки, отдельные шайки поляков и казаков, грабя и убивая. Кровь и слезы орошали землю, стоны и вопли оглашали воздух, и зарево пожара освещало окрестности.
Но что же в это время делал князь Теряев-Распояхин?
Читатель, вероятно, помнит, как он выехал из Калуги и был перехвачен из засады Свежинским, другом Ходзевича; помнит, как лечился князь от своих ран на одной мельнице, как верный слуга его Антон ездил к Смоленску искать следов Ходзевича и с чем вернулся и, наконец, как выехал князь с Антоном в погоню за Ходзевичем.
Князь направился прямо к Смоленску. Ходзевич выехал оттуда, и князь верно рассудил, что и свои поиски он должен начать от того же Смоленска.
Князь скакал, не жалея коня. Мрачный, угрюмый, сосредоточенный, он смотрел вперед и не произносил ни слова.
Князь обдумывал свое решение. Если он встретит Ходзевича, то не задумается заманить его в ловушку и пыткой узнать, где он скрывает Ольгу, если она не с ним. Только бы найти этого ляха! Думая так, князь мрачно улыбался. Они вместе служили в Калуге, вместе бражничали, и Ходзевич не подозревает, что он, князь, теперь его лютый враг.
Они скакали уже два дня, на короткое время останавливаясь на постоялых дворах. Все принимали их за польских сторонников и береглись их, как врагов.
Так они доехали почти до Смоленска.
— Это что? — вдруг остановил коня Теряев.
— Где, князь? — спросил Антон.
— Это! — И князь указал на погорелое место — четыре толстых столба от избы и два от ворот торчали из земли, засыпанной углем и сажей.
— Что? Пожарище! — ответил Антон. — Домишко погорел.
— Позови старика! — приказал князь, увидев старика крестьянина, уныло бродившего около погорелого места.
— Эй, старик, подь сюда! — закричал ему Антон.
Старик снял шлык и, кланяясь, подошел к Теряеву.
— Твое, старик, было? — спросил он.
— Мое, батюшка, кровное мое! Ляхи сожгли!
— Какие ляхи?
— А пасечником я тут. Недалеко ульи у меня. Там тоже хатка есть. А здесь изба была, гостей заезжих я принимал. И только однова приехали ко мне ляхи и с ними колымага, а в той колымаге две девушки.
— Девушки, говоришь? — вскрикнул князь, соскакивая с коня. — Ну, дальше, старик!
— Чего же дальше-то? Приехали это они и сейчас велели мне избу очистить. Правда, лях дал два червонца в руку. Я ушел на пасеку, а их пустил. А они вот, глядь, поганые, и сожгли мою избу.
— А куда же они делись? Может, девушки погорели тут?
— Уж это и сказать тебе не могу! Как увидел я пожар-то, взял внучку и в лес убег, да там и притулился, чтобы еще какой беды не было.
Князь вскочил на коня, кинул старику рубль и отъехал от него.
— Вот след, — сказал он, — а что толку?
— А откуда, князюшка, две девушки, — спросил Антон, — коли раньше одна была?
— Эх ты! Да разве лях-то задумается? Понравилась и тащит за косу.
— Так-то оно так! — Антон почесал затылок. — Только куда ж нам теперь путь держать?
— Нам? Вперед! К Смоленску теперь и ехать нечего, а прямо на Москву! Там все узнаем. Надо будет к полякам пристать, к ним пристанем, а его, злодея, найдем и Ольгу возвратим!
Он поехал в Москву, без всяких приключений побывал там и узнал, что войско Жолкевского двинулось на Москву.
«Вот где и искать его!» — решил князь и в тот же день выехал из Москвы, но приставать к полякам не решился: слишком большой изменой казалось ему выступление с ляхами против родных братьев.
Князь поехал в свою вотчину, чтобы набрать денег. Грустной, разоренной представлялась она. Его поместья находились под Коломной, этой станцией всех воров, ляхов и казаков, и никто не проходил мимо богатой усадьбы, чтобы не пограбить и не разорить неразоренного. Люди все разбежались и скрылись по чащам леса. Вотчинная церковь представляла груду развалин, усадьба была вся выжжена.
Антон увидел такое разорение и всплеснул руками.
— Где же это, князь, мы ночевать-то будем?
— Где придется! Разве нам впервой под открытым небом спать? Надо посмотреть только, цела ли казна наша. Слезай да возьми лошадей! — И князь, спрыгнув с коня, пошел на то место, где прежде зеленел роскошный сад.
Теперь там вместо яблонь и груш торчали обгорелые пни, и все место обратилось в пустырь, заросший бурьяном.
Князь прямо и твердо пошел к определенному месту, огромному стволу вековой березы. Ее оголенные ветви уныло протянулись в воздухе. Князь прислонился спиной к дереву и, смотря на юг, стал отсчитывать шаги. Насчитав десять, он остановился и сказал Антону:
— Будем рыть! Уходя отсюда, я спрятал все, что дороже. Возьмем денег и засыплем снова.
Антон вынул саблю, князь взял широкий поясной нож, и они стали торопливо копать землю. Скоро сабля Антона глухо ударилась в железо.
— Стой! Здесь сундук. Окапывай с краев!
Они стали осторожно копать и скоро вырыли большой сундук, окованный железом. Князь снял с груди ключ и отпер сундук.
