угодно. Но у меня есть моя воля и моя жизнь. — Я смотрю на нее. — Я хочу вернуться в Асму и заявить Мланкину, что я жива. Я хочу вернуть себе сына и имя син-фиры Асморанты. Он не сможет отказаться от меня теперь, когда я не нарушаю никаких запретов.
— Он может сказать, что тебя вернула к жизни магия, — говорит она.
— Магии больше нет в Цветущей долине, ты не заметила? — Я обвожу рукой вокруг. — Унна, я предлагаю тебе пойти со мной. Тебе незачем здесь оставаться.
— Но Мастер… — начинает она и замолкает. — Я ведь…
— Ты можешь вернуться домой, — говорю я, и на мгновение ее глаза озаряются вспышкой яркого света. Но потом она поднимает запястье и показывает мне то, о чем я забыла — или предпочла забыть, рассказывая ей о своем плане возвращения.
— Знак Энефрет, — говорит она. — Что бы ни сказала ты своему мужу, Инетис, вот оно — свидетельство того, что ты осталась прежней, когда мир изменился. Я не могу вернуться домой по этой же причине.
— Она права, — говорит Фраксис. Сколько времени он стоит позади меня? Сколько времени слушает? — Вы будете носить эти знаки, пока пожелает Энефрет.
— А что с вами? — спрашиваю я, поворачиваясь к нему. — Она отняла у нас магию, Фраксис. Я не знаю, как ты, но я не умею жить без нее. Вам без нее ведь тоже несладко.
Он внимательно вглядывается в мое лицо. Совсем не похож на простака-бородача, который вез меня из Асморы в вековечный лес несколько дней назад.
— Энефрет наделила наш мир магией, чтобы люди смогли здесь выжить, — говорит он. — Теперь пришло время забрать ее. Она даст нам того, кто сможет поддерживать здесь порядок и не позволит нам погибнуть.
— Нам что-то угрожает? — спрашивает Унна. — Но ведь мы постоянно жили в опасности. Чарозем, вековечный лес, первозданный океан, черви шмису… есть что-то страшнее? Магия не была к нам дружелюбна. Никогда.
— Знаешь, почему люди Побережья не воюют с нами, а мы не воюем с Каменным водопадом? — спрашивает у нее Фраксис. — Из-за магии. Что стало с деревней Серпетиса, когда магия стала запретной в долине? Ее тут же разграбили и сожгли.
— Ты хочешь сказать, магия не давала нам убить друг друга? — спрашиваю я неуверенно.
— Родство, — говорит Унна. И он снова кивает.
— Родство нашей магии не позволяло нам нападать друг на друга. В тех краях, где магия слаба, в Алманэфрете, на той стороне гор, люди убивали друг друга постоянно. Челмарис принес это родство в Алманэфрет, когда воткнул свой друс в песчаную стену Эжд-ый-лога и принес оттуда их печать верности. И теперь, когда магии нет, нас больше ничто не удержит от междоусобицы.
— Но тогда зачем Энефрет забрала магию? Она хочет войны?
Фраксис переводит на меня взгляд.
— Мланкин не был первым, кто запретил магию на своих землях. И не будет последним. А где нет магии, там будут войны. Мы воевали, чтобы остановить кровопролитие. Они будут воевать, чтобы очистить территории от магов. Чтобы привести на земли долины своих женщин, лишенных магии. Принести свой скарб и родить здесь своих детей, у которых тоже нет магии. Они сотрут с лица мира Цветущую долину и пойдут дальше, к океану. Без магии в нем не сможет родиться жизнь, и вскоре наш мир погибнет.
— Мне страшно, — говорит Унна. Ее лицо дергается, шрам пляшет на нем, как живой.
— Энефрет не допустит этого, — говорю я, глядя на Фраксиса. — Ведь правда?
Он поворачивается ко мне и упирается взглядом в мое лицо.
— Не Энефрет. Твой сын не допустит.
24. МАГ
Дверь распахивается и ударяет о стену с таким стуком, что подпрыгивают даже спящие на циновках маги. Инетис не просто входит, она врывается в домик, но не говорит ни слова, хоть и разъярена. Я слишком хорошо знаю это выражение лица и эти горящие темным огнем глаза — глаза матери, пламени в которых не смел противиться даже отец. Инетис хватает меня за руку и тянет за собой. Ее ладонь покрыта потом, и моя рука едва не выскальзывает из нее, когда она практически выволакивает меня из домика.
Мы оказываемся снаружи, и с той же яростью она захлопывает ни в чем не повинную дверь. Поворачивается ко мне. Смотрит прямо в глаза.
— Ты знал?!
Я оглядываюсь вокруг. Бородач Фраксис и маги собрались на краю поляны, делая вид, что не замечают нас — а может, и вправду не замечая. У стоящего возле двери опустевшего стола с испачканными мясным соком листьями плашмянки на нем — только та девушка с лицом, перерезанным напополам тонкой полоской шрама, и теперь я знаю, откуда мне она знакома. Я видел ее у ям, когда проезжал мимо. Я не могу ошибиться, это была она, это ее отдавали на съедение чарозему в день, когда Улиса убили, а меня едва не схватили люди Асклакина.
Что она делает здесь и почему отмечена знаком Энефрет? Как ей удалось освободиться?
— Цили! — дергает меня Инетис, и я возвращаюсь в настоящее. — Ты знал о том, что задумала Энефрет? Отвечай!
Я никогда не видел ее такой. Она не просто зла, она — в отчаянии. Я вижу в глазах сестры страх, ее трясет — дрожат губы, дрожит голос, вспотели и дрожат руки.
— Я не знаю, о чем ты, — говорю я, успокаивающе обнимая ее за плечи.
Она вырывается, отходит на пару шагов, чтобы повернуться ко мне все с тем же выражением отчаяния на лице.
