месть свершить мне Цинна обещал.
Он, обнажив свой меч, меня б достойным стал.
Отказываться мне от этой мысли поздно.
Сейчас идет совет всех, ждущих мести грозной.
Пора им меч избрать, наметить место, час.
Смерть Цинны разлучить уже не сможет нас.
Но вот он сам идет.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же и Цинна.
Эмилия.
О Цинна, как собранье?
Не дрогнуло оно пред страхом наказанья?
Сумел ли ты прочесть в чертах друзей своих,
Что исполненья клятв возможно ждать от них?
Цинна.
Нет, никогда еще тирана низверженье
Ждать не могло себе столь верного свершенья.
Тирана гибели никто так не желал,
Круг заговорщиков так дружен не бывал.
За дело принялись с таким одушевленьем,
Как будто и они полны любовным рвеньем.
Такой великий гнев все охватил сердца,
Как будто каждый мстил за своего отца.
Эмилия.
Не сомневаюсь я, что для такого дела
Взял Цинна только тех, кто поступает смело,
Что слабым он рукам не вверит ничего
В судьбе Эмилии и Рима самого.
Цинна.
Когда б ты видела, с каким волненьем страстным
Влечется заговор к свершениям прекрасным!
Лишь «Цезарь», «Август» кто произнесет — и вмиг
Уже в очах огонь отмщения возник.
И вместе с тем друзья при мысли о злодее
От гнева, ужаса становятся бледнее.
«Друзья! — сказал я им. — Вот тот счастливый час,
Который увенчать готов успехом нас.
У нас сейчас в руках грядущий жребий Рима.
Для блага всей страны нам смерть необходима
Того, в ком ничего не назовешь людским,
Кто тигром яростным родной терзает Рим.
Чтоб кровь его пролить, он сеял здесь раздоры,
И дерзко нарушал союзы, договоры,
То друг Антонию, то злейший враг ему —
Лишь самовластью был он предан своему».
Так перечнем обид, искусными словами
О всех жестокостях, свершенных над отцами,
О зле, которого не вправе мы забыть,
Усилил в их сердцах я жажду отомстить.
Я им нарисовал картину битв ужасных,
Где собственную грудь терзает Рим несчастный,
Где бьет орла орел и с каждой стороны
Свободу губим мы в неистовстве войны,
Где лучшие вожди и лучшие солдаты
Для рабства жертвуют всем, чем душой богаты,
Где каждый, множа стыд им признанных оков,
Неволей собственной связать весь мир готов,
Народы отягчив ярмом страны великой.
Заставив их назвать предателя — владыкой.
Рим против Рима встал,{89} и род пошел на род,
Чтобы тиранов вновь себе избрал народ.
Ужасных этих дел я дал изображенье,
Назвал захватчиков, достойных поношенья
И ненавистных нам, сказал все про сенат,
Короче говоря — про их триумвират.{90}
Я красок не щадил и не смягчал названий
При пересказе всем известных злодеяний.
В стремленье убивать никто их не был злей,
Потоплен был весь Рим в крови своих детей.
Кто был убит в толпе, на площади шумящей,
Кого среди семьи настиг удар разящий.
Убийца поощрен был высшею ценой.
Задушен муж бывал в ночи своей женой,
Сын умертвить отца решался без пощады,
За голову его прося себе награды.
Какая б только кисть изобразить могла
Кровавый этот мир и гнусные дела!
Назвать ли ряд имен, исполненных значенья,
Чью смерть напомнил я, чтоб вызвать возмущенье,
Погубленных, чей дух равенствует богам,
Кто дерзостным клинком сражен у входа в храм?
Могу ль изобразить, к какому исступленью,
К какому трепету, к какому дерзновенью
Картиной мрачных зол, ужасных до конца,
Своих сообщников я обратил сердца?
Не тратя зря минут, я, видя гнев их ярый,
Способность все презреть и наносить удары,
Прибавил в нескольких словах: «Насилья гнет,
Потеря наших благ, имуществ и свобод,
Грабеж родных полей, расправа с городами,
Изгнание отцов и войн гражданских пламя,
Все это — лестница, которой Август сам
Взошел на этот трон, чтоб стать владыкой нам.
Но жребий нам не столь уж тягостный достался:
Из трех тиранов он единственный остался.
Двух соправителей убрав, поддержки он,
Один несущий власть, теперь уже лишен.
Умрет — ни мстителей не будет, ни тирана,
И возродится Рим в свободе долгожданной.
Мы римлян истинных название вернем,
Едва его ярмо отважно разобьем.
Благоприятен час для нашего отмщенья:
На Капитолии ждут жертвоприношенья.
Пусть будет жертвой он — любой из нас готов
Свободу миру дать перед лицом богов.
В охрану Августа введем мы стражу нашу,
Из рук моих возьмет он жертвенную чашу,
И это будет знак, что нам пора начать.
Я в грудь ему всажу кинжал по рукоять
И докажу, сразив жестокого злодея,
Что в жилах у меня струится кровь Помпея.
А вы, мне следуя, всем показать должны,
Что все от доблестных вы предков рождены».
Едва окончил я, как были все готовы
Решенье подтвердить еще раз клятвой новой,
Которой каждый бы хотел приобрести
Удара честь, что я собрался нанести.
Но разум одержал победу над волненьем.
Одни из них пойдут Максиму в подчиненье,
Других я сам возьму, чтоб были в помощь нам,
Едва лишь я сигнал к восстанию подам.
Вот что, Эмилия, мы порешили вместе.
Жду завтра от людей иль злобы, или чести.
Преступник ли, освободитель я,
Захватчик, Цезарь сам — решит судьба моя!
Теперь от нашего зависит только рвенья,
Что ожидает нас: позор иль прославленье.
Народ признателен властителям своим:
Презренье — мертвецам и почести — живым.
И я судьбе своей предоставляю правой
На казнь меня послать или отметить славой.
Поможет ли нам Рим иль встанет против нас —
Готов и жизнью я пожертвовать в тот час!
Эмилия.
Бояться гибели теперь уж ты не
